Маршалл Ходжсон - История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней
В 1206 г. Мухаммад Гури (ставший к тому времени единоличным правителем) был убит, и никому из Гуридов не удалось реализовать свои притязания на трон. Его военачальники передрались друг с другом за контроль над провинциями. А завоеванные земли оставались под мусульманским господством. Бывший тюркский раб Кутбаддин Айбак стал султаном Аахора и заодно правил долиной Ганга, но не имел возможности установить единый политический курс. После его смерти в 1210 г. его освобожденный раб Илетмиш, в свою очередь, стал султаном Дели, завоеванного за несколько лет до того; именно он создал Делийский султанат. Султаны стояли во главе хорошо организованной олигархии тюркских военачальников, которые формально ограничивали власть своего султана. Она походила на олигархию мамлюков в Египте; подобно им, они не желали делить власть с чужаками, особенно с нетюрками — независимо от того, мусульмане они или нет[257]. Как в случае с мамлюками в Египте, в какой-то момент султаном у них стала женщина: Илетмиш признал, что его сыновья не годятся на должность султана, и объявил наследницей свою дочь, Разийю, которая действительно доказала свою способность править умело (и даже вести войска в бой, сидя верхом на коне), получив некоторый управленческий опыт еще при своем отце; но через три года постоянные заговоры военачальников, не желавших починяться женщине, привели к расправе над ней (1240 г.).
Правительство осознавало свою принадлежность и к тюркскому этносу, и к исламской религии. Но — как и прежние мусульманские правительства в долине Инда — оно с легкостью распространило статус зимми на своих немусульманских подданных и использовало их во многих качествах. Мусульмане, особенно при первой волне завоеваний, разрушали и грабили индуистские храмы; в итоге в этой части Индии сохранилось очень мало храмов. Но основная масса населения (в отличие от населения Пенджаба) даже по прошествии веков оставалась индуистами, за исключением Восточной Бенгалии, где низшие слои — вероятно, прежде частично принадлежавшие к буддистской вере, — позже приняли ислам; в то время как привилегированное сословие не отказалось от индуизма.
Ни в Анатолии, ни в Пенджабе — и, раз уж на то пошло, ни в долине Ганга (или позже — на Балканах) — не предпринимались серьезные последовательные попытки свергнуть мусульманское правление, даже после того как центр исламского мира захватили неверные монголы. Христианское крестьянство, казалось, не питало ностальгических чувств в отношении Византийской империи. Что касается индийского общества, его касты были настолько обособлены друг от друга, что отдельно взятый претендент на трон не был бы в состоянии объединить их — учитывая, что прежняя правящая каста исчезла. Как мы увидим ниже, мусульмане выполняли функцию раджпутов с одной только разницей: в отличие от последних они располагали связями с представителями других национальностей, с точки зрения которых индуистское общество было явлением местных масштабов, и снизойти до ассимиляции в нем у мусульман не было никакого желания. И в Европе, и в Индии ислам представлял собой гибкую в социальном плане религию, и легко приспособиться к ней могли даже самые строптивые. И хотя иногда им запрещалось основывать и развивать собственные общины, будучи мусульманами, они могли подняться по социальной лестнице почти до самого верха. Как только мусульмане закрепились, территория уже не выходила из-под исламского господства, и исламская цивилизация приобретала все более доминирующее положение даже среди немусульман — вплоть до Нового времени, когда вопрос о роли и самом существовании исламской культуры встал чрезвычайно остро.
И в долине Пенджаба и Ганга, и в Анатолии, как и в самом Дар-аль-исламе, предшествующий мусульманским завоеваниям период представлял собой длительное постепенное ослабление центральной власти. В обоих регионах мусульманское господство ассоциировалось с повышением благосостояния городов. Урбанизация, в которой участвовали наравне зимми и мусульмане, проходила в рамках сугубо исламской (то есть ирано-семитской) социальной и культурной традиции. «Земли древнего ислама» обладали огромным авторитетом для населения новоприобретенных районов как пример для подражания и источник богатого опыта. Все выглядело так, будто ислам представлял собой действенное решение проблем, волновавших людей всех этих территорий в данный период.
Необходимо добавить, что основная часть (хоть и не все) гази во всех пограничных зонах были суннитами, и религиозные меньшинства не пользовались у них популярностью. Ислам и в Европе, и в Индии должен был стать преимущественно — пусть и не абсолютно — суннитским. Действительно, на всех территориях, где начал распространяться ислам в этот период, преобладал суннизм, причем, как правило, в гораздо большей степени, чем в Индии или Европе. Шиизм сохранял сильные позиции только в центральных регионах старого ислама.
Халиф ан-Насир, придворная футувва и хорезмшахи
В центре исламского мира большинство государств после распада империи сельджуков почти не обращали внимания на христианскую угрозу в Средиземноморье — как в западном, так и в восточном. Не слишком заботило их и распространение самого ислама, шло оно на восток или на запад: эти новые территории просто присоединялись к многообразию областей исламского мира. В сердце прежнего халифата после низвержения последнего Сельджука политическое сознание мусульман привело к внутреннему исламскому кризису.
Пожалуй, последняя серьезная попытка найти новую политическую идею для единения исламского мира была предпринята в начале XIII в. а под руководством самого халифа. Как мы убедились, даже идеал всеобщего султаната сельджуков потерпел крах, а система атабеков вела к максимальной фрагментации власти именно в центральных исламских регионах. Вот при этой системе атабеков, чьи притязания, даже самые высокие, носили личный и сиюминутный характер, халиф ан-Насир попробовал ввести в политическую жизнь новый элемент, благодаря которому лидерские качества, часто проявляемые атабеками, могли бы способствовать сотрудничеству или хотя бы мирному соперничеству, вместо того чтобы неизменно порождать вражду.
Будучи одними из многих провинциальных правителей, халифы восстановили свою независимость в Багдаде и избрали довольно стабильный политический курс консолидации своего влияния в Ираке вследствие уникального авторитета, до сих пор связанного с их титулом. При халифе ан-Насире (1180–1225) его правительству удалось аннексировать территории за пределами Ирака. Но было ясно, что восстановить былое величие халифам не стоит и мечтать.
Ан-Насир правил сорок пять лет. Он пользовался (по крайней мере сначала) методами, характерными для его времени: первые два из его визирей были казнены, а голову своего врага, последнего султана-сельджука, он приказал выставить на всеобщее обозрение в Багдаде. Но, помимо этого, он основал много фондов земельных пожертвований (вакфов), особенно на нужды бедноты. И, несмотря на свою разумную бережливость (не одобряемую некоторыми литераторами ввиду того, что она подразумевала менее щедрое покровительство, скажем, поэтам), он привлекал множество советников, часть которых пользовались всеобщим уважением. Таким образом, у него была возможность попробовать внедрить новую широкомасштабную программу, направленную на единение мусульман. На заре своего правления он уже начал осуществлять наиболее характерные для себя политические установки. Создается впечатление, что он до самого конца последовательно придерживался своей программы. Ее результаты не вполне соответствовали ожидаемым, но оказались неоднозначными.
К сожалению, Ибн-аль-Асир, самый проницательный из историков того времени, не разглядел в ан-Насире гения, как не увидел он гения и в Саладине. Мы вынуждены воссоздавать картину по крупицам и многочисленным косвенным ссылкам.
В политике ан-Насира можно выделись два основных направления. Он расширил свое влияние за счет соседних территорий довольно традиционными военными методами. Но в то же время он расширял его по всему исламскому миру — уже методами идеологическими. Он считал, что халифат не мог быть просто органом легитимизации власти, и отводил ему гораздо более важную роль, однако эта роль отличалась от той, какую приписывали халифату более поздние теоретики шариатского общества. Два направления политики ан-Насира тесно переплетались, но мы сможем рассмотреть их по отдельности.
Слабость последних Сельджуков была на руку ан-Насиру, и он консолидировал власть халифата в Ираке и даже в некоторых районах Джазиры. Он управлял своими провинциями строго, стремясь поддерживать общественную безопасность; но, разумеется, не мог восстановить прежнюю производительность Савада. Кроме того, он активно старался разрушить остатки власти Сельджуков, так долго затмевавшей халифат и все еще потенциально являвшейся самой сильной властью в регионе, и добился этого при помощи различных альянсов. Сначала ан-Насир заключил союз с хорезмшахом Текишем (1172–1200); халиф оказал ему поддержку в походе в Западный Иран, где был разгромлен последний Сельджукид (1194 г.). Потом ан-Насир и Текиш поссорились. Хорезмшах отстаивал собственное право на власть в Аджамском Ираке и, по-видимому, ожидал, что халиф подчинится его воле, как ранее подчинялся воле Сельджуков. Когда Текиш отстранился, армия ан-Насира подчинила Кузистан и даже прилегающие к нему районы Ирана (1195 г.). Тогда Текиш вернулся и вытеснил войска халифа из Ирана, оставив ему из последних завоеваний только кузистанские долины.
