Причастие, или Интеллект любви - Джидду Кришнамурти
Понять удовольствие — не значит отвергнуть его. Мы его не осуждаем, не говорим, что оно хорошо или плохо. Но если мы гонимся за ним, то давайте это делать с открытыми глазами: зная, что ум, ищущий удовольствие, всегда должен находить и его тень — страдание. Они не могут быть разделены, хотя мы гонимся за удовольствием и стараемся избежать страдания.
Почему же ум всегда требует удовольствия? Почему мы совершаем благородные и низкие поступки, испытывая тайное удовольствие? Почему мы приносим жертвы и страдаем ради тонкой нити удовольствия? Что такое удовольствие и как оно возникает? Хотелось бы знать, задавали ли вы себе когда-нибудь эти вопросы и следили ли за ответами до самого конца?
Удовольствие приходит через четыре стадии: восприятие, ощущение, контакт и желание. К примеру, я вижу прекрасную автомашину. Затем, когда я на нее смотрю, у меня возникает ощущение, или реакция; затем я прикасаюсь к машине или воображаю, что прикасаюсь, после чего возникает желание иметь ее и показываться в ней. Или я вижу красивое облако, или горы, четко выделяющиеся на фоне неба, или первый весенний листок, или глубокую долину, полную очарования, или великолепный закат солнца, или прекрасное лицо, умное и живое, не сознающее своей красоты (иначе ее бы не было). Я смотрю на все это с восторгом и тогда не замечаю, что нет наблюдающего, а есть только красота, равная любви. В это мгновение я отсутствую со всеми моими проблемами, тревогами и страданиями. Есть только это непостижимое чудо. Я могу глядеть на все это с радостью и в следующий момент забыть об этом. Или же включается ум, и тогда возникает проблема. Я думаю о том, что я увидел, и думаю о том, как это прекрасно. Я говорю себе, что хотел бы увидеть это еще много раз. Мысль начинает сравнивать, судить и говорит: «Я должен снова увидеть это завтра». То, что было восторгом одного мгновения, продлевается и поддерживается мыслью.
То же самое происходит с сексуальным и всяким другим желанием. В самом желании нет ничего неправильного, реагировать так — совершенно нормально. Когда вы уколете меня булавкой, я отреагирую на это, если я не парализован, но когда в восторг включается мысль о переживании восторга, она превращает его в удовольствие. Мысль хочет повторить это переживание. И чем чаще вы его повторяете, тем более механистичным оно становится. Чем больше вы думаете об удовольствии, тем большую силу придает ему мысль. Так мысль при помощи желания создает и поддерживает удовольствие, придает ему длительность. В результате естественная реакция желания по отношению к чему-то прекрасному извращается мыслью. Мысль превращает эту реакцию в воспоминание и питает это воспоминание, возвращаясь к нему снова и снова. Бесспорно, память необходима на определенном уровне. Мы бы не могли действовать в повседневной жизни без нее. В своей сфере она нужна, но существует такое состояние ума, когда память играет очень незначительную роль. Ум, который не искалечен памятью, действительно свободен.
Замечали ли вы когда-нибудь, что если вы реагировали на что-то целостно, всем сердцем, то память почти не принимала в этом участия? Только когда вы не отвечаете на вызов всем вашим существом, имеет место конфликт. Он приносит смятение, удовольствие или страдание, и эта борьба продолжается в воспоминании. К одному воспоминанию добавляются другие, и именно здесь кроется ответ. Все, что исходит от воспоминания, является старым и, следовательно, никогда не может быть независимым.
Не существует такого понятия, как свобода, независимость мысли. Мысль никогда не бывает новой, потому что она есть ответ памяти, опыта, знания. Мысль, будучи старой, превращает в старое то, на что вы мгновение смотрели с восторгом, ощутив потрясающее переживание. От старого производите вы удовольствие, никогда не от нового. В новом не существует времени.
Если вы можете смотреть на все вещи, не позволяя включаться удовольствию: на лицо, на птицу, на расцветку сари, на красоту водной глади, на что бы то ни было, вызывающее восторг, — если вы можете смотреть на это, не стремясь к повторению переживания, тогда не будет страдания, не будет страха, а будет одна лишь потрясающая радость.
