Андрей Виноградов - Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания
Много позднѣе, въ IX вѣкѣ, какъ Вы уже знаете, недалекій, но вѣрный ортодоксіи Епифаній Монахъ столкнулся съ неразрѣшимой на первый взглядъ проблемой — усвоить православной традиціи эти странныя дѣянія и превратить ихъ въ полноцѣнное житіе. Какъ ни странно, Епифанію это удалось, хотя то ли параллельно съ нимъ, то ли нѣсколько раньше его (а можетъ, и позже) то же самое пытался сдѣлать какой-то неизвестный намъ авторъ, сочинившій «Мученичество св. апостола Андрея», которое извѣстно въ ученыхъ кругахъ подъ условнымъ названіемъ «Narratio». О немъ мало кто зналъ, его мало переписывали, въ отличіе отъ Епифаніева творенія, которое переиначивали на свой ладъ всѣ кому не лѣнь. Уже самъ Епифаній зачемъ-то переписалъ свое изначальное житіе, Епифанія же переписалъ Никита-Давидъ Пафлагонъ, добавивъ отъ себя массу риторической патоки и вставивъ въ текстъ большой кусокъ о городишкѣ Хараксъ, а Никиту-Давида Пафлагона стали переписывать уже Грузинскіе книжники, не забывъ присовокупить къ его передѣлкѣ описаніе проповѣди апостола Андрея въ Грузіи. Въ концѣ концовъ дошло до того, что Андрей оказался на брегахъ Днѣпра, Волхова и даже на островѣ Валаамъ.
Но — сомнѣнія сомнѣніями — а я всё же приступилъ къ изготовленію рукописи дѣяній: я хотѣлъ представить ее публикѣ немного спустя какъ кодексъ, который я купилъ у одного уже умершаго торговца древностями въ Іерусалимѣ и на дешифровку коего ушло много времени. Въ дальнѣйшемъ я намѣревался продать эту рукопись какому-нибудь богатому Американскому протестанту и получить, кромѣ славы, также средства на всю оставшуюся жизнь. Правда, о томъ, гдѣ я ее проведу и на что я эти средства потрачу, я даже не думалъ, настолько увлеченъ я былъ самой идеею своего предпріятія. Кромѣ того, я попытался было привлечь къ нему еще и нашего общего знакомца — о. Андрея Епифанцева, который оказался настолько непроходимо дремучъ и непробиваемо косенъ, что я сильно потомъ пожалѣлъ даже о самомъ знакомствѣ съ нимъ. Впрочемъ, не желаю болѣе писать о немъ ничего.
Какъ Вы понимаете, изготовленіе столь замѣтной и обсуждаемой рукописи требуетъ большой осторожности. Я рѣшилъ эту проблему на удивленіе просто: укралъ изъ одной Восточной библіотеки неописанную минею конца VIII вѣка безъ переплета, подмѣнивъ ее на полкѣ старопечатной книгой съ оторванной обложкой, и смылъ с нея текстъ — теперь сомнѣваться въ подлинности рукописи ни у кого не могло быть основаній. Затѣмъ я задумалъ написать свой текстъ поверхъ смытаго чернилами на чисто минеральной, желѣзо-галловой — не датируемой химически — основѣ, пользуясь библейскимъ, крайне стандартнымъ унціаломъ, коимъ я, благодаря навыкамъ шрифтовика и долгому упражненію, потихоньку в совершенствѣ овладѣлъ, и, наконецъ, смыть и этотъ текстъ. Не буду погружать Васъ во всѣ подробности моего предпріятія, какъ старилъ я новый текстъ въ печи, утюгомъ, подѣ землею… Задумка была въ томъ, чтобы представить найденный мною кодексъ какъ рукопись IX вѣка — не обязательно Фотіеву, но воспроизводящую тотъ же текстъ древнихъ актовъ, что и списокъ изъ Патріаршей библіотеки. Еретическія сочиненія были якобы смыты для новаго текста, но тотъ по какой-то причинѣ такъ и не нанесли.
Въ моемъ планѣ оказалось только одно слабое звено: не въ самомъ производствѣ рукописи или текста — они безупречны, — а въ моей аккуратности. Нѣкій Нѣмецкій ученый, составляя каталогъ неописанныхъ рукописей одного изъ Аѳонскихъ монастырей, обнаружилъ, что кто-то сравнительно недавно вынулъ изъ трехъ кодексовъ тетради, такъ какъ въ нихъ появился замѣтный перерывъ въ нумераціи листовъ, произведенной два-три вѣка назадъ. Въ принцыпѣ, такое часто случается съ рукописями на Востокѣ, но монастырскій библіотекарь выяснилъ, что всѣ три рукописи смотрѣлъ за послѣдніе годы я одинъ. И хотя явныхъ уликъ противъ меня не было, теперь мнѣ надо было быть весьма осторожнымъ при первой публикаціи своихъ фрагментовъ.
Тогда я отказался отъ изданія именно этихъ тетрадей, хотя текстъ ихъ былъ весьма цѣненъ, и сосредоточился на кодексѣ съ актами, но, чтобы не пробуждать лишняго интереса къ своей персонѣ, предпочелъ повременить и съ обнародованіемѣ всего своего апокрифическаго «архива». Однакоже я продолжилъ работу въ библіотекахъ Святой Горы, стараясь теперь ничемъ себя не скомпрометировать.
Дѣло рѣшилъ, какъ обыкновенно и бываетъ, случай. Въ одной обители я потерялъ свою записную книжку, гдѣ отмѣчалъ просмотренныя мною рукописи, въ томъ числѣ и тѣ, откуда я вынималъ тетради. Книжка, естественно, никакъ не была надписана, и, стараясь отыскать владельца столь цѣнныхъ записей, монастырскій библіотекарь обнаружилъ упоминанія манускриптовъ и своей библіотеки. Провѣривъ эти рукописи — а читалъ ихъ опять лишь одинъ я — онъ, наслышанный о «находкѣ» того Нѣмецкаго ученаго, также выявилъ въ нихъ пропажу цѣлыхъ тетрадей и сообщилъ объ этомъ игумену. Тотъ незамедлительно снесся съ настоятелемъ моего монастыря — въ моей кельѣ былъ проведенъ негласный обыскъ и обнаружена часть вынутыхъ мною тетрадей: другую часть я спряталъ въ тайникѣ внѣ Аѳона. Смытую минею тоже нашли, но замыселъ мой пока не разгаданъ.
Во время обыска я находился за предѣлами Аѳона, но по представленію Протата, который рѣшилъ не защищать вора-чужеземца, былъ арестованъ и нахожусь теперь въ тюрьмѣ города Патры — по горькой ироніи судьбы или, скорѣе, Божественнаго промысла, именно тамъ, гдѣ, согласно древнимъ дѣяніямъ, и закончилъ свой путь св. апостолъ Андрей. И чувствую я себя, Милостивый Государь, подобно герою того вздорнаго апокрифическаго житія, основной текстъ коего я Вамъ какъ-то уже посылалъ. Вотъ что говорится въ самомъ его концѣ:
«Черезъ сто двадцать лѣтъ после кончины апостола воцарился христолюбивый Императоръ Константинъ [т. е. выходитъ полная чушь — что св. апостолъ Андрей скончался ажъ въ 186-мъ году!] и, основавъ на мѣстѣ Византія городъ своего имени, попытался свезти святыя мощи преподобныхъ апостоловъ и мучениковъ въ основанный имъ городъ, думая, что мощи скончавшихся за Христа станутъ оберегомъ и огражденіемъ для сего города и отгонятъ отъ него всякаго врага. И вотъ, онъ послалъ за этимъ по всѣмъ провинціямъ и собралъ съ великой честью мощи святыхъ.
Пришли же и въ Патры Ахейскіе за апостоломъ. Тутъ начался ужасный плачъ и стонъ, вѣдь всѣ люди кричали со слезами: “Если хотите сокровище наше забрать, то сначала насъ умертвите! Если врача нашего хотите забрать, то сначала насъ убейте или живыми отправьте въ адъ”. И тысячу другихъ вещей кричали они Императорскимъ слугамъ. А архіепископъ, человѣкъ благочестивый и украшенный всеми добродѣтелями, спокойно и безъ волненія обратился къ толпѣ: “Мужи братія и сограждане, какъ мы желаемъ покровительства и заступничества Первозваннаго, такъ и могущественный и непобѣдимый нашъ Императоръ хочетъ его защиты. Поэтому если угодно апостолу и любитъ онъ нашего могущественнаго Императора больше насъ, то пусть взойдетъ на повозку, а если насъ любитъ больше Императора, то не взойдетъ”. И замолчалъ народъ.
Тогда попросили, чтобы мощи положили на ложе и всѣ ихъ поцѣловали, что всѣ и сдѣлали. Ибо, разстеливъ пурпурное ложе, помѣстили сверху мощи святого, и всѣ ихъ облобызали, отъ мала до велика. А одинъ изъ отцовъ города, человѣкъ весьма родовитый и неудержимо вѣрившій въ апостола, пришелъ и, начавъ отъ головы лобызать и обливать слезами мощи, дошёлъ до ногъ. И какъ добрался онъ до правой ноги святого, то положилъ мизинецъ его ноги себѣ въ ротъ и откусилъ его зубами, думая про себя: “По горячей и искренней вѣрѣ хоть немножко заберу я отъ членовъ святого, чтобы было у насъ это какъ память и оберегъ”.
А когда взялъ онъ это, Императорскіе слуги, поднявъ святыя мощи и положивъ ихъ на повозку, довезли въ сохранности до Константинополя. И вотъ Императоръ, съ великой радостью принявъ честныя мощи святого и всеславнаго апостола и построивъ храмъ во имя апостола (sic!), положилъ его тамъ съ величайшимъ славословіемъ. Многія исцѣленія случились по пути и случаются въ Константинополѣ и по сей день во славу Господа нашего Іисуса Христа, Коему слава и держава съ Безначальным Отцомъ и Святымъ Духомъ, нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ, аминь».
Вотъ такъ и я, словно съ апостольскимъ мизинцемъ во рту, сижу теперь и думаю: а чего надобно мнѣ было такого, что рѣшился я на такой шагъ? Славы? Денегъ? Удовольствія отъ осознанія своего превосходства? Не знаю! Знаю лишь одно — что міръ этотъ, въ которомъ я столько лѣтъ уже прожилъ и надъ которымъ я такъ глупо надругался, много милѣе мнѣ теперь всѣхъ моихъ хитросплетеній и прежнихъ мечтаній. И дастъ Господь, вернусь я когда-нибудь въ монастырь, уже не Аѳонскій, конечно, не богатый древними рукописями, а простой и безыскусный, который до самыхъ оконъ засыпаетъ снѣгомъ, гдѣ рѣдкій солнечный лучъ есть величайшая на свѣтѣ радость.
