ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ - ОЧЕРКИ ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКИХ ЕВРЕЕВ Том 1
Живя на частных землях, евреи были прикреплены к "кабацкой стойке и к мелкой аренде" и целиком зависели от своего пана. Холопа-украинца пан побаивался, помня уроки прошлых восстаний, а еврея нечего было опасаться: помещик мог сгноить в тюрьме несостоятельного арендатора со всей его семьей, мог отнять у него детей, крестить их - жаловаться было некому. В дневнике одного Волынского помещика восемнадцатого века есть такая запись: "5 января. Арендатор Гершко не уплатил мне еще с прошлого срока девяносто один талер… Вчера я приказал его заковать и запереть со свиньями…, младшего его сына Лейзю взял на мызу и приказал учить его катехизису с молитвами. Очень способный мальчик. Я намерен окрестить его, и епископ обещал приехать ко мне к этому акту и приготовить его душу. Лейзя не хотел сначала делать крестного знамения и повторять наши молитвы, но управляющий высек его, и сегодня он ел уже свинину…" Затем в этом дневнике рассказано о том, как приехали евреи из Бердичева, уплатили за Гершко девяносто один талер, подарили пану голову сахара и десять фунтов кофе и умолили отпустить мальчика. "Впрочем, - пишет далее помещик, - я вполне уверен, что еврей опять не уплатит в срок, и Лейзя попадет-таки в мои руки и сделается христианином. Нужно подождать до 24 марта". Известен даже случай, когда- каневский староста, забавляясь, приказывал еврейским женщинам влезать на яблони и куковать, а сам стрелял в них дробью; когда же раненые женщины падали с дерева, он веселился и кидал им золото. Получалось так, что бесправный еврей страдал от пана - в спокойные времена, и страдал за пана - во времена мятежей.
Католическое духовенство тех времен искало виновников бедствий, которые потрясли Польшу в середине семнадцатого века. Естественно, что в первую очередь обвинили иноверцев, на которых всегда можно было свалить вину за смуты, неурядицы, эпидемии, внутренние и внешние неудачи, и, в особенности, за военные поражения. Так случилось в 1672 году, когда Турция захватила Подолию, и евреев тут же обвинили в сношениях с неприятелем, хотя турки грабили их наравне с остальным населением и многих угнали в плен. Долгие еще годы после этого евреи Европы собирали деньги на выкуп пленников той войны.
Борьба в Польше велась между неравными. Духовенство било противника, ослабевшего после страшных лет хмельнитчины. И тем не менее, когда какой-либо сейм вводил ограничительные законы, причина приводилась одна и та же: "Дабы вероломство и своеволие жидовское не брали верх". Поляк с малых лет проникался презрением к еврею, и по-прежнему воспитанники иезуитских школ нападали на еврейские кварталы и грабили их. Это были не проказы подростков, но организованные нападения на беззащитных людей. Общины давали ежегодно подарки начальству этих школ и учащимся, чтобы не было погромов, и известен случай, когда в Перемышле кагал предотвратил нападение, подарив каждому из преподавателей - "почтенных панов философов" - по паре желтых сапог из хорошей кожи, а учащимся выставил боченок меду. Но и подарки не всегда помогали.
Во Львове в 1664 году ученики двух церковных школ совместно с городской чернью решили устроить погром. Узнав об их намерениях, евреи стали "вооружаться, кто чем мог: пиками, топорами, секирами, саблями, пищалями, складывать камни во дворах и на крышах". Отряд самообороны разбил первые ряды наступавших, но городская милиция присоединилась к погромщикам, и они ворвались в еврейский квартал, убивали и грабили имущество. Были убиты двое сыновей раввина Давида Галеви; был убит молившийся в синагоге кантор; свитки Торы изорваны; сто убитых и двести раненых - итог этого погрома. Через два месяца, в день католического праздника, погром повторился. В запертый еврейский квартал толпа пробралась по крышам домов с соседних улиц и убила еще семьдесят пять человек. На еврейском кладбище Львова в начале двадцатого века сохранялись могилы жертв того года. На одной из них было написано: "И Шмуэль-кантор стоял в молитве с помыслами, обращенными к Богу, когда проклятая пронзила его чистое сердце своим мечом, которым она проколола и молитвенник, так что молящийся и молитвенник соединились". Эта женщина - "проклятая" - возможно, из предводителей погрома - упоминалась в надписях на шестнадцати могильных камнях, в том числе на могиле столетнего главы иешивы и на могиле юноши: "Проклятая сломила молодой росток могучего кедра, потушила светильник жизни, стремившийся к небу, и закрыла уста, источавшие живые струи Торы; уже в пятнадцатилетнем возрасте он обладал мудростью старца". Дни этих погромов многие годы были днями поста и траура в львовской общине.
Но изредка случалось и иначе. В Познани в 1687 году несколько тысяч учеников и ремесленников пошли на штурм еврейского квартала, и его жители трое суток держали оборону. "Случилось небывалое, - писал еврейский летописец. - Бог дал нам силу противостоять врагу три дня и три ночи. Каждый раз, когда они с обнаженными мечами врывались на наши улицы, наши побеждали их и гнали до рынка, ибо те были трусливы. То было чудо, как во времена Ахашвероша". Это событие в Познани отмечали затем ежегодной благодарственной молитвой.
В семнадцатом веке в Польше было около шестисот монастырей, и влияние духовенства, особенно иезуитов, чрезвычайно возросло. На своих соборах церковь подтверждала старые и издавала новые ограничительные законы против евреев и снова провозгласила, как это делалось еще в средние века, что евреев нужно терпеть только лишь для того, "чтобы они напоминали нам о муках Христа и своим рабским положением являли пример справедливой кары Божией над неверующими". Их ограничивали в праве строить новые синагоги и ремонтировать старые; запрещали освещать синагоги ночью, устраивать кладбища возле города и совершать обряд еврейских похорон днем. В 1670 году сейм постановил: "Во время публичных процессий они (евреи) должны оставаться в своих домах, не расхаживая по улицам, а когда священник идет со святыми дарами, они должны свернуть в сторону, в противном случае они будут подвергнуты наказанию". Приходили одни короли и ужесточали эти ограничения, приходили другие - делили послабления, но политика церкви постоянно оставалась бескомпромиссной. На сеймах депутаты-шляхтичи даже жаловались на духовенство, что оно "изыскивает всякие предлоги, чтобы подвергать евреев преследованиям и изгонять их из городов, нанося этим страшный вред торговле".
В тогдашнем польском обществе господствовали суеверия. Верили в колдовство и в злых духов; подозреваемых в сношениях с нечистой силой привлекали к суду и предавали мучительным казням. Очень часто евреям приписывали вину в появлении "чар" и таинственных знаков на домах, а в Новогрудском воеводстве сожгли без суда двух евреек, обвинив их в колдовстве. Христианское население практически ничего не знало о своих соседях-евреях, которые жили обособленно, и верило всевозможным чудовищным небылицам. Любой самый нелепый слух можно было соединить с каким-либо еврейским именем, и этому тут же начинали верить: ведь еврей был чужаком, с незнакомой религией, со странными обычаями, а это вызывало опасения. Некий игумен Орест, оставивший после себя обширные записи, зафиксировал в них безо всяких сомнений следующий "факт": еврейка Шейна, дочь Вульфа, жена Айзика Габриловича, в Могилеве, на Шкловской улице, за валом, родила дитя "неподобное на человека, но похожее на медведя косматого с когтями", и дитя это было похоронено живым.
Не только в народной массе, но и в образованном обществе ходили нелепые рассказы о евреях. Верили, например, что если еврей - потомок Реувена притронется к неспелому плоду, то этот плод завянет, и что посевы у потомков Реувена не дают всходов, а на их могилах не растет трава. Верили, что у потомков Шимона раз в году бывает кровотечение из пальцев рук и ног; что потомки Дана целый месяц в году испускают нестерпимое зловоние, и потому они должны смазывать себя христианской кровью - для устранения этого запаха; что у каждого еврея из колена Гада имеется на голове пятнадцать язв; что у евреев из колена Ашера одна рука короче другой; у потомков Дана - свиные уши; у потомков Йосефа и Биньямина - рот кишит червями, - и тому подобные небылицы, которые даже "подтвердил" некий Франциск, выкрест из евреев. И потому - на этом фоне полного незнания, непонимания и вражды - особенно удивительны случаи перехода христиан в иудейство.
В 1716 году некая вдова Марина Сыровайцова, дочь попа, мещанка города Витебска, показала на следствии, что задумала перейти в иудаизм по собственной воле, без чьих-либо уговоров, так как от своего отца она слышала, что вера иудейская лучше веры христианской. Она не пожелала вернуться в христианство даже под жестокой пыткой и заявила, что готова погибнуть еврейкой "за живого Бога". Суд приговорил вдову Марину к терзанию тела клещами и к сожжению живой на костре. Тот же суд рассматривал дело девицы Марины Войцеховны, которая приняла иудаизм, обвенчалась с евреем и была арестована прямо на свадьбе. После трех пыток она не соглашалась перейти обратно в христианство, и только после четвертой, особенно жестокой, сказала: "Теперь я гнушаюсь еврейской веры, и как прежде верила в распятого Христа, так и сейчас готова за него страдать и умирать". Вместе с ней были взяты со свадьбы ее жених и еще несколько евреев, которые уверяли судей, что они и не подозревали, будто она христианка. Суд приговорил девицу Марину после ее раскаяния "только лишь" к обезглавливанию и сожжению ее тела, а каждый из евреев получил по сто ударов возле позорного столба.