Только стремление навсегда сохранить удовольствие превращает его в страдание. Проследите это в самих себе. Именно стремление повторить удовольствие порождает боль, потому что оно не будет таким же, как вчера. Вы боретесь, чтобы ощутить тот же восторг, и испытываете боль и разочарование, так как это вам не удается. Наблюдали ли вы, что происходит, если вам отказывают хотя бы в незначительном удовольствии?
Не получив желаемого, вы становитесь встревоженным, завистливым, исполненным ненависти. Замечали ли вы, когда вам отказывали в выпивке, сигарете, сексе или в чем бы то ни было, — замечали ли вы, какую борьбу это в вас вызывало? Это является какой-то формой страха, не так ли? Вы боитесь, что не получите желаемое или потеряете то, что имеете. Когда какая-нибудь определенная вера или идеология, которых вы придерживались годами, вдруг начинает терпеть фиаско, не боитесь ли вы оказаться в одиночестве?
Ведь эта вера на протяжении многих лет давала вам удовлетворение и удовольствие, и когда вы ее утратили, вы оказались на мели, чувствуя себя опустошенным. И этот страх будет одолевать вас до тех пор, пока вы не найдете другой формы удовольствия, другой веры.
Это кажется мне таким простым, но именно потому, что это так просто, мы отказываемся видеть эту простоту. Мы любим все усложнять. Когда ваша жена отворачивается от вас, разве вы не ревнуете? Разве вы не испытываете гнева? Разве вы не ненавидите человека, увлекшего ее? А ведь все это — страх потерять нечто, приносящее удовольствие, приятное общение, определенное состояние уверенности, удовлетворения от обладания.
Если вы поняли, что там, где есть погоня за удовольствием, неизбежно должно быть страдание, и если вы этого хотите, то живите так. Но пусть это не будет вашей ошибкой по незнанию! Если вы хотите покончить с удовольствием, что означало бы покончить и со страданием, вы должны отнестись с полным вниманием ко всей структуре удовольствия в целом. Не отсекать его, как это делают монахи и саньясины (они никогда не глядят на женщину, ибо считают это грехом, и тем самым разрушают жизненную основу своего понимания), но осознать весь смысл и все значение удовольствия, тогда вы обретете потрясающую радость жизни. О радости вы не можете думать. Радость — нечто непосредственное, возникающее мгновенно. Думая о радости, вы превращаете ее в удовольствие. Жить настоящим — значит непосредственно воспринимать красоту и восторгаться ею без того, чтобы извлекать из этого удовольствие.
СВОБОДА И ОДИНОЧЕСТВО
Ни муки подавления, ни жестокая дисциплина приспособления к идеалу еще никого не приводили к истине. Чтобы достичь истины, ум должен быть совершенно свободен, без малейшего искажения.
Сначала давайте спросим себя: действительно ли мы хотим быть свободными? Когда мы говорим о свободе, говорим ли мы о полной свободе или о свободе от чего-то неудобного, неприятного или нежелательного? Нам бы хотелось освободиться от болезненных и неприятных воспоминаний, мучительных переживаний, но при этом сохранить те наши идеологии, формулировки и отношения, которые могли бы дать нам удовольствие или удовлетворение. Но удержать одно без другого невозможно! Ибо, как мы видели, удовольствие неотделимо от страдания. Поэтому каждый из нас должен решить, хочет ли он быть полностью свободным. Если мы скажем, что хотим этого, тогда мы должны понять природу и структуру свободы. Является ли истинной свободой свобода от чего-либо, от страдания, от какого-то рода тревоги? Или свобода по сути своей нечто совсем иное? Вы можете быть свободными, скажем, от ревности, но не является ли эта свобода реакцией и, следовательно, вовсе не свободой?
Вы можете быть свободны от догмы: это довольно легко сделать, проанализировав и отбросив ее прочь. Но мотив освобождения от догмы может быть обоснован по-разному, потому что он может быть продиктован желанием освободиться лишь от той догмы, которая перестала быть модной или удобной. Или вы можете желать освободиться от национализма, потому что верите в интернационализм или сознаете, что просто нет смысла продолжать цепляться за эту глупую националистическую догму, с ее знаменами и прочим вздором. Такую догму вы можете легко отбросить прочь. Или вы можете выступать против какого-нибудь религиозного или политического лидера, обещавшего вам свободу в результате дисциплины или восстания. Но имеет ли такой рационализм, такое логическое умозаключение что-либо общее со свободой?
