Дмитрий Щедровицкий - Беседы о Книге Иова. Почему страдает праведник?
Однако «тьма» в библейском смысле — это грех, зло, нарушение воли Божьей. Если свет оживляет, согревает, освещает, то тьма поглощает всякий свет, страшит и сбивает с пути. А об Иове сказано неоднократно, что он человек праведный, непорочный, удалявшийся от зла и всякого беззакония. Спрашивается, каким же образом этот невинный и беспорочный человек, всю жизнь воздерживавшийся от греха, не только познал границу света с тьмой, т. е. вкусил грех, но и «знает стези» к дому тьмы, т. е. неоднократно совершал темные деяния!? Ответ содержится в следующем стихе:
Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико. (Иов. 38, 21)
Уже этим одним изречением, исходящим из уст Всевышнего, неимоверно расширяются, раздвигаются границы самоощущения, самопознания Иова. Ведь раньше он о себе, вероятно, думал так: я родился тогда-то и всегда следовал воле Божьей… И вдруг перед ним разверзается колоссальная временная бездна, раскрывается давнее прошлое. Оказывается, он родился в нашем мире не в первый раз. Заметим, что сама возможность повторного рождения после смерти содержится уже в словах, произнесенных Иовом ранее: «…наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь туда» (1, 21). Слово «туда» (в Синодальном переводе оно отсутствует) указывает на «чрево матери», т. е. на повторное рождение. Но, по всей видимости, первоначальные взгляды Иова не предполагали идеи воздаяния в последующей жизни за грехи предыдущей: об этом Господь как раз и сообщил Иову в особом откровении. Ведь Бог говорит ему: «…ты был уже тогда рожден…» Но что означает это «тогда»? По всему видно, что здесь сказано о тех же древнейших временах, о которых шла речь в начале 38-й главы. Там говорилось о творении Земли, о том, что когда Бог полагал ей основание, уже существовали иные «обители» — «утренние звезды», и с них смотрели сыны Божьи, радуясь тому, что возникает еще одно место для воплощения и совершенствования душ. И вот, оказывается, Иов «был уже тогда рожден», и число дней его «очень велико»…
Поставим себя на место человека, который ранее не имел иных воспоминаний, кроме связанных со своей нынешней жизнью. И вдруг этот человек постигает, что в его душе скрытым образом содержатся куда более обширные познания, приобретенные в бытии ином, в предыдущей жизни… Но разве бы обратился Бог с такими словами к тому, кому Он не отверз еще очей, не открыл слуха и чье сердце Он еще не расширил для столь великого познания? Если бы Иов просто услышал: «Ты уже тогда был рожден», это были бы только слова. Да и стоит ли описывать великолепный пейзаж слепому?! Но слово Бога совершенно. Раз Он открывает Иову: «…ты был уже тогда рожден…», значит у Иова отверзаются духовные очи, и он становится способным вспомнить всё, что с ним некогда происходило.
И вот оказалось, что Иову теперь, после таких откровений, нашлось в чем покаяться! Ведь далее он признает свою вину и говорит о себе в третьем лице:
Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? —
Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. (Иов. 42, 3)
И далее:
Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя;
Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле. (Иов. 42, 5–6)
Конечно, откровение Божье само по себе настолько мощно и чудесно, что с ним ничто не может сравниться. Но ведь Иов вызывал Господа на суд и спрашивал о своей вине, просил, чтобы ему свыше всё объяснили! И что же: явился вышний Судия во всём Своем величии, привел Иова в трепет — и всё? Нет, Судия, конечно же, откликнувшись на зов Иова, должен был разрешить ту тяжбу, ради которой Его, собственно, и был Он призываем.
И Он ее, конечно, разрешил! Иов понял, что ему есть от чего отрекаться («я отрекаюсь») и есть в чем раскаиваться («раскаиваюсь в прахе и пепле»). Ведь в библейском контексте отречься можно только от чего-то действительно содеянного. И раскаяться можно лишь в том, что человек реально сотворил. «Раскаяться в прахе и пепле» должен был только тяжко согрешивший преступник. На Древнем Востоке существовал такой обычай: кающийся разрывал свою одежду, садился во прах и пеплом посыпал себе голову. Что же такого сделал Иов в данной жизни — от рождения его и до сего момента, — чтобы ему «раскаиваться в прахе и пепле»? Разве лишь то, что он вызывал Бога на суд. Но к этому он имел все основания, ибо, будучи совершенным праведником, испытал наказание, как величайший нечестивец.
В чем именно обвинил его Бог, что такое он совершил в прежних своих существованиях, от нас Писание утаивает. Одно несомненно: что Иов уже был рожден до того, как обрел бытие в теперешней своей жизни, и что в том, давнем, своем существовании он «доходил до пределов тьмы», т. е. совершал тяжкие грехи, в наказание за которые теперь на него обрушилась справедливая кара. Вспомним утверждение Софара: если бы Иов знал, что вдвое больше должен был бы понести и что Бог некую часть его беззаконий предал забвению, то он бы молчал (Иов. 11, 6). Но истина слов Софара прояснилась только в свете личного откровения, полученного Иовом, а именно — того воспоминания о прежних существованиях, которое ранее было ему недоступно. Представим себе человека, который вдруг (например, вследствие болезни) забыл, как его зовут, кто он такой. Приходят родители, жена, дети, друзья — он никого не узнает. Ему приходится даже заново изучать родной язык. Но вот к такому человеку, по милости Божьей, возвращается память — и для него вдруг всё вокруг озаряется светом. Люди, которых он, по его прежним уверениям, «видел впервые», — это, оказывается, его мать, братья, родные… Подобное произошло и с Иовом.
Так исполнилось некое неосознанное предвидение, высказанное Иовом в начале его страданий:
…Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь туда… (Иов. 1, 21)
Как мы уже говорили, слова «туда» нет в Синодальном переводе, однако в оригинале оно стоит: именно שמה <шама> — «туда», т. е. в утробу матери, возвратится Иов после кончины, т. е. — родится вновь! И если ранее Иов уже употреблял эту поговорку, бытовавшую на Древнем Востоке и говорившую о многократности воплощений души, то лишь теперь он получил достовернейшее подтверждение ее истинности!
Надо отметить, однако, что среди высказываний Иова есть и такие, которые, по уверениям некоторых комментаторов, свидетельствуют об отсутствии у него веры в жизнь души после смерти тела. Например, ему принадлежит следующий монолог:
Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно
С царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни.
Или с князьями, у которых было золото и которые наполняли дома свои серебром…
<…>
Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах.
Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков приставника.
Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего. (Иов. 3, 13–19)
При поверхностном чтении может показаться, что здесь начисто отрицается сознательное существование духа после земной кончины. Однако, вдумываясь в сказанное Иовом, мы всё более уверяемся, что речь идет об «отдохновении» души после смерти перед ее дальнейшими испытаниями на Божьем суде, о том умиротворенном состоянии, которое даруется ей на некоторый срок непосредственно после отделения от тела. Ведь ощущение «покоя» (ст. 13), подобное безмятежности, переживаемой во сне, не свойственно действительно мертвому, лишенному всякого сознания и всяких чувств. Тем более не свойственно «окончательно умершему» ощущать соприсутствие с собой, в своем новом «состоянии» кого-либо еще; здесь же в качестве таких «соприсутствующих» перечислены «цари и советники… князья» (ст. 14–15; вспомним, что и сам Иов был правителем, а, согласно духовному закону о «соединении по подобию», властители встречаются после смерти с другими властителями — ср.: Ис. 14, 4 и 9-10; Иез. 32, 28–31).
Помимо сказанного, обратим особое внимание на описанные здесь состояния тех, кто окончил свою земную жизнь: они «отдыхают» (ст. 17), «наслаждаются покоем» (ст. 18), ощущают свободу от порабощения (ст. 19). В стихе 22 об умерших даже сказано, что они «обрадовались… до восторга, восхитились… что нашли гроб» («нашли» — в прошедшем времени, т. е. уже умерли, и пребывают после этого в состоянии радости). Можно ли хотя бы предположить, что вся описанная здесь и выше гамма чувств и переживаний может быть свойственна «окончательно умершему» существу?!.
Рассмотрим теперь следующий стих:
И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня — и меня нет. (Иов. 7, 21)
Если вдуматься, становится ясным, что тут говорится о том, что после смерти нельзя будет обнаружить Иова именно на земле: его тело «станет прахом»; о последующей же судьбе души здесь ничего не сказано.
