Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. О себе

Еще один миф заключается в том, что Девабрата Бос и Шри Ауробиндо якобы обратились в Миссию Рамакришны с просьбой принять их и что Девабрату приняли, а Шри Ауробиндо получил отказ от Свами Брахмананды. Шри Ауробиндо никогда и не помышлял принимать саньясу или вступать в какой-либо орден саньяси. Следует подчеркнуть, что саньяса никогда не входила в его йогу, что, несмотря на то, что в Пондичери он сам основал ашрам, его члены не саньяси (не носят желтых одеяний и не предаются аскетизму), а садхаки, посвятившие свою йогу и жизнь духовной реализации. Именно так Шри Ауробиндо понимал свою цель и никак иначе. Он виделся со Свами Брахманандой лишь однажды, когда отправился на лодке в Белур; их беседа длилась примерно 15 минут и не касалась духовных предметов. Свами был озабочен сообщением, пришедшим тогда от властей, и советовался со Шри Ауробиндо, нужно ли на него отвечать. Шри Ауробиндо сказал, нет, и Свами с ним согласился. Шри Ауробиндо осмотрел монастырь и уехал, и более ничего там не произошло. Ни до ни после того он не вступал в контакт со Свами Брахманандой ни письменно, ни каким-либо иным путем и никогда ни прямо, ни косвенно не просил ни о принятии в монастырь, ни о саньясе.

Появились намеки и даже утверждения о том, что тогда Шри Ауробиндо якобы принял инициацию или просил инициации у определенных лиц. Те, кто распространяет эти легенды, по-видимому, не знают, что в тот период Шри Ауробиндо уже не был новичком на духовном пути и не нуждался ни в инициации, ни чьём бы то ни было духовном руководстве. В то время Шри Ауробиндо уже получил две из четырех главных реализаций, которые составляют основу всей его йоги и его духовной философии. Первую он получил в Бароде, медитируя вместе с йогом из Махараштры Вишну Бхаскаром Леле, в январе 1908 г., когда научился приводить в состояние полного покоя всё свое сознание. Это была реализация безмолвного, пребывающего вне пространства и времени Брахмана, а ее результатом стало вначале всеобъемлющее ощущение и осознание полной нереальности мира, исчезнувшие позднее, после второй реализации, которая заключалась в обретении космического сознания и познании Божественного, присутствующего во всём и во всех, – что произошло с ним в алипорской тюрьме, о чем он и говорил в своей речи в Уттарпаре. В своих медитациях в алипорской тюрьме он был уже на пути к двум следующим реализациям: к познанию высшей Реальности, двумя аспектами которой является статический и динамический Брахман, и к открытию более высоких уровней сознания, ведущих к Сверхразуму. Более того, он принял от Леле в качестве принципа необходимость полностью полагаться на Божественное руководство как в садхане, так и во внешней деятельности. После принятия внутреннего руководства было невозможно и не нужно вверять себя кому бы то ни было. Так что на самом деле Шри Ауробиндо никогда и ни от кого не получал инициации; он сам начал свою садхану с практики пранаямы и никогда не просил помощи ни у кого, кроме Леле.

