Дмитрий Щедровицкий - Беседы о Книге Иова. Почему страдает праведник?

Таким образом, у Вилдада человек нечестивый уподобляется то тростнику и камышу, лишенным влаги; то пауку, который «ни на чем» строит свой дом; то растению, выдернутому из земли…

Вернемся к уже прочитанным стихам:

…Когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить.

Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших? (Иов. 18, 2–3)

Теперь попробуем «вопросить» древнего мыслителя об источнике самого нечестия. Что же именно, с его точки зрения, должен предпринять человек, чтобы не упасть со своей человеческой высоты и не превратиться в животное: в этой жизни — образно, а в грядущей — буквально?

«Обдумайте…» — говорит Синодальный перевод. В древнееврейском же тексте стоит תבינו <тавину> — «уразумейте», «поймите». Что-то человек должен уразуметь, чтобы не уподобиться животному. О чем идет речь? О том, чтобы исследовать что-то собственным разумом, познать причины бытия? Из сказанного выше вытекает, что нет: в контексте учения Вилдада говорится о традиции, и только о ней. «Уразумейте…» — что? — очевидно, именно традицию, предание предков. И если вы будете этому преемственно передаваемому учению верны, тогда станете непоколебимы и займете подобающее вам человеческое место под солнцем. Значит, действие по глаголу «уразумейте» противопоставляется в контексте учения Вилдада поведению «не познавшего Бога» (Иов. 18, 21), т. е. не пожелавшего Его познать.

И нечестивцев за их отказ «познать Бога» (ср. приводимые пророками речи таких людей: «…устраните от глаз наших Святого Израилева» — Ис. 30, 11; «Мы сами себе господа; мы уже не придем к Тебе» — Иер. 2, 31) постигают страшные кары, которые, пожалуй, у Вилдада, по сравнению с другими друзьями Иова, описаны наиболее картинно. Начинается наказание нечестивца, делающего себя недостойным человеческого звания, с внутренних терзаний его души:

О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем!.. (Иов. 18, 4)

Беззаконник вечно недоволен своим положением, потому что только праведник спокоен, мирен, а человек неправедный, отходящий от истины, гневается, сетует на все, совершающееся вокруг. Здесь, конечно, содержится прямой намек на положение Иова: Иов всё время жалуется, Иов стенает, Иов требует чего-то… А если бы ты, мол, Иов, был праведен, как бы подчеркивает Вилдад, то и сейчас был бы спокоен и мирен несмотря ни на что.

Однако резкими, жестокими словами, подобно Елифазу, Вилдад Иова не обличает. Он не говорит, что Иов у кого-то что-то похитил, оставил сироту и вдову без суда, убил кого-либо и прочее; таких обвинений у Вилдада нет. Тем не менее намеки на греховность Иова в его речи всё же присутствуют:

О гы, раздирающий пушу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле и скале сдвинуться с места своего? (Иов. 18, 4)

Но разве Иов хотел, чтобы земля опустела, а скалы сдвинулись с места? Нет, он просит только, чтобы Господь ему явил истинную причину страданий, показал те пути управления миром, на которых чистого, совершенного праведника постигло столь страшное наказание. Значит, слова Вилдада обращены в действительности вовсе не к Иову, а к тем, кто желает опустошения земли, ко всем подлинным нечестивцам. «Неужели для тебя опустеть земле…»? Чтобы лучше понять эти слова, вдумаемся: когда именно человек наиболее глубоко погружается в животное состояние? Очевидно, тогда, когда животное начало в нем начинает превалировать над духовным, подавлять его и утверждать над ним свою полную власть. И тогда человек становится абсолютным, полным эгоистом.

Всё, что мы знаем о праведниках, святых, пророках и апостолах, говорит об их чистейшем альтруизме. Они умирали, отдавая свою жизнь за других, они жили ради других, они любили ближних совершенно бескорыстной любовью. Противоположность этому — состояние нечестивца: он думает только о себе. Предел же нечестия обозначен пророком Исаией в таких словах:

Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будто вы одни поселены на земле. (Ис. 5, 8)

И еще более ярко о подобном состоянии сказал за много столетий до Исаии Вилдад: «Неужели для тебя опустеть земле…»? То есть имеется в виду такой нечестивец, который всю землю готов опустошить — лишь бы улучшить свое положение. И вот какое воздаяние постигает его:

…Свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его. (Иов. 18, 5)

О каком свете здесь говорится? Если исходить из контекста всего учения Вилдада, несомненно — о свете традиции, предания, распространяющемся со времен первых людей, Адама и Евы, и светящем всем поколениям людей. Но этот свет «гаснет» для тех, кто отходит от основ учения, от основ нравственности. Такие люди лишаются света — от него «не остается искры». Пока хоть искра святого предания теплится в сознании человека, в его семейных традициях, в сердцах его детей — еще остается надежда, что из нее разгорится духовное пламя. Но когда искра традиции гаснет, а никакого иного источника света нет (потому что Вилдад отрицает прямое откровение свыше), когда человек навсегда поворачивается спиной к святым преданиям отцов, то надежды уже не остается. И тогда свыше ниспосылаются кары, сменяющие друг друга со страшной последовательностью:

…И не останется искры от огня его.

Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним. (Иов. 18, 5–6)

Какой же свет «померкнет»? Сначала, как мы видели, потухает еще теплившийся огонь в очаге предания, традиции; теперь же меркнет свет рационального познания, и человек, будучи лишен его, заблуждается разумом; меркнет свет интуиции, который часто спасает, выводит из страшных ситуаций, — а без него человек попадает во всевозможные беды; и, наконец, меркнет свет внешнего благополучия, сияние которого составляет радость жизни; и когда свет всех этих видов гаснет, человека обступает полная тьма (а в библейской метафорике тьма — это и страдание, и страх, и безнадежность).

Сократятся шаги могущества его, и низложит его собственный замысел его… (Иов. 18, 7)

Действительно, нечестивец считает самого себя потенциально очень могущественным, поскольку видит в себе источник собственной силы. Это и есть корень его нечестия — отрицание того факта, что Владыкой всех сил является Бог. В Торе есть такое предупреждение:

…И чтобы ты не сказал в сердце твоем: «Моя сила и крепость руки моей приобрели мне богатство сие».

Но чтобы помнил Господа, Бога твоего, ибо Он дает тебе силу приобретать богатство… (Втор. 8, 17–18)

Поскольку же сам по себе, без Бога, человек сделать ничего не может, то считающий себя могущественным как раз и «сокращает шаги» свои на земле, т. е. уменьшает свои возможности. И собственный замысел «низлагает его»,

…Ибо он попадет в сеть своими ногами и по тенетам ходить будет. (Иов. 18, 8)

Иначе говоря, каждый шаг беззаконно мыслящего человека опасен для него самого, на каждом шагу его ждут ловушки, капканы, созданные его же злыми делами.

Петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его.

Скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге. (Иов. 18, 9-10)

Так Бог улавливает его делами его же собственных рук. И когда он, попадая то в один силок, то в другой, наконец запутывается в сетях (а ведь зверь, для которого сеть расставлена, пытаясь из нее вырваться, запутывается еще больше), тогда к нему приближается уже полная погибель:

Со всех сторон будут страшить его ужасы и заставят его бросаться туда и сюда. (Иов. 18, 11)

— он теряет разум, утрачивает не только свой путь, но и саму возможность дальнейшего движения, и начинает метаться из стороны в сторону.

Истощится от голода сила его, и гибель готова — сбоку у него. (Иов. 18, 12)

«Сбоку» приходит нечто неожиданное, внезапное, воспринимаемое лишь боковым зрением: вдруг откуда-то со стороны врывается в жизнь человека что-то, готовое поглотить и уничтожить его, так что он не успевает ни опомниться, ни должным образом среагировать. Если он ранее был богат, то теперь, как здесь сказано, «истощится от голода». И далее следуют описания кар, которые готовятся для преступника в загробной жизни:

Съест члены тела его, съест члены его первенец смерти. (Иов. 18, 13)

Здесь в оригинале стоит название некоего демонического существа: בכור מות <бехор мавет> — «первенец смерти». До нас дошли описания древнейшей ближневосточной демонологии — в шумеро-аккадских, угаритских и некоторых других источниках. Согласно этим описаниям, у страшных карателей, «палачей» загробного мира, были свои наименования; в частности, существовало представление о «первенце (самом сильном, первородном сыне) смерти», который набрасывается на преступников и съедает их тела. Это поедание начинается еще при жизни: преступник заболевает какой-либо страшной болезнью, а потом, уже в преисподней, целиком достается в пищу ужасным духовным существам.