Дмитрий Щедровицкий - Беседы о Книге Иова. Почему страдает праведник?
Такие параллели и в самом деле имеются. Самые известные из них (хотя сейчас найдены источники и с некоторыми новыми вариациями сюжета, в частности угаритские) — это художественные тексты, происходящие из Египта и Междуречья. Притом в Междуречье обнаружено несколько версий повествования о невинном страдальце. Древнейшие из них относятся к шумерским временам и условно называются в науке «Страдания невинного», или «Безвинный страдалец». Другие, более поздние, относятся уже к аккадской, вавилоно-ассирийской эпохе и в ряде современных изданий носят название «Вавилонская теодицея».
Слово «теодицея» означает «защита Бога» и применяется к произведениям, имеющим целью доказать, что Бог (речь может идти и о языческих богах) абсолютно справедлив и нелицеприятен, несмотря на то, что в мире мы встречаемся с несправедливостью и злом, которые провидение Божье допускает и проявлениям которых не препятствует. Как согласовать положение, согласно которому Бог безмерно любит человека, с тем, что Он, тем не менее, допускает в мире множество зла? Подобные вопросы уже в древние времена обсуждались в произведениях художественной литературы, философии и богословия, относящихся к жанру теодицеи.
Так, «Вавилонская теодицея» содержит некоторые темы и образы, встречающиеся также и в Книге Иова. Возникает вопрос: отразились ли в Книге Иова «вавилонские реминисценции» или же сама «Вавилонская теодицея» является местной версией того предания об Иове, которое в древности было известно многим народам? «Вавилонская теодицея» — это диалог между страдальцем, испытавшим страшные, непоправимые удары судьбы, и его другом, который, пытаясь его утешить, приводит разные аргументы — от житейских до философских и религиозных, подобно тому, как утешают Иова его трое друзей. Друзья Иова не столько утешают, сколько обличают его, обвиняя в грехах. Их неправоту осудил Всевышний, «берущий слово» в конце книги. И в «Вавилонской теодицее», где ни разу не раздается речь какого-либо божества и всё остается на уровне общения чисто человеческого (в этом основное различие между двумя произведениями), друг также обращается к страдальцу с упреками.
Вот что говорит вавилонский страдалец:
Где же советчик? хочу рассказать [свое] горе:
Конченый [я человек]; настигло [меня] страданье.
Младшим я был [в семье] — и судьбою отец похищен;
Мать, [что] меня родила, обратилась
к Стране без возврата —
Отец и родительница моя оставили меня без защиты.[1]
Подобного сюжета нет в Книге Иова. Он уже старец, насыщенный днями, родители его умерли давно, зато у него погибают все дети, что, конечно, не менее, а гораздо более трагично. Правда, в контексте традиционной вавилонской образности жалоба страдальца могла рассматриваться и как иносказание. Нередко в вавилонских, да и в иных текстах Древнего Междуречья человек, когда приходит беда, вспоминает, что он сирота, сравнивая свою защищенность в детстве с беззащитностью во взрослом состоянии.
Друг выступает и как утешитель, и как обличитель вавилонского страдальца. Вот слова друга:
Друг мой почтенный, что сказал ты — печально.
[Милый] мой, помыслы ты на зло направил,
Ум твой высокий [рассудку] глупца уподобил.
Облик твой светлый мрачным сделал.
Первые же слова утешения звучат горьким обвинением: из речи друга следует, что страдалец духовно заблудился, разочаровался в своих прежних убеждениях, в которых был воспитан, перестал почитать богов, упрекает их в своих бедах и т. д. Всё это напоминает обвинения, посыпавшиеся на голову Иова из уст его товарищей. Далее друг утверждает, что тот, кто истинно служит богам и не грешит пред ними, всегда удачлив. С подобными же словами обращаются и друзья-мудрецы к Иову. «Вавилонская теодицея» содержит следующие утверждения:
Лоснится богач — кто его осчастливил? —
Служащий богу — в делах удачлив,
Чтущий богиню — копит богатства.
Однако, как бы игнорируя эти обычные, трафаретные, и, может быть, ставшие уже в те времена пошлыми, слова об обязательной удаче тех, кто чтит богов, страдалец отвечает:
Сковано тело, нужда [меня мучит],
Успех мой минул, прошла удача,
Сила ослабла, кончилась прибыль.
Тоска и беда затмили мой облик.
