Иннокентий Херсонский - О грехе и его последствиях

Каким образом происходит это? — Самым неизбежным. Истинная свобода человека состоит в том, чтобы свободным образом соединиться с высочайшей, Божественной свободой, от коей она проистекла, усвоить себе ее святой образ действий, и таким образом облечься ее всемогуществом. Грех расторгает сей блаженный союз, ставит свободу человеческую в противоположность свободе Божественной и ее всемогуществу: посему лишает свободу человека единственного источника силы и могущества существенного, непреходящего. С свободою человеческою должно, в сем случае, происходить то же, что бывает с ветвию, отторженной от древа: обе должны вянуть, истощаться и умереть. Если грешник до времени не чувствует сего, то потому, что в нем, по расторжении блаженного союза с Богом, остается на время часть произвола нравственного, подобно как в отторженной от древа ветви остается на время некоторая жизненность, и она несколько часов может удерживать свою зелень, листья и цветы. Но воцарившийся в душе грех вскоре требует в жертву себе и этот малый остаток произвола духовного, и бедному пленнику ничего не остается, кроме рабства. Ибо почему грешник отторг свою свободу от воли Божией и закона? Потому, что ему показалось что-либо лучше воли Божией и закона. Что бы ни было это мнимо лучшее — честь ли, стяжания ли, удовольствия ли чувственные, все это, будь самое ничтожное, становится для человека кумиром всевластным. Что прежде он должен был делать для Бога, по требованию закона и совести, то теперь должен делать для своего кумира, в каком бы виде он ни был, по требованию своей страсти к нему. Сначала и здесь остается призрак свободы, так что грешник чувствует себя в состоянии бросить и разбить свой кумир, но потом наступает от часу тягчайшее рабство, так что грешник невольно делает все то, чего ни потребует его идол греховный. В сем случае пленник греха подобен человеку, сходящему с высокой и крутой горы: сначала горизонт обширный, множество видов пред глазами, стезей под стопами, но чем далее и ниже, тем горизонт уже, видов и следов менее, наконец остается одна стезя, ведущая или паче влекущая в пропасть.

В самом деле, братие мои, долго ли грех удостаивает пленников своих хотя той жалкой чести, чтобы держать их в непосредственной зависимости от себя, с правом блуждать по всем стропотным распутьям беззакония? — Не долее того, как усмотрится (а это бывает весьма скоро) удельная способность каждого пленника в известной работе греховной. После сего грех тотчас распределяет пленников своих между своими жестокими приставниками: одного отдает в рабство плоти и чувственных удовольствий, другого заставляет работать любостяжанию и скупости, третьему велит быть в услугах честолюбия и гордости житейской. Преданный одной страсти грешник не имеет иногда и столько свободы, чтобы перейти на служение в другой: не смеет и не может переменить даже своих уз, так, например, плотоугодник часто бывает глух ко внушениям честолюбия, скупец не может терпеть чувственных удовольствий и проч.

Что делает с бедным грешником и его свободою страсть господствующая? То, что делается у далеких варваров с их пленниками: чтобы они не могли убежать, им выкалываются глаза и подрезываются на ногах жилы. Так и страсть избодает у грешника очи: все видят ничтожность его кумира, опасность его положения, неминуемые следствия разврата, один грешник слеп, ему кажется нередко, что он живет и ведет себя как нельзя лучше. Страсть варварски портит у грешника ноги: все понуждает его иногда сойти с пути беззакония, он сам чувствует благоприятную минуту бежать из оков, и однако же не может сдвинуться с места, или, сделав несколько шагов, падает, и, попавшись снова в плен к своему владыке, подвергается тягчайшим узам.

В самом деле, дотоле грешник работает, подобно бессмысленному животному, во угождение греховной страсти, доколе она молчит и как бы не существует, дает ему свободу потрясать и звенеть своими цепями, представлять из себя человека с сердцем независимым. Но едва открывается в бедном грешнике намерение разорвать свои узы и изыйти на свободу духа, тогда обнаруживается вся лютость страсти, самые малые благие помыслы воспрещаются и преследуются с ожесточением. Если грешник, не смотря на тяжесть греховной привычки, не оставляет желания освободиться от ней: то начинается брань внутренняя, самая ужасная, которая при неравенстве сил духовных, остающихся в грешнике, с силою страсти возросшей в исполина, всегда бы оканчивались неизбежно победою греха над пленником своим, если бы к последнему не приходила на помощь благодать Божия. Но и содействие всемогущей благодати остается нередко без успеха, потому что сам человек не дает ей всего пространства в сердце своем.

Никогда не забыть мне, братие, одного печального случая, поразившего меня на всю жизнь, при коем во всей силе обнаружилось то, о чем мы рассуждаем теперь. Мне случилось посетить человека, имевшего несчастие заразиться — страстью невоздержания, но непотерявшего чувства отвращения ко греху, одаренного отличными способностями и познаниями, даже любовью ко всему доброму. Это было в минуты борьбы его со страстию. Боже мой, что увидел я! — Увидел бедную душу, опутанную с ног до главы узами страсти, увидел ангела падшего, желающего восстать от падения и немогущего свергнуть с себя тяжести греховной, увидел въяве борьбу неба с адом. Чего не делал несчастный? Потоки слез текли из очей его и омывали самую одежду, то становился он на колени пред святою иконою и поднимал очи к небу, то бил сам себя в грудь и рвал на голове волосы, то обращался за помощью ко всем святым угодникам, и отдавал себя им в покровительство, как утопающий, то проклинал день рождения и призывал смерть, то подозревал в себе присутствие злого духа и дерзал на хулу против Провидения.

И чем оканчивