Кен Уилбер - Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер
Я сижу на кровати, закутавшись в одеяло, а на коленях у меня грудой свалены бумаги и брошюры. Я обращаюсь к ним, мне не терпится узнать как можно больше. Есть ли что-нибудь еще, кроме тех историй, которые предоставляет моя культура? Может быть, да. Я знаю, что мой страх питается незнанием; облако вокруг меня становится еще больше. Поэтому я читаю. Читаю про женщину, которая обнаружила свою опухоль, когда та была размером с яблочное зернышко. Моя опухоль была размером в два с половиной сантиметра, почти в дюйм. Читаю о детях, больных лейкемией, — как же может быть, чтобы дети так страдали? Читаю о разновидностях рака, о которых ничего не знала раньше; они прежде просто отсутствовали в моем мире. Читаю о хирургическом вмешательстве, химиотерапии и облучении. Читаю о процентах выживших — как важны эти цифры для раковых больных! За этими цифрами люди — такие же, как я. По прошествии пяти лет такой-то процент людей выживает, такой-то процент умирает. Где буду я? В какой колонке? Я хочу знать это немедленно. Мне не перенести неведения, этого пути впотьмах, на ощупь, этой дрожи в ночи. Я хочу знать немедленно. К чему мне готовиться? К тому, чтобы жить, или к тому, чтобы умереть? Никто мне не расскажет. Они могут предоставить мне цифры, но этого мне никто не расскажет.
Я глубже окунаюсь в слова, рисунки, цифры. Они занимают меня, занимают мой разум, не дают ему разворачивать собственные устрашающие картины. Я рассматриваю цветные фотографии, где пациенты лежат под огромными аппаратами или на операционных столах, консультируются с обеспокоенными докторами, позируют со своими родственниками, улыбаются перед объективами. Скоро это буду я. Совсем скоро я стану пациентом, а в конце концов — раковой статистикой. Все это будут делать со мной, как делали до того со многими другими. Я не одна: все фотографии свидетельствуют об этом. Многие, очень многие вовлечены в эту «войну против рака», которая будет вестись теперь в моем теле.
Чтение успокаивает меня. Этой ночью информация становится для меня спасением от бессмысленного страха и тревоги. Этой ночью информация становится для меня самой лучшей терапией. Позже я убедилась, что так происходит всегда. Чем больше я знаю, тем увереннее я становлюсь, — даже если узнаю что-то дурное. Незнание пугает — знание успокаивает. Самое страшное — если ты чего-то не знаешь… да-да, самое страшное.
Я снова забираюсь в кровать, прижимаюсь к теплому телу Кена. Он не спит, он молча смотрит на окошко в потолке. «Ты ведь знаешь, что я тебя не брошу». — «Знаю». — «Я серьезно думаю, что мы справимся, детка. Надо только понять, что же, черт возьми, нам делать…»
Как поняла Трейя, проблемой номер один был не рак. Проблемой номер один была информация. И первое, что ты выясняешь, когда сталкиваешься с информацией о раке, — это то, что достоверной информации нет.
Позволю себе объяснить. Если речь идет о болезни, человеку приходится сталкиваться с двумя совершенно разными явлениями. С одной стороны, приходится иметь дело с нарушением в работе организма — сломанной костью, простудой, сердечным приступом, злокачественной опухолью. Назовем этот аспект болезни заболеванием. К примеру, рак — это заболевание, конкретная болезнь, обладающая конкретными медицинскими и научными параметрами. Заболевание более или менее нейтрально с ценностной точки зрения: оно не может быть правильным или неправильным, хорошим или плохим, оно просто есть. Это как гора, которая не бывает хорошей или плохой, она просто есть.
Но, с другой стороны, человеку приходится сталкиваться с тем, как интерпретируется заболевание в его обществе и культуре, — со всеми теми суждениями, страхами, надеждами, мифами, историями, оценками и смыслами, которые каждое конкретное общество придает тому или иному заболеванию. Назовем этот аспект болезни недугом. Рак — это не просто заболевание, не просто конкретный научный и медицинский феномен, это еще и недуг, явление, обремененное культурными и социальными смыслами. Наука рассказывает о твоем заболевании, а конкретная культура или субкультура рассказывает о твоем недуге.
В этом нет ничего особенно плохого. Если культура рассматривает определенное заболевание с сочувствием и пониманием, то недуг может рассматриваться как вызов, как объект исцеления и духовная возможность. В этом случае «недуг» — не проклятие и не повод для морального осуждения, а элемент общего процесса по исцелению и восстановлению. Если недуг рассматривается в позитивных терминах, укрепляющих дух больного, шансов победить заболевание становится намного больше, а возможным побочным результатом станет духовный рост и нравственное обогащение человека в процессе излечения.
Мужчины и женщины обречены на поиски смысла, обречены на то, чтобы сотворять значения, оценки, мнения и взгляды. Человеку мало знать, что он болен определенной болезнью, что у него есть то или иное заболевание. Ему надо знать еще: почему он болен определенной болезнью. Почему именно я? Что это значит? Что я сделал не так? Как это произошло? Иными словами, нам надо снабдить заболевание тем или иным смыслом. И в том, что касается этого смысла, мы в первую очередь и сильнее всего зависим от общества, от всевозможных историй, оценок и мнений, в которые наша культура обряжает конкретную болезнь. В отличие от болезни недуг в большой степени создается обществом, культурой или субкультурой, в рамках которых мы существуем.
Возьмем, к примеру, гонорею. Как заболевание она вполне ясна: это инфекция, прежде всего слизистой оболочки мочеполового тракта, распространяющаяся путем сексуальных контактов и легко излечимая с помощью антибиотиков, в особенности пенициллина.
Вот что такое гонорея как заболевание, как медицинское явление. Но наше общество добавляет огромное количество суждений и толкований к гонорее как недугу — обществу есть много что сказать об этой болезни и ее носителях, кое-что из этого истинно, а многое неверно и жестоко. Те, кто болен гонореей, нечисты, извращенцы или моральные дегенераты; гонорея — это моральная болезнь, которая сама по себе является суровым наказанием; те, кто болен гонореей, заслужили это своей нравственной неполноценностью, и так далее.
И даже когда пенициллин уничтожит само заболевание, недуг своими суждениями и проклятиями еще долгое время после этого может разъедать душу человека так же, как бактерия когда-то разъедала его тело. «Ах, какой я испорченный, какой дурной, как плохо я поступил…»
Таким образом, благодаря науке мы находим объяснение своего заболевания (в данном случае это инфекция мочеполовой системы, вызванная бактерией Neisseria gonorrheae), в то время как наше общество помогает нам в поисках смысла этого недуга — что он означает? (В данном случае — нравственную ущербность больного.) К какой бы культуре или субкультуре мы ни принадлежали, она всегда будет предоставлять нам полный набор оценок и смыслов наших недугов, и в той степени, в какой мы находимся внутри данной культуры, эти оценки и смыслы живут внутри нас, являются неотъемлемой частью самого устройства того, как мы осознаем себя и свои недуги. А самое главное, что толкование недуга — негативное или позитивное, снисходительное или безжалостное, сочувственное или обвинительное — может оказать мощное влияние на нас и на ход нашей болезни: часто недуг оказывается пострашнее заболевания.
Самый неприятный факт заключается в том, что когда культура расценивает недуг как «дурной», воспринимает его негативно, она почти всегда делает это из страха и невежества. До того, как выяснилось, что подагра — наследственное заболевание, ее причину искали в моральной слабости. Невинное заболевание превратилось в греховный недуг по причине элементарного отсутствия грамотного научного знания. Похожим образом до того, как стало известно, что туберкулез вызван туберкулезными бактериями, он воспринимался как «чахотка» — когда человек со слабым характером постепенно «чахнет». Бактериальное заболевание превратилось в недуг, свидетельствующий о слабохарактерности. А еще раньше эпидемии и голод воспринимались как прямое вмешательство мстительного Бога, наказание за общие грехи того или иного народа.
Обреченные на поиски смысла, мы намного легче принимаем вредоносные и негативные толкования, чем вообще отсутствие таковых. И, в какой бы момент болезнь ни поразила нас, общество всегда тут как тут с готовым набором суждений и мнений, с помощью которых человек стремится осмыслить свой недуг. А если общество на самом деле ничего не знает об истинных причинах болезни, невежество подпитывает страх, который, в свою очередь, подпитывает негативные суждения об особенностях человека, который имел несчастье слечь из-за конкретной болезни. Этот человек не просто болен, он страдает от недуга, причем в определении общества этот недуг слишком часто становится самосбывающимся и самообъясняющимся пророчеством: почему именно я заболел? Потому что ты дурной человек. А откуда известно, что я дурной человек? Потому что ты заболел.