Здесь нет ни слова о собственной праведности или неправедности, хотя позже он и называет себя служителем и почитателем богов, верным тем заповедям, которые боги ниспослали людям:
Задержал ли я приношенья? — Богу молился,
Посвящал я жертвы богине,
но [не услышано] мое слово.
В ответ друг утверждает, что к страдальцу вернется прежняя радость, возвратится благословение свыше, если только он раскается в каких-то скрытых грехах и будет молиться богам:
Истину ты отвергаешь, предначертания бога
поносишь!
Не соблюдать ритуалы богов ты возжелал в своем
сердце…
<…>
Мыслям искусным твоим ты заблудиться позволил…
…Изгнал ты мудрость.
Разумное ты презрел, установленное опоганил.
<…>
Следуй стезею бога, храни его обряды.
Что твой успех, если божьей воли не ищешь?
Это очень похоже на то, что говорят друзья Иову. Вавилонский страдалец, казалось бы, в отличие от Иова, готов прислушаться к доводам своего друга, что видно из его слов:
Склоняюсь, мой друг, пред тобой;
мудрость твою принимаю.
[Слушаю] слово речи твоей.
Но, видимо, это обращение — с ироническим подтекстом. Из уважения страдалец говорит, что принимает слова друга, а на самом деле возражает ему и опровергает его доводы:
Дикий осел, онагр, что [травой] набивает утробу,
Внимал толкователю божественных истин?
Свирепый лев, что добрую плоть пожирает,
Жертву принес, чтобы успокоить гнев богини?
Иными словами, даже дикие звери благоденствуют: и онагр, поедающий траву, и лев, который терзает другие существа. Они благоденствуют, хотя и не внимали чтению священных книг, и не приносили жертв богине (очевидно, Иннане-Иштар, главной богине Вавилона). А вот он, страдалец, который чтил богов и богинь, брошен без помощи, оказался в пучине зла и страшно бедствует — следовательно, в мире нет справедливости:
Сызмальства следовал я воле божьей,
Простершись, с молитвой искал богиню.
[Но] я влек ярмо бесприбыльной службы…
В ответ на такие рассуждения страдальца его друг провозглашает, что пути и дела богов непостижимы.
Примерно в такой же последовательности сменяют друг друга доводы Иова и его друзей. Сначала друзья пытаются уверить Иова в том, что всё в мире постижимо умом и тот, кто действительно чтит Бога, благоденствует. Но после того, как Иов на своем примере, да и на многих других, опровергает их речи, они начинают утверждать, что «пути Господни неисповедимы», что нет прямой связи между благочестивым поведением и наградой, а потому и говорить об этом не следует. Иов же продолжает добиваться истины и все-таки страстно жаждет узнать, почему он так жестоко мучается.
Подобное происходит и со страдальцем из Вавилона. Друг говорит ему:
Пальма, роскоши древо, мой брат драгоценный,
Исполненный мудрости золотой самородок.
Ты ведь стоишь на земле, [а] замыслы бога далече.
Этими словами друг пытается утешить страдальца, указывая на его несомненные достоинства, но одновременно утверждая, что тот ошибается, стараясь установить прямую связь между поведением человека и воздаянием свыше: ведь «замыслы бога далече» — они непостижимы. Обратим внимание, что еще недавно они представлялись другу вполне постижимыми:
[Кто ритуалы свершает] — от тяжких трудов избавлен.
Но именно данный тезис и опровергает страдалец: согласно его опыту, подобное воззрение не объясняет той реальности, которую мы наблюдаем. Однако общение двух вавилонян не выходит за пределы взаимной благожелательности и прямо-таки уснащено различными комплиментами. Так, страдалец говорит другу:
Разум твой — северный ветер,
дуновенье, приятное людям.
Прочитав эти слова, мы представляем себе жаркую страну, опаленную засушливым южным ветром, несущим песок, в то время как северный ветер, напротив, приносит приятную прохладу. Так воспринимает страдалец речи друга, направленные на восстановление его душевного спокойствия. Итак, эти двое беседуют между собой куда почтительнее, чем Иов со своими друзьями. Иов гораздо более непримиримо отвечает пришедшим к нему утешителям — наверное, не только потому, что он переживает более тяжкие муки, чем вавилонский страдалец, но и в связи с общей направленностью его жизни на праведность, а души — на поиски Бога и общение с Ним. Вавилонянину легче подбирать слова для комплиментов в адрес друга:
