Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1
Среди проповедующих говорил и Карпенко. Невысокого роста белорус, бодрый и энергичный, он говорил на тему: «Всегда радуйтесь», и по его словам, и по виду было ясно, что он сам полон радости. Никто не мог бы подумать, что он чем-то обижен и что он является ссыльным. После собрания пресвитер познакомил Леву с ним.
— О, ко мне пойдемте брат ночевать, — говорил Карпенко, сияя глазами. — Хотя у меня тесновато, но найдем место, Я, жена и детки будем рады.
Подошел еще один брат, оказывается он знал отца Левы. Он также усиленно приглашал его к себе. Как быть? Леве не хотелось обидеть ни того, ни другого. С другой стороны, он знал, что в доме пресвитера ожидают его на ночлег. Как быть? И тут Леве вспомнились слова Учителя: «В какой дом войдете, в том и оставайтесь, не переходите из дома в дом»,
— Вы уж, братья, простите меня, — сказал Лева. — Я пойду в тот дом, где меня приняли с миром первый раз. Это будет по Слову. Все согласились, что так написано, и не стали противоречить.
Сам пресвитер несколько задержался по делам общины, и Лева пошел к ним с его женой. Дорогой она рассказывала Леве, что мужа вызывают и предлагают оставить служение Христу.
— Ну, и как же?
— Знаю, я, — говорила сестра, — что его ждет та же участь, что уже постигла многих тружеников — тюрьма.
— А вы не предлагали мужу уехать, чтобы того не случилось?
— Нет, — ответила она. — Мы не наемники. Это наемник видит приходящего волка и бежит, а волк расхищает стадо.
— А вы не думали, что вам будет очень трудно без мужа?
— Вот об этом не думала. Я с юности уверовала в Господа и знаю: Он никогда не оставит. «Счастливая семья! — подумал Лева. — Они идут в ногу по жизни и сумеют во всем поддержать друг друга».
На следующий день Лева с передачами посетил находившегося в тюрьме, а потом отправился искать семью Карпенко. В небольшой, с одним окном и низким потолком, комнате его приветливо встретила жена Карпенко.
— Вы, конечно, тот брат, о котором мне говорил муж. Проходите, проходите, садитесь на наш единственный стул. Мы все время путешествуем, так что у нас почти ничего нет.
С кровати спрыгнули две девочки, лет семи и девяти. Они, улыбаясь, не спускали с него глаз. Над кроватью кисел текст. «Се Я с вами во все дни, до скончания века». Текст был покошенный, углы стерты, видно было, что он немало был в пути. У окна на гвозде висела скрипка. Лева уже слышал, что брат был большой любитель музыки и не расставался со своим инструментом.
— А где же ваш спутник? — спросил Лева.
— Скоро, скоро придет. Пошел работу взять. Он жестянщик, и работы всегда много.
— Ну, как вы, сестра поживаете? Не унываете в скитаниях? Скучаете, верно, по своей Белоруссии?
— Как же, брат, скучаем. Там и родные ведь, и община родная. Ну ничего, Бог с нами я в Сибири.
— А как же это вы решились ехать в Сибирь, да еще с двумя детками?
— А как же брат? Не годится мужа оставлять одного. Сослали его, пишет: тоскую. Ну я, недолго думая, и поехала.
— И говорят, вы все и здесь продолжаете ездить?
— Да, слава Богу. Муж мой такой неспокойный, везде ревнует о деле Божием. Ну и получается: Вот направляют нас в село, найдем квартиру, работа у мужа всегда есть. А вечером как начнем петь под скрипку, так вся деревня соберется. Он проповедует. Начальство сердиться, дальше гонит. Однажды вызвали его и говорят; «Мы тебя к медведям сошлем!» «А там люди есть?» спрашивает муж. — Отвечают: «Всего две избушки» — А он говорит: «Ссылайте, я и им должен проповедовать Христа». — «И вы поехали с ним?» — А как же, вместе поехали. Да дело-то было зимой, вот уже жизнь была! И в самом деле мы там медвежатиной питались.
— А вы ели медвежатину? — спросил Лева девочек.
— Ели.
— Вкусная?
— Вкусная.
— Ну, а потом, продолжала сестра, — гоняли нас, гоняли, и в Канск пригнали. Говорят, вроде мы здесь меньше вреда сделаем.
— Вы не ропщите, что у вас жизнь такая получилась? — спросил Лева.
— Нет, нет. Ведь Сам Христос сказал: «Меня гнали, будут гнать и вас».
Вошел Карпенко. Он был в самом веселом настроении. «Таких ссыльных мне и утешать нечего», — подумал Лева. После молитвы брат взял скрипку и стал ее настраивать.
— Сейчас мы тебе, Лева, споем приветственную песнь. Он играл и пел. Пели его жена и дети. Лева слышал эту песню впервые, и она надолго запомнилась ему:
Привет вам, борцы за свободу!
