Дэн Хёрли - Стань умнее. Развитие мозга на практике
Тут я поинтересовался, как долго сохраняются результаты тренинга.
«Мы считаем, тут всё примерно так же, как с физическими упражнениями, – ответила Джегги. – Если вы бегаете трусцой в течение месяца, ваша физическая форма улучшится. Но можно ли сделать вывод, что она сохранится до конца вашей жизни? Очень сомнительно. Для этого необходимо продолжать тренироваться».
А влияет ли на эффективность тренинга мотивация?
«Мы думаем, что да, – сказала Джегги. – Одно исследование на базе учеников начальной и средней школы, результаты которого были опубликованы в 2011 году, четко показало, что уровень подвижного интеллекта заметно повысился только у тех детей, которые достаточно много и упорно занимались на N-back, действительно желая улучшить свои показатели. Трудность заключается именно в том, чтобы мотивировать людей тренировать мозг достаточное время. Это действительно очень важно, ибо в противном случае ничего не выйдет».
«А оказывает ли когнитивный тренинг какое-либо физическое воздействие на мозг?» – поинтересовался я.
«Я рад, что вы об этом спросили, – сказал профессор Джонидес, с готовностью подтягивая к себе ноутбук. Несколько кликов – и он повернул компьютер экраном ко мне. – Недавно мы провели МРТ-сканирование мозга людей до и после тренинга с применением N-back. Вот изображение типичной активации мозга до тренинга».
На экране я увидел фотографию мозга, разные отделы которого были окрашены зеленым, желтым и оранжевым.
«А вот что мы видим после недельного тренинга. – Профессор щелкнул клавишей, и даже мой неопытный глаз сразу увидел, что на второй картинке значительно меньше оранжевого и больше зеленого. – Мы наблюдаем резкое сокращение активации мозга как в лобной, так и в затылочной части. Это означает, что теперь испытуемый достигает больших результатов при меньших усилиях, что его эффективность повысилась», – пояснил мне Джонидес и отодвинул компьютер.
Тут я сказал: «А давайте вернемся к вашему исследованию 2008 года, выявившему улучшение показателей студентов по результатам тестирования с применением прогрессивных матриц Равена на целых 40 процентов. Это что значит, что они в буквальном смысле слова поумнели на 40 процентов?»
«Ну, я бы так, конечно, не сказала, – ответила Джегги. – Мы пока использовали только одну меру интеллекта или логического мышления. В будущем, чтобы больше узнать о влиянии когнитивных тренингов на интеллект, нам еще предстоит провести исследования с использованием некоторых мер реального мира».
«Но прогрессивные матрицы Равена считаются «золотым стандартом» оценки уровня подвижного интеллекта, – добавил Бушкюль. – И мы получаем много довольно любопытных отзывов от своих испытуемых. Например, они часто говорят, что после тренинга начали лучше понимать учебный материал. Думаю, если люди чувствуют это всего лишь после месяца тренировок по двадцать минут в день, эффект действительно впечатляет».
Впрочем, я имел возможность скоро увидеть все собственными глазами, ведь уже завтра ученые должны были оценить уровень моего подвижного интеллекта и посадить меня за компьютер. Мне предстояло ежедневно заниматься на тренажере для мозга N-back. Надо признать, когда я обсуждал планы с Джегги по телефону, это казалось отличной идеей, но теперь, когда я находился здесь, в лаборатории, и тестирование должно было вот-вот начаться, я никак не мог отделаться от мучительной мысли: а что если мой интеллект окажется до ужаса низким?
Исследователи пообещали начать тест на следующее утро, ровно в девять. Мы еще пару часов поговорили об интеллекте, и я нырнул в раннюю осеннюю темноту университетского кампуса и прошел мимо троих студентов, по случаю Хэллоуина наряженных пивными бутылками.
Глава 2
Мерило человека
«Как можно пронаблюдать за любовью?»
Мы с Рэндаллом Энглом, одним из самых влиятельных американских психологов из ныне живущих, чьи исследования о взаимосвязи между рабочей памятью и подвижным интеллектом стали фундаментом для революционного прорыва Клингберга, Джегги и Бушкюля, сидели в дальнем углу столовой Рутгерского университета в Нью-Брансуике. На ближайшее время у Энгла было запланировано выступление в этом учебном заведении – ему предстояло рассказать аудитории об одной из самых стабильных и глубоких проблем психологических исследований. Об этом мы с ним и говорили.
