Юлиус Эвола - Метафизика пола
Биология не может уравнять между собой функции питания и размножения - можно жить, не совокупляясь, но невозможно без еды. Но нам-то ясно, что на деле все иначе. Желание есть, за исключением случаев тяжелого голода, никогда не подчиняет человека целиком. Не так в случае половой жажды - в нормальных социальных условиях относительной сытости именно она глубочайшим образом влияет на все проявления эмоциональной, моральной, интеллектуальной и даже духовной жизни. Нет иной жажды, так глубоко затрагивающей все существо, как жажда половая - она не исчезает с простым ее утолением, но всегда складывается в тот или иной "комплекс", существующий вне зависимости от непосредственного удовлетворения чисто физической потребности.
Общим местом является "трансцендирующая" роль любви. Она рушит границы каст и традиций, превращает во врагов людей одной крови и идей, отрывает детей от отцов, ломает самые устойчивые и священные связи и институты. Вспомним драматические ситуации внутри дома Габсбургов и судьбы Британской короны; а вот пример из литературы - влюбленный в Миранду шекспировский Фердинанд готов отказаться от королевского достоинства и стать рабом Просперо; но, конечно, все превозмогающая сила любви отнюдь не только предмет художественной фантазии или похождений опереточных принцев. Сексуальные проблемы Генриха VIII не в последнюю очередь повлияли на возникновение англиканства; и невозможно не признать, что важнейшую роль в возникновении Реформации сыграла сексуальность Лютера, не выдержавшего монастырской дисциплины. Если Конфуций утверждал, что улыбке женщины можно верить скорее, чем справедливости, если Леопарди в "Первой любви" признавал эрос силой, способной подавлять даже тщеславие и вовсе презирать всякое иное удовольствие, если классический миф рассказывает, как Парис под знаком Афродиты предпочел красивейшую из женщин власти и высочайшей мудрости, предложенных ему Афиной-Минервой, и даже несметному богатству Геры-Юноны. "Я более рад, о дева, одному твоему взгляду, одному слову, нежели универсальному знанию," - говорит Фауст. Из древних времен доходит до нас соблазнительный глас Мимнер- мы: "Без Афродиты золотой жизнь не подлинна". [105] Сексология также утверждает, что "любовь, эта рвущая все связи страсть, подобна вулкану, который из бездны своей взрывает и поглощает в себе все: честь, благополучие и здоровье". [106]
С психологической точки зрения можно, конечно, отметить и положительное действие любви. Еще Платон признавал, что совершить нечто постыдное постыднее всего именно в присутствии любимого: "И если бы возможно было образовать из влюбленных и возлюбленных государство или, например, войско, они управляли бы им наилучшим образом, избегая всего постыдного и соревнуясь друг с другом; а сражаясь вместе, такие люди даже и в малом числе побеждали бы, как говорится, любого противника: ведь покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, - да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу? И если Гомер прямо говорит, что некоторым героям "отвагу внушает бог", то любящим дает ее не кто иной, как Эрот." [107] Можно много говорить о том, как любовь и женщина вдохновляют людей на возвышенные поступки, хотя романтическая литература тут все-таки преувеличивает. И если в обычной речи влюбленных мы встречаем слова "нет такой вещи, какой бы я для тебя не сделал", то они всего лишь отголосок языка средневековой рыцарской любви, во имя которой предпринимались сражения и опасные приключения, а мужчина жертвовал собой ради женщины, посвящая ей и славу и честь. Конечно, надо отделять любовь, ставящую целью овладение женщиной, от высокой, творческой, самопреодолевающей любви - своего рода искупительной жертвы: только о такой любви и может здесь идти речь. [108]
