Александр Медведев - Тайное учение даосских воинов
Любой из учеников, получавших истинные знания, сначала один или несколько раз проходил по кругам ложных знаний — по путям воина, купца, целителя, отшельника и т. д. прежде, чем доходил до одной из самых почетных ступеней в клане — до уровня Хранителя знания.
Хранители знания уходили в мир и там набирали себе учеников на совершенно новых территориях и в новых условиях, создавая очередную ветвь клана.
Но элиту клана составляли люди, перешедшие на следующие пути — от второго до девятого. Эти люди, достигнув наиболее высокого уровня самосовершенствования, подготавливали Хранителей знания и осуществляли основную философскую задачу клана — достижение счастья и абсолютного бессмертия.
Толкователи притч представляли собой отдельную группу воинов, но зачастую функцию толкователя притч брали на себя обычные учителя.
— Расскажи мне еще какую-нибудь притчу, — попросил я. — И еще я хотел спросить, что такое путь пищи. Нечто вроде «кулинарного техникума»?
Кореец засмеялся.
— Похоже, тебе здорово хочется есть. Из всего, что я рассказывал, путь пищи заинтересовал тебя больше всего.
Я запротестовал было, но тут же понял, что действительно очень голоден.
— Ладно, раз уж тебе так хочется поговорить о пище, я расскажу тебе притчу о манерах и еде.
«Мудрую Свинью спросили:
— Почему во время еды ты становишься в пищу ногами?
— Я люблю ощущать еду не только ртом, но и телом, — ответила Мудрая Свинья. — Когда я, насыщаясь, ощущаю прикосновение пищи к ногам, то получаю от этого двойное удовольствие.
— А как же быть с манерами, присущими достойному воспитанию?
— Манеры предназначены для окружающих, а удовольствие — для себя. Если основа удовольствия исходит от моей природы, то само удовольствие приносит пользу.
— Но ведь и манеры приносят пользу!
— Когда манеры приносят мне больше пользы, чем удовольствие, я не ставлю ноги в еду, — гордо ответила Свинья и ушла по своим делам».
— Как ты истолкуешь эту притчу?
— Смысл очевиден, — сказал я. — Нужно следовать своей природе, даже если это противоречит общепринятым правилам поведения в случае, если это приносит тебе пользу, и поступать наоборот, если в данной ситуации это необходимо. Здесь говорится о преимуществе здравого смысла и свободного выбора над слепым следованием общепринятым догмам, зачастую глупым и бессмысленным.
— Это лежит на поверхности. Какое еще толкование ты можешь предложить?
Я задумался, но ничего достаточно разумного мне в голову не приходило.
Голос корейца вывел меня из размышлений.
— Привычку Мудрой Свиньи ставить ноги в еду можно трактовать и более глубоко. Она так поступала не только для того, чтобы получить удовольствие, но и потому, что процесс поглощения пищи был для нее медитацией с целью осознания «Вкуса плода с дерева жизни», что в данном контексте означает — осознание полного вкуса пищи.
Воины жизни учились каждый предмет и явление постигать со всех сторон, снаружи и изнутри, его форму и его суть, тактильно и визуально, через все органы чувств и через чувства, которым у современной науки еще нет названия, мысленно проникая в их истинную сущность.
Люди пищи, следующие по пути пищи, занимались совершенствованием различных методик и систем питания тела и духа и учились получать удовольствие от так называемого всестороннего питания, всестороннего осознания мира. Они были хранителями медитативных методик постижения «Вкуса плода с дерева жизни».
По теории питания воинов жизни, которая называлась «поедание плода», питание человека включает в себя не только собственно пишу и воду, но и вдыхаемый воздух, и всевозможные раздражители внешнего мира, воздействующие на человека и его органы чувств.
Люди пищи учатся наслаждаться физической нагрузкой, воспринимать восемь стихий, воспринимать красоту мира, любоваться им, питаться им.
Общение — это тоже пища, и, следуя по пути пищи, искусство общения доводят до совершенства.
Постижение Знания, в том числе и воинского искусства — тоже пища, причем самая изысканная из всех, которые тебе когда-либо доводилось вкушать…
Глава IV
Когда я поступил в институт, меня, как и всех остальных абитуриентов, отправили на общественно полезные работы. Мне предложили выбирать между работой в саду и ремонтом общежития. Я предпочел работать в общежитии и, быстро перезнакомившись там со студентами, собрал у них старые конспекты лекций и первоисточников на все пять лет предстоящего мне обучения. Это избавило меня от необходимости слушать и записывать лекции, и если мне не удавалось сбежать с занятий, чтобы потренироваться около могилы Болгарева, я во время лекций подробно описывал технику прыжков, которую показывал мой новый знакомый, имя которого мне до сих пор так и не удалось узнать. Каждый раз, когда я спрашивал его имя, он заставлял меня называть его по-другому. Мне было немного трудно привыкнуть к этому, и я чувствовал определенную неловкость, обращаясь к корейцу под разными именами.
