Елена Денисова-Радзинская - Мы все из одной глины. Как преодолеть трудности, если ты необычный
Я помечтала и забыла об этом.
Мне казалось, что на этом дело и закончится.
Проходит два дня. Я еду забирать ксерокс нашей пьесы и отдельных ролей у подруги на улицу Красина.
Дорогу моей машине неожиданно перегораживает грузовик, и вдруг между мною и грузовиком в районе гостиницы «Пекин» идет лицо и смотрит прямо на меня. Идет медленно, и я вдруг понимаю, что это лицо того певца и народного артиста, о котором мы два дня назад так мечтали – Иосифа Давидовича!
Я выскочила из машины, обратилась к нему, объяснила ситуацию. Он пригласил в офис. Сказал: «Дайте текст песни!» Я достала текст. Он внимательно прочитал. «Хороший текст! Я немного сокращу под себя? А музыка?» На следующий день я привезла Звеню.
На премьере 14 апреля в театре А. Джигарханяна арию Создателя у нас пел И. Д. Кобзон!
Ребята и все зрители были в полном восторге, учитывая еще то, что я в суете даже забыла всем сказать о договоренности с Кобзоном, и это было для всех полной неожиданностью.
Танцы и музыка, которые тоже вдруг стали инструментами перемен
Когда мне сказали, что в диагнозах Жени и других написано: «Сзади не подходить. Громкую музыку не включать», я очень обрадовалась, что не читала эти диагнозы. Слава Богу, что у меня была та неофитская храбрость на грани почти наглости, что позволила мне верить и не сомневаться.
Задача была очень простая – всего лишь поставить танцы. Не балетные. Простые. И у меня не было сомнений, что все мы, именно ВСЕ затанцуем. Поэтому так и произошло. Во время репетиций никто никого не отделял. На сцене были все-все, и худо ли, бедно ли кто танцует, на это мало кто обращал внимания – главное вместе! И получать удовольствие!
Поэтому, когда потом психологи спрашивали нас: «Ну как так получилось? Как они затанцевали?» Я могу искренне ответить, что не знаю и не помню. Просто мы были одно целое, и у всех была одна задача, и все в меру своих сил и способностей ее старались выполнить. И все выполнили ее.
А идеальных и совершенных танцоров тоже нет!
Даня кричал в микрофон: «Все на сцену!» И ВСЕ означало ВСЕ! И это очень объединяло.
Когда из его микрофона доносилось: «ВСЕ ушли со сцены!», это тоже означало ВСЕ! ВСЕ ВМЕСТЕ!
Мы перемешались естественным образом, мы жадно вместе ели пиццы, которые нам каждый раз щедро дарили наши друзья из кафе «Мольберт», пили ситро, соки и воду, привезенную Наташей Яровой, моей подругой, которая на свои средства возила нам костюмы, покупала пищу и мелкие декорации.
В жизнь ребят, как в жизнь Артема, стало входить все больше и больше людей. Людей добрых и искренних. Открытых и щедрых. Тех, кто поворачивался к нам своей лучшей стороной. Я думаю, это было важно для всех нас.
Нам с очень большой скидкой предложил сшить костюмы Артем Круглов, шьющий их для цирка.
А потом он же сделал прекрасные маски – попугаев, совы, белочек и прочее. А костюм куропатки был вообще роскошным!
Артем Круглов (костюмы и маски)
Артем! Ты делал костюмы для нас почти бесплатно, по минимуму. Ты делал это, потому что ты патриот, а мы там пели песню о родине. Ты делал это, чтобы поддержать ребят. На посторонний взгляд, тебе это приносило только хлопоты и затраты, но наверное это приносило тебе еще что-то, чего другие не видели, иначе ты этого бы не делал. У нас были прекрасные костюмы! И хотя некоторые из них уже пришли в негодность от времени и носки, но мы помним, какие они были в начале. Я знаю, что Бог обязательно воздаст тебе сторицей. И мне так интересно, что же Он сделал для тебя за твой вклад. Благословляю тебя!
Мне очень важно описывать вам, дорогие читатели, просто весь спектаклевый процесс, без акцента на аутизм и не аутизм. Почему? Подумайте!
Название нашей книги отвечает на этот вопрос. Я не хочу гетто. Я не хочу разделять. В своей программе мы не пишем ничего про особенности ребят. У нас у всех они есть в той или иной степени. И мне важно было перемешать, а не отделить!
Это и была та безбарьерная среда, это и была та инклюзия… Но пока мне об этом не сказали – поверьте – я не знала этого! Мы просто делали свой спектакль о важных для нас и Бога вещах! А получилось вот что!
После спектакля к нам подходили и подходят всегда очень много людей. На Донбассе мы играли в большом ДК. После спектакля к нам подошла девушка и сказала: «Я не знаю, что вы со мной сделали! Что это было? Что? Объясните мне? Я не понимаю! Но я реально другая и хочу по– другому жить! И у меня теперь другое отношение ко всем людям и к отличающимся от меня тоже».
