Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. О себе

Здесь следует поставить точку, так как нет нужды разбирать здесь каждую неточность или выдумку. Думаю, я сказал достаточно, чтобы наглядно показать всем желающим знать правду о Шри Ауробиндо, насколько ненадежный источник рассказ Рамчандры. Он вполне подходит под определение Гете «поэтической правды», поскольку истины в нем мало, а поэтического вымысла много. То же соотношение, что и соотношение эля и хлеба, записанное в таверне в счет Фальстафа. В сущности, это почти всё.

«Должен сказать, что то изложение событий, которое Х.[77] , по-видимому, от кого-то услышав, воспроизводит на страницах 317—324, являет собой чистейший романтический вымысел, не имеющий никакого отношения к действительности. В алипорской тюрьме первую половину срока я сидел в одиночной камере, а после убийства Норена Госсайна всех подследственных, проходивших по этому делу, перевели в одиночные камеры, где мы и сидели вплоть до конца процесса. Все вместе в большой общей камере мы находились лишь короткое время. Утверждения, будто, когда я медитировал, заключенные становились вокруг меня кольцом, будто я им читал Гиту и они пели вместе со мной стихи из нее, а также будто они мне задавали вопросы на духовные темы, а я их наставлял – всё это не имеет под собой никаких оснований и вся рассказанная там история – чистейший вымысел. До тюрьмы я был знаком лишь с некоторыми из заключенных, причем садхану практиковали из них только те, кто был из окружения Барина, так что, если бы им понадобилось наставление, они обращались бы к нему, а не ко мне. Я тогда был увлечен своей йогой и учился практиковать среди постоянного шума и криков, но делал я это сам, молча, не привлекая к себе никаких соучастников. Я начал свою йогу в 1904 г., и с тех пор она всегда была для меня делом исключительно личным, так что даже близкие знали только, что я принял садхану, и не более того, и я ни с кем не обсуждал то, что со мной происходило. Только выйдя из тюрьмы, в Уттарпаре я впервые публично рассказал о своих духовных опытах. Я никогда никого не брал в ученики вплоть до Пондичери, и с теми, кто сопровождал меня и кто присоединился ко мне там позже, сначала меня связывали отношения скорее дружеские или товарищеские, чем отношения гуру и учеников, так как я сошелся с ними на политической, а не на духовной основе. Духовная сторона наших взаимоотношений образовывалась медленно, и произошло это нескоро, только в 1926 году, после того как Мать вернулась из Японии и был создан или, точнее, сформировался сама собой ашрам. В 1904 году я самостоятельно начал свою йогу, без гуру; в 1908-м мне серьезно помог йог из Махаратха, и я получил возможность подвести под свои занятия определенную базу, однако после того случая и вплоть до приезда Матери в Индию я на духовном пути не получал ни от кого помощи. До того и после моя садхана основывалась не на книгах, а на личных переживаниях, изливающихся потоком изнутри. В тюрьме у меня были Гита и Упанишады, и йогу я практиковал по Гите, а медитировал по Упанишадам, но это были единственные книги, к которым я когда-либо прибегал за помощью, а в Пондичери, где я впервые обратился к Ведам, я это сделал, скорее, не из-за руководства, а чтобы найти подтверждение уже имевшемуся у меня опыту. Иногда я читал Гиту, чтобы пролить свет на те или иные сложности или вопросы, возникавшие передо мной, и обычно получал ответ или помощь, но никакой такой роли Гиты, какая изображена в этой книге, не было. Правда то, что в тюрьме я во время медитации две недели подряд слышал голос Вивекананды, говорившего со мной, и ощущал его присутствие, но это не имеет ничего общего с теми выдумками, о которых написано в книге, никогда не имевших места быть и никак не связанных с Гитой. Голос Вивекананды говорил со мной только на одну, очень узкую, но очень важную для духовного опыта тему и, как только он договорил это до конца, то тут же умолк.

Теперь что касается моих отношений с сестрой Ниведитой – они ограничивались исключительно политикой. Ни духовные практики, ни духовные темы в разговорах к ним не примешивались, и я не помню, чтобы мы когда-нибудь при встречах их затрагивали. Один или два раза она немного приоткрылась с этой стороны, но в разговоре не со мной, а с другим человеком, который к ней зашел, а я лишь при этом присутствовал. История о том, как мы с ней провели вместе целые сутки, а также обо всем, что тогда между нами возникло, есть чистейшая выдумка, в которой нет ни крупицы истины. Я познакомился с сестрой Ниведитой в Бароде, когда она приехала читать короткий курс лекций. Я встречал ее на вокзале и привез в дом, где ей предстояло в то время жить. Я также сопровождал ее на встречу с махараджей Бароды, которой она добивалась. Обо мне она тогда слышала только как о «стороннике Силы и поклоннике Кали», что в ее устах прозвучало так, будто она слышала про мою нелегальную революционную деятельность. Я же знал о ней больше потому, что к тому времени прочел ее книгу «Мать Кали», которую высоко ценил. В те дни и возникла наша дружба. Позднее, когда мои эмиссары в Бенгалии уже провели определенную революционную подготовку, я сам поехал туда, чтобы на месте оценить, как идут дела. Я обнаружил там множество крохотных подпольных групп, возникших недавно, разрозненных и действовавших без всякой связи друг с другом. Я пытался объединить их в единую организацию под руководством лидера революционной Бенгалии адвоката П. Митры и центрального совета, состоявшего из пяти человек, в который входила и сестра Ниведита. Работа под руководством П. Митры приняла огромный размах, под конец сплотив десятки тысяч молодых людей, объединенных тем революционным духом, который распространился благодаря газете Барина «Югантар». Однако во время моего отсутствия совет в Бароде прекратил свое существование из-за невозможности поддерживать согласие между всеми многочисленными группами. С тех пор у меня не было случая встретиться с Ниведитой, пока я не обосновался в Бенгалии, став ректором Национального университета и основным автором редакции «Банде Матарам». К тому времени я уже был одним из лидеров общественного движения, известного сначала как радикализм, а позднее как национализм. Но и тогда мы встречались с ней лишь один или два раза в Конгрессе, поскольку сотрудничество наше ограничивалось исключительно рамками нелегальной революционной работы. Я был занят своим делом, она своим, и у нас не возникало поводов для каких-то консультаций или совместных решений в связи с руководством движением. Позднее я начал выкраивать время, чтобы иногда навещать ее в Багбазаре.