— Для чего ты это делаешь? — спросил я.
— Я поступаю так, — ответил кореец, — чтобы твоя привязанность была направлена не на имя, а на человека. Большинство людей привязываются к имени, но связь с человеком гораздо важнее. Имя — это не более чем инструмент, который нужно использовать, а не довлеющая над человеком абстрактная субстанция. Когда имя довлеет над человеком, оно управляет его судьбой, если же человек довлеет над своим именем, он распоряжается и именем, и судьбой, связанной с этим именем.
Во время одной из наших встреч я решил похвастаться результатами своих трудов и с гордостью продемонстрировал азиату толстую общую тетрадь с описанием техники прыжков. Кореец выглядел очень заинтересованным, он похвалил меня и забрал конспект, сказав, что внесет кое-какие поправки.
Очень торжественным тоном он заявил, что этот конспект является определенным переломным пунктом в наших отношениях, доказывая то, что он был на верном пути, выбрав меня в ученики, чтобы сделать меня Хранителем знания.
Лицо корейца стало таинственным и торжественным, и он замолчал, выдерживая паузу, чтобы подчеркнуть важность такого решения.
— Хранителем какого знания ты хочешь меня сделать? — спросил я.
— Ты будешь Хранителем знания учения «Вкус плода с дерева жизни». И первое, что я сделаю, — я открою тебе свое имя.
Я напрягся, ожидая, что сейчас я наконец-то услышу то, что он скрывал от меня столько времени, но кореец сделал жест подбородком, указывающий направление движения, и скомандовал:
— Следуй за мной.
Он быстро пошел по улице, и по его виду я понял, что в данный момент он не хочет, чтобы я задавал какие-то вопросы. Мы дошли до Неаполя Скифского, прошли по нему и оказались около какой-то свалки. Кореец нагнулся и двумя пальцами левой руки поднял с земли здоровенную кость, скорее всего коровью, и, раскачивая ее, как маятник, поднес кость к моему лицу.
— Тебе это ничего не напоминает? — спросил он.
— Нет, — ответил я, теряясь в догадках. — А что мне это должно напоминать?
— А сейчас?
Он отступил на шаг и, продолжая раскачивать кость, молниеносным ударом пальца правой руки перерубил ее пополам.
— И сейчас тебе это ничего не напоминает? — спросил он.
— Здорово у тебя получилось! — восхитился я. — Никогда не видел чего-либо подобного.
— Меня зовут Ли Намсараев, — сказал кореец. — Это имя тебе тоже ни о чем не говорит? Я думал, что твой отец рассказывал тебе о моем отце.
— Как, неужели ты сын Намсараева, друга моего отца? — изумленно воскликнул я.
Отец часто вспоминал о своем приятеле — буряте Намсараеве, с которым он вместе учился в Тимирязевской академии. Этот бурят владел каким-то национальным видом борьбы и показывал отцу, как он может одним пальцем перебить пополам баранью лопатку, которую раскачивал, как маятник, в пальцах другой руки.
Отец рассказывал мне много историй о Намсараеве, например, как он по каким-то религиозным соображениям отказался есть ежика. Однажды летом они оба подрабатывали на лесосплаве, и мой отец спас жизнь своему другу, когда тот провалился в зазор между бревнами и его чуть не задавило. Мне показалось невероятным, что теперь я вижу перед собой сына старого друга моего отца. Лицо Ли снова приняло очень торжественное выражение.
— То, что я прибыл сюда и сделал тебя своим учеником, — это оплата моего долга, — провозгласил Намсараев. — По нашим обычаям отец не платит долг отцу. Долги отцов платит сын сыну. Дочери вообще не платят никаких долгов, они сохраняют накопленное. Женщина является хранительницей материальных ценностей, мужчинам же завещают духовное наследие и честь.
Слова Ли произвели желаемый эффект. Меня поразила идея того, что сын давно потерянного из виду друга моего отца явился сюда, чтобы отдать мне долг чести и сделать меня Хранителем неведомого знания. Почему-то я полностью и безоговорочно поверил ему.