Это происходит часто. И мы знаем почему. Он! Тот, имя которого пишется с большой буквы! Он делает что-то на этом спектакле. Что-то свое. Нужное Ему.
У нас в пьесе есть заяц-аутист. И сова так и обзывает его презрительно: «А это вот заяц Ян! Такой необщительный! Аутист какой-то!»
И тогда к сове подходит «невидимый» Ангел и толкает ее. Сова трет это место на руке и говорит: «Ну надо же, артрит опять начался или артроз!»
Мы показывали: «Не трогайте! Не обзывайте! Не презирайте!»
А если без «не» (а мне так больше нравится), то тогда так: «Принимайте такими, какие есть! Приветствуйте! Любите! Все мы из одной глины…»
Рассказ мамы Жени:
У Жени официально поставлен диагноз: аутизм… Ему 27 лет. Он тихий и неагрессивный. Всю жизнь он провел в основном на надомном обучении, я уговорила педагогов принимать нас в школе, и хотя Женя впрямую не общался с другими детьми, он мог видеть их и слышать их шумные игры. Он индивидуально учился в школе восьмого вида (для умственно отсталых детей), а потом в специализированном колледже номер 21 для молодых людей с ограниченными возможностями здоровья. Специальность он получил: швея и ткач.
Конечно, мы выходили в люди, ходили в православную церковь, я старалась посещать все мероприятия с Женей – когда был какой-либо фестиваль, где мы могли продать изделия Жени (он замечательно ткет эти свои коврики и шарфы), или выставки, и т. п. Он умный и добрый. Но он не умел или не мог проявлять свои эмоции и переживания – все, что он делал при этом – это тряс руками, как будто сбрасывал с них воду (стереотипы движения, которые есть практически у всех аутистов), и бормотал что-то быстро-быстро! Хотя я могла его понять и услышать, но звук его голоса видоизменен, поэтому другим людям с непривычки понять его трудно. К тому же он говорит очень тихо, как будто боится, что его кто-то услышит. А когда Женечка волнуется, то тогда и мне понять его трудно. Когда Женя говорит о себе: «Я хочу…», то это вообще всегда очень тихо, как будто он боится самого себя и кому-то что-то навязать о себе – настолько он в себе неуверен. Иногда, в стереотипном состоянии, он может сказать что-то громко, но эти фразы или звуки без понятного другим смысла (ни о чем).
Театр – был чистой авантюрой! Сначала я думала, что это будет местно-самодеятельная «лавочка», и этим дело и ограничится… Потом я увидела по каким-то явным признакам, что Жене это нравится, хотя никаких изменений в нем тогда еще не было. Мы тогда еще репетировали в подвале среди своих. Был сначала застольный период, когда мы никуда не выходили, а тем более не ездили – все было в привычном для Жене родном подвале мастерской, где все было знакомым и безопасным, и все новые люди, с которыми Женя мог встретиться – только те, кто приходил к нам. И то им не рекомендовалось Женю трогать: нельзя было подходить сзади и долго беседовать, потому что считалось, что он будет сильно уставать и нервничать.
В мастерской для Жени была создана прекрасная среда для его безопасности и работы. Наша Ниночка Петровская помогла купить инструменты – ткацкий станок и нитки. У Жени была почти своя отдельная комната – ну угол-то точно! Его по-честному оберегали. Сзади Жени нельзя было даже на стене ничего вешать, и когда Лена Денисова-Раздинская, помогая оборудовать мастерскую полочками, захотела это сделать, ей непорекомендовали это, защищая Женину «отдельность» и искренне желая ему безопасности. Сказали: «Послушай! Сначала полочку повесим, потом кто-то что-то на нее поставит-положит, и потом кто-то будет подходить к этой полочке сзади и что-то брать, а к Жене сзади подходить НЕЛЬЗЯ!»
Я приводила Женю в подвал, он садился к станку, работал с кем-то из мастеров, потом мы обедали за общим столом в соседней комнате, потом он снова работал, и мы ехали домой. Лена тогда тащила туда всех, кого только можно, но, увы, не все, узнав, что там ребята с ментальными нарушениями, соглашались в наш подвал-мастерскую даже просто заглянуть. К сожалению, это отношение к особым ребятам еще очень сильно! Стереотипы мышления, передаваемого из поколения в поколения, сломать и изменить можно только очень большой разъяснительно-просветительской работой, почти евангелизационной, так как тут идет речь о любви ко всем людям, а порой и в церквях я видела (даже среди священников!) вместо принятия и желания просто поприветствовать Женю и хотя бы улыбнуться – отчуждение, непринятие, испуг и почти брезгливость.