В одно из моих посещений она мне сообщила, что власти приняли решение выслать меня из страны, и сказала, что хотела бы, чтобы я либо ушел в подполье, либо уехал из Британской Индии и действовал из-за границы, с тем чтобы моя работа не была прервана. В то время вопрос об опасности для самой сестры Ниведиты не возникал; она, несмотря на свои политические взгляды, поддерживала дружеские отношения с высшими правительственными чиновниками, и вопрос о ее аресте не поднимался. Я ответил ей, что не вижу необходимости так поступать, что я предпочел бы опубликовать в «Карма-йогине» открытое письмо, которое, как я тогда подумал, могло бы воспрепятствовать моей высылке. Так я и поступил, и во время следующего моего визита она сказала, что мой ход увенчался успехом и власти отказались от высылки меня за границу. В Чандернагор я уехал позднее; между этими двумя встречами, безнадежно перепутанными в книге, нет никакой связи. Встречи, описанной в книге, никогда не было. Предупредил меня о намечавшихся обыске и аресте не Гонен Махарадж, а молодой человек из редакции «Карма-йогина» по имени Рамчандра Маджумдар, чей отец узнал об этом от друзей за день или за два. По этому поводу ходило немало легенд, говорили даже, будто меня собираются обвинить в соучастии в убийстве в Верховном суде Шамсула Алама, видного сотрудника Департамента уголовных расследований, что сестра Ниведита послала за мной и предупредила и мы с ней обсудили, что делать, и я в результате исчез. Мне никто никогда не предъявлял подобных обвинений, и я ничего ни с кем не обсуждал. Против меня действительно намеревались возбудить дело, которое впоследствии и было возбуждено, однако в вину мне ставилась только подрывная деятельность. Сестра Ниведита ничего не знала о тех событиях, пока не получила моего письма из Чандернагора. Я не заходил к ней в дом и не виделся с ней; и абсолютно неверно, будто она пришла проводить меня вместе с Гоненом Махараджем. У меня не было времени сообщить ей о том, что произошло, так как я получил приказ свыше отправляться в Чандернагор почти сразу после того, как узнал о готовящемся обыске, а через десять минут мы были уже на гхате, где сразу наняли лодку и я отплыл в Чандернагор в сопровождении двух молодых людей. Лодка была самая обыкновенная, каких много на Ганге, на веслах было двое гребцов, и все живописные детали о какой-то французской лодке и исчезающих городских огнях являются чистой литературой. Я послал одного из членов редакции к Ниведите с письмом, где сообщил обо всем происшедшем и просил ее взять на себя руководство «Карма-йогином» в мое отсутствие. Она дала согласие и с того момента и вплоть до закрытия газеты руководила изданием, а я был поглощен садханой и ничем ей в то время не помогал и никаких статей за своей подписью не публиковал. Моя подпись появлялась в «Карма-йогине» только дважды, и второй раз в связи с неудавшимся обвинением. Ниведита также не имела отношения к моему устройству и выбору квартиры в Чандернагоре. Я уехал, никого не поставив заранее в известность, и принимал меня Мотилал Рой, который втайне от всех устроил меня затем на квартиру, о которой знали лишь он и еще несколько друзей. Ордер на мой арест был отозван, но примерно через месяц я придумал один маневр, который вынудил полицию к открытым действиям, после чего ордер был возобновлен и в мое отсутствие было возбуждено дело против печатника, которое закончилось его оправданием в Верховном Суде. Я в то время уже плыл в Пондичери, куда прибыл 4 апреля. Там я находился также тайно в доме одного известного человека до тех пор, пока не был вынесен оправдательный приговор, после чего я легализовал свое присутствие на территории Французской Индии. Таковы основные факты, и они не оставляют места всем тем домыслам, о которых идет речь в книге. Было бы хорошо, если бы вы связались с Х. и передали ей мои слова, с тем чтобы она могла внести в новое издание необходимые исправления и убрать ошибки, которые в значительной степени снижают ценность ее книги о Ниведите.