Сердечный вам, братский привет!
С любовью несли вы народу
Евангельской истины свет.
Вас мир неприветливо встретил,
Насмешкой и злобой клеймя.
Мы чтим вашу память и будем
Мы славить Иисуса Христа…
После этого спели еще несколько знакомых гимнов. Особенно красиво переливались со звуками скрипки чистые детские голоса. В дверь кто-то постучал.
— Войдите! — приветливо крикнул брат, прерывая пение. Вошел крепкий, приземистый человек, по лицу которого сразу можно было определить, что он татарин.
— Мир вам! — сказал вошедший.
— А, брат Сабиров! — сказал Карпенко, обнимая его.
— Слыхал, у тебя гость есть, хочу увидеть его, — говорил он, приветствуя Леву. — Слыхал, слыхал о тебе, будешь гостем у меня.
— Да мы еще не беседовали почти, — сказал Лева.
— Сиди, говори, а потом ко мне айда!
Лева провел у Карпенко несколько часов. Рассказывал ему об особенностях пребывания в тюрьмах различных заключенных, об их радостном настроении, о состоянии дела Божия во многих местах и пожелал ему быть горячим светильником до конца.
— Да, да, — говорил Карпенко, прощаясь. — Быть свидетелем Иисуса — это наше призвание. Нести свет миру — к этому мы призваны.
Больше Лева не встречался с Карпенко. Через несколько лет до него дошли грустные слухи о нем. Власть махнула на него рукой и перестала гнать, и он так ревностно служить Господу тоже не стал, Изменив внутреннему человеку, Карпенко стал более восприимчив к внешней стороне жизни. Его манила радость, красота, внешняя привлекательность. Жена его, оставшись верной Христу, не могла примириться с подобным охлаждением мужа к былым идеалам. Начались ссоры, всякие неприятности, дело дошло чуть ли не до развода. Вывод отсюда один: тот, кто дает обещание Богу и горит, как зажженная свеча, тот счастлив, радостен в самых трудных, ужасных условиях, и наоборот: тот, кто не верен своему служению, устраиваясь и обогащаясь материально, тот становится несчастным во всем.
А тогда Лева пришел к брату-татарину, который прежде всего усадил его за стол и угостил очень вкусным мясным борщом. Он рассказывал, что из всей родни он уверовал один во Христа и что татары на него очень обозлились, даже хотели убить его за то, что он оставил Ислам и веру в Пророка.
— А мне со Христом лучше, — говорил Закир. — Хочу, чтобы все родные были со Христом. Вот за тебя рад: хорошо, что пошел этой дорогой.
Когда гость поел, хозяин сообщил ему, — улыбаясь, что щи были из лошадки, молодого, хорошего, вкусною коня. Лева сердечно поблагодарил хозяина за угощение, находи конину очень вкусной,
И он, и другие братья проводили Леву на станцию. Все они обещали молиться о нем и выражали пожелание, что бы Лева вновь посетил их края когда-нибудь.
Махая провожавшим из окна, Лева думал: «Как дивно роднит людей любовь Христа! Вот и татарин становится близким, родным братом. И как неправы оказались те, кто думал, что верующие везде будут встречать Леву с недоверием и подозрением, соответственно, будут чуждаться его. Все, все братья и сестры относились к нему только с любовью. Чуждаются лишь такие большие, влиятельные люди, как Крыжановский.
Внутренне поблагодарив Бога за все. Лева стал смотреть в окно, где виднелись сибирские леса. Все сосны, ели, пихты — зеленое море лесов.
Глава 36. Тулонские старцы
«Все они свидетельствованные в вере…»
Евр. 11:39
Местечко Тулон и станция того же названия окружена тайгой. Когда-то здесь была большая община, много верующих, не в связи с начавшимися преследованиями они разъехались. По имевшимся у Левы сведениям, жили там всего три семьи.
Лева зашел к одной сестре. Она приветливо, радостно встретила его и рассказала, что ссыльных братьев в самом Тулоне нет, они находятся километрах з пятидесяти от станции, в одной из таежных деревушек. Сестра уговорила Леву переночевать у нее, чтобы с утра пойти в пеший путь тайгой. Она жила одна с двумя детьми, муж ее умер. По бодрому, спокойному лицу ее нельзя было подумать, что она вдова.
— Все у меня есть, — рассказывала она Леве, — утешаюсь Господом. Одно только плохо — собрания у нас теперь нет. Просто душа тоскует. Уж думаю не переехать ли туда, где собрание есть. Вряд ли можно это делать, — сказал Лева, — собрания везде скоро закроют, наступает время домашних церквей. Вот у вас сыночек, дочка да еще недалеко есть верующие семьи, вот и собирайтесь, пойте, молитесь.