Следует отметить еще несколько моментов, менее важных, однако необходимых для понимания недостоверности деталей в рассказе Рамачандры. Автоматическое письмо, о котором он говорит, является лишь плодом его воображения и не имеет под собой никаких оснований. Шри Ауробиндо категорически отрицает, что когда-либо прибегал к автоматическому письму, когда давал нравственные или какие-либо иные рекомендации и наставления, в противном случае это был бы обман или фокус, потому что никакое письмо не может быть автоматическим, поскольку его диктует и направляет сознание пишущего. Он занимался таким письмом ради эксперимента и для развлечения, и ни для чего более. Здесь следует напомнить об обстоятельствах, когда они впервые с этим соприкоснулись. Опытами с автоматическим письмом увлекался Бариндра в Бароде, и у него выходили потрясающие по блеску и стилю тексты на английском языке, с предсказаниями, которые впоследствии сбылись, и с указанием фактов, которые также оказались верными, хотя никто из его окружения на тот момент о них не знал; в частности, удивительное по своей символической значимости предсказание неожиданного отъезда из Индии лорда Керзона, а также предсказание первого поражения революционного движения и замечательного поведения Тилака в это время. Предсказание о Тилаке было сделано в присутствии самого Тилака, который приехал и, по совпадению, вошел в дом Шри Ауробиндо в Бароде именно в тот момент, когда Барин писал о нем. Потрясенный, Шри Ауробиндо заинтересовался и решил сам заняться таким письмом, чтобы выяснить, что за ним стоит. Именно такими экспериментами он и занимался в Калькутте. Однако результаты его не удовлетворили, ни там, ни позднее в Пондичери, когда он снова несколько раз проводил эти эксперименты, поэтому он их оставил. Он не придавал такого значения этим опытам, как, по-видимому, Рамачандра, так как в его текстах в отличие от текстов Барина не было ничего особенного. Окончательный вывод, который сделал Шри Ауробиндо, заключался в том, что, хотя иногда бывают случаи, указывающие на вмешательство существ иных планов, причем не всегда и не часто высшего порядка, но по большей части подобные тексты являются результатом работы активного элемента подсознания; и если задеть в подсознании соответствующую струну, тогда на самом деле можно узнать реальные факты из будущего, а также из настоящего или прошлого, но так или иначе всё это не имеет большого значения. Могу также добавить, что детали, которые здесь приводит Рамачандра, неверны, и никакого наставника по имени Тереза никогда не было, как, впрочем, и никакого другого, хотя время от времени возникал и вмешивался некто, называвший себя Тераминис. Процесс письма происходил спонтанно, без какого бы то ни было духа-наставника, как это бывает у медиумов, если судить по их рассказам.

Менее серьезной, но еще более странной выглядит попытка представить Шри Ауробиндо как поэта, сочинявшего на тамильском языке, причем, кажется, в то время, когда он изучал его всего несколько дней. Шри Ауробиндо не только не сочинял на тамильском стихов, но не написал ни единой строчки прозой и даже не произнес ни единого предложения на этом языке. Несколько дней он провел в обществе наира из касты малабаров (касты воинов), который читал ему и помогал понять статьи из тамильской газеты, это было незадолго до его отъезда из Бенгалии. В Пондичери Шри Ауробиндо немного занимался тамильским языком, но только немного, так как вскоре он принял решение полностью прервать контакты с людьми.

Рассказ Рамачандры изобилует неточностями и вымышленными деталями. Шри Госвами показал в своем письме, что записи Шри Ауробиндо об астрологии, о которых говорит Рамчандра, были всего лишь обычными записями простейших опытов, не имевшими никакой ценности. Шри Ауробиндо вел их в Бароде, чтобы освежить в памяти предмет, которым заинтересовался, пытаясь понять, какая истина может содержаться в астрологии. У него не было ни малейшего намерения попробовать себя в качестве астролога или начать писать об астрологии. Это были просто заметки, а не книга, и никогда издательство «Арья» не публиковало его работ на эту тему.

Неверно также и то, что жена Шри Ауробиндо, Мриналини Деви, жила в доме К. К. Митры[76] на Колледж-сквер; там жил Шри Ауробиндо в период между алипорским процессом и отъездом во Французскую Индию. Но его жена жила в семье Гириша Боса, ректора колледжа Бангабаси. Невозможно понять смысл высказывания, приписанного Шри Ауробиндо, о том, что он был человеком, поднявшимся до человечества, – если только не предположить, что он был человеком-животным, поднявшимся до состояния мыслящего существа. Разумеется, Шри Ауробиндо никогда не говорил такой громкой и бессмысленной фразы. Если бы там было сказано: «до Божественного Человечества», то в этом еще был бы смысл, однако всё высказывание в целом звучит не в стиле Шри Ауробиндо. Собственно говоря, всё, что Рамчандра вкладывает в уста Шри Ауробиндо, противоречит его манере, как, например, «шекспировские», в духе Полония, советы, которые якобы Шри Ауробиндо дал Рамчандре перед отъездом в Чандернагор. Возможно, Шри Ауробиндо и попросил Рамчандру хранить молчание, но не в таких цветистых выражениях.