«Большую часть из того, что изучает наука психология, увидеть невозможно, – сказал он мне. – Это концепции. Нам приходится придумывать различные способы измерить и оценить их, дать им определения, но глазом их не разглядеть. Меня, например, очень интересует такая концепция, как любовь. Как можно пронаблюдать за любовью? Никак. Например, я вижу парня и девушку, лежащих в обнимку на траве. Что это? Любовь? Близость? Страсть? Я не знаю. Я могу дать определение любви через конкретный набор особенностей человеческого поведения. Но через одну какую-то характеристику сделать такое невозможно – это ряд, определенная комбинация критериев. Любовь – вовсе не когда люди смотрят друг другу в глаза во время ужина. И не когда они держатся за руки. Это лишь внешние проявления любви. То же самое можно сказать и об интеллекте».
Далее психолог объяснил мне, как решить проблему оценки и измерения того, что не подлежит непосредственному наблюдению. Для этого надо взять несколько косвенных мер и затем статистически вычислить, в какой степени они изменяются синхронно друг с другом. Данный подход известен в статистике как анализ скрытых переменных; именно благодаря ему психологи, экономисты, исследователи в области искусственного интеллекта и прочие специалисты с математической точностью оценивают такие нечеткие, абстрактные концепции, как экстраверсия или интроверсия, качество жизни, мудрость, счастье и интеллект.
«В данном случае особенно важна дисперсия, – объяснил мне Энгл. – Никакой единичный тест многого вам не расскажет. Поэтому-то в моей лаборатории мы используем как минимум три, а иногда и до двадцати различных показателей подвижного интеллекта – потому что мы ищем нечто общее для них всех, мы ищем, что остается после того, как исключается фактор дисперсии».
Надо сказать, в своих первых исследованиях Джегги с Бушкюлем использовали всего одну-две меры подвижного интеллекта, но потом включили и многие другие показатели, по крайней мере частично удовлетворяя жесткие требования Энгла. Этим, кстати, объясняется то, что, когда они наконец принялись измерять мой интеллект, процедура оказалась мучительно длинной.
Крис Каргилл, студент-старшекурсник, подрабатывающий ассистентом в лаборатории Джегги и Бушкюля, провел меня через три крошечные комнатки. В последней – «зеленой» – комнате места едва хватало для пластикового стула, находившегося перед компьютером на маленьком столике. Я уселся на стул, а Крис остановился в дверях и объяснил мне суть шести тестов, которые мне предстояло пройти.
Первый назывался «Развертка поверхности». Испытуемому показывают серию причудливых фигур, которые выглядят как плоские куски картона, вырезанные таким образом, чтобы из них можно было сложить коробки неправильной формы. Задача в том, чтобы определить, какие двумерные развертки соответствуют конкретным трехмерным объектам, то есть коробкам в собранном виде. Крис стоял в дверях, пока я не прочел инструкции и не попробовал решить типовую задачу. Затем он пожелал мне удачи, сказал, что у меня на все про все шесть минут, и закрыл за собой дверь.
Если бы меня поставили в круг на «Янки-стэдиум» и попросили подать мяч великому Дереку Джетеру[5], я бы и тогда не чувствовал себя таким некомпетентным. Через шесть минут моих неимоверных усилий и страшного умственного напряжения дверь отворилась.
«О боже! – простонал я, выдавив из себя глупый смешок, чтобы мои слова прозвучали так, будто я иронизирую. – Кажется, хуже некуда».
«Но и задание было не из легких, – произнес Крис тоном видавшего виды хирурга высочайшей квалификации. – Впрочем, они все непростые. Итак, следующее задание. Оно называется УПМ. У вас имеется матричная головоломка, в которой отсутствует правый нижний компонент. Вам надо вычислить шаблон и определить недостающий элемент».
«Это матрицы Равена?» – спросил я.
«Точно, это усовершенствованные прогрессивные матрицы Равена, сокращенно УПМ. Вот типовые образцы. Как вы думаете, какой элемент тут отсутствует?»
Мы прошлись по типовым примерам, затем Крис сообщил, что на этот раз у меня в распоряжении столько времени, сколько потребуется, и началась очередная битва. На самом деле первые несколько задач оказались легкими, решение было просто очевидным. Следующие семь или около я оценил как более трудные, но вполне решаемые. А потом я натолкнулся на стену. Над одним из заданий я даже нервно расхохотался; хаотичная сетка символов выглядела как пародия, будто ее придумали сотрудники агентства сатирических новостей The Onion[6]. Потом мне в голову пришла мысль: должно быть, именно так чувствует себя мой бедный пес, наблюдая за тем, как мы разговариваем, как двигаются наши рты, осознавая, что из них выходит что-то значимое, но ему не дано понять, что именно.