Однако для нас важны примеры негативного действия любовной страсти, взрывающей мораль и основные ценности существования. Сошлемся снова на Платона, рассказывающего, "как ведут себя порою поклонники, донимающие своих возлюбленных униженными мольбами, осыпающие их клятвами, валяющиеся у их дверей и готовые выполнить такие рабские обязанности, каких не возьмет на себя последний раб". [109] Такого обожания от своих подданных не требует самый развращенный тиран. При этом "тебе не дадут проходу ни друзья, ни враги: первые станут тебя отчитывать, стыдясь за тебя, вторые обвинят тебя в угодничестве и подлости; а вот влюбленному это все прощают…" [110] В этике арийцев высшая добродетель - верность, и нет ничего омерзительнее, чем ложь. Но ложь, которая в исключительных случаях допустима ради спасения человеческой жизни, также почему-то допустима в человеческих отношениях. Критерий дозволенности, fairitess, приобретает своеобразную окраску: all is fair in love and war. Клятва теряет святость: "по мнению большинства, боги прощают клятвопреступление влюбленному, поскольку, мол, любовная клятва - не клятва вовсе и боги и люди предоставляют влюбленному любые права," - утверждает Платон. [111] А вот Овидий: "Юпитер с небесных высот смеется над клятвами влюбленных - он хочет, чтобы они остались без последствий, чтобы зефиры и ветры унесли их вдаль". "Женщины превращают добродетель в мошенничество и губят веру, верность же перед их лицом постыдна." [112]
Все это свидетельствует о присутствии в любви чего- то абсолютного, превыше всех добродетелей; вот почему мы часто видим ее по ту сторону добра и зла. Последний смысл страсти, толкающей мужчину в женские объятья, - жажда бытия в его трансцендентном смысле, того самого, что незримо утверждает каждый день жизни обыденной, наполняя его и делая понятным. Но делая понятным и иное - как и почему элементарная, неделимая сила эроса толкает человека к самоубийству, убийству или безумию. Миражи профанической любви, то есть такой, которая не способна вывести человека на более высокие планы бытия через соединение с другим полом, становятся навязчивым маревом, мороком - вне объекта любви жизнь теряет не только привлекательность, но и самый смысл, превращаясь в отвратительную, тоскливую текучку. Потеря любимого существа, его смерть или измена становятся всепоглощающей болью. Это отчетливее других высветил Шопенгауэр [113]: предельно точна его констатация нахождения силы любви по ту сторону индивидуального существования; тем более абсурдно его представление о всесилии "гения рода", трагическая иллюзия мыслителя. Позитивный взгляд Шопенгауэра на решение проблемы заключается в осознании того, что разрушительная и все превозмогающая сила любви не эмпирична и не психологична, но трансцендентна, и в конечном счете взрывает не конечную индивидуальность, но бытие внутреннего человека; любовное потрясение затрагивает не периферийные чувства, но бессмертное "ядро" с его жаждой "бытия", точнее, утверждения в бытии, озаренном эросом и магией женщины.
Но не только любовь входит в подобное сексуальное переживание-потрясение - составными частями его являются ненависть и презрение. Встречаются ситуации, определение которым дал один из персонажей Бурже: любовь - это звериная ненависть в промежутках между объятиями. [114] Элемент ненависти является одним из глубочайших составных любви, причем не в экзистенциальном, а в метафизическом смысле - мы уже говорили об этом в предыдущей главе. С другой стороны, среди возможных путей трансценденции, упомянутых в §12, следует выделить три плана проявления эроса. Во-первых, когда сила желания поглощает и подавляет все остальные проявления личности, прежде всего социальные. Второй случай - "абсолютное желание, неотъемлемо включающее в себя ненависть и презрение" - это своего рода "испытание реакции" любящих друг на друга. И, наконец, уравновешенное влечение, когда взаимный магнетизм озаряет взаимоотношения любящих без особых потрясений.
19. "Вечная любовь". Ревность. Половая гордыня
Если вообще существует позитивный аспект половых отношений, то он - в ощущении того, что женщина есть средоточие жизненного начала, точнее, сама жизнь в ее высшем смысле. Жаргон влюбленных переполнен выражениями типа "ты моя жизнь", "без тебя не могу жить" и так далее - вариантов множество. Это, конечно, банальности, но поверхностный план только прикрывает более глубокий ("Ева" по-еврейски - "Жизнь"); там сокрыты очень далекие от нас в пространстве и времени легенды и мифы. У любящего возникает ощущение причастности к высшему жизненному началу, его, так сказать, вкушение через посредство овладения женщиной. Это чувство, конечно, глубоко смешанное и нечистое, что и порождает пошлость жаргона влюбленных.