Здесь следует поставить точку, так как нет нужды разбирать здесь каждую неточность или выдумку. Думаю, я сказал достаточно, чтобы наглядно показать всем желающим знать правду о Шри Ауробиндо, насколько ненадежный источник рассказ Рамчандры. Он вполне подходит под определение Гете «поэтической правды», поскольку истины в нем мало, а поэтического вымысла много. То же соотношение, что и соотношение эля и хлеба, записанное в таверне в счет Фальстафа. В сущности, это почти всё.

«Должен сказать, что то изложение событий, которое Х.[77] , по-видимому, от кого-то услышав, воспроизводит на страницах 317—324, являет собой чистейший романтический вымысел, не имеющий никакого отношения к действительности. В алипорской тюрьме первую половину срока я сидел в одиночной камере, а после убийства Норена Госсайна всех подследственных, проходивших по этому делу, перевели в одиночные камеры, где мы и сидели вплоть до конца процесса. Все вместе в большой общей камере мы находились лишь короткое время. Утверждения, будто, когда я медитировал, заключенные становились вокруг меня кольцом, будто я им читал Гиту и они пели вместе со мной стихи из нее, а также будто они мне задавали вопросы на духовные темы, а я их наставлял – всё это не имеет под собой никаких оснований и вся рассказанная там история – чистейший вымысел. До тюрьмы я был знаком лишь с некоторыми из заключенных, причем садхану практиковали из них только те, кто был из окружения Барина, так что, если бы им понадобилось наставление, они обращались бы к нему, а не ко мне. Я тогда был увлечен своей йогой и учился практиковать среди постоянного шума и криков, но делал я это сам, молча, не привлекая к себе никаких соучастников. Я начал свою йогу в 1904 г., и с тех пор она всегда была для меня делом исключительно личным, так что даже близкие знали только, что я принял садхану, и не более того, и я ни с кем не обсуждал то, что со мной происходило. Только выйдя из тюрьмы, в Уттарпаре я впервые публично рассказал о своих духовных опытах. Я никогда никого не брал в ученики вплоть до Пондичери, и с теми, кто сопровождал меня и кто присоединился ко мне там позже, сначала меня связывали отношения скорее дружеские или товарищеские, чем отношения гуру и учеников, так как я сошелся с ними на политической, а не на духовной основе. Духовная сторона наших взаимоотношений образовывалась медленно, и произошло это нескоро, только в 1926 году, после того как Мать вернулась из Японии и был создан или, точнее, сформировался сама собой ашрам. В 1904 году я самостоятельно начал свою йогу, без гуру; в 1908-м мне серьезно помог йог из Махаратха, и я получил возможность подвести под свои занятия определенную базу, однако после того случая и вплоть до приезда Матери в Индию я на духовном пути не получал ни от кого помощи. До того и после моя садхана основывалась не на книгах, а на личных переживаниях, изливающихся потоком изнутри. В тюрьме у меня были Гита и Упанишады, и йогу я практиковал по Гите, а медитировал по Упанишадам, но это были единственные книги, к которым я когда-либо прибегал за помощью, а в Пондичери, где я впервые обратился к Ведам, я это сделал, скорее, не из-за руководства, а чтобы найти подтверждение уже имевшемуся у меня опыту. Иногда я читал Гиту, чтобы пролить свет на те или иные сложности или вопросы, возникавшие передо мной, и обычно получал ответ или помощь, но никакой такой роли Гиты, какая изображена в этой книге, не было. Правда то, что в тюрьме я во время медитации две недели подряд слышал голос Вивекананды, говорившего со мной, и ощущал его присутствие, но это не имеет ничего общего с теми выдумками, о которых написано в книге, никогда не имевших места быть и никак не связанных с Гитой. Голос Вивекананды говорил со мной только на одну, очень узкую, но очень важную для духовного опыта тему и, как только он договорил это до конца, то тут же умолк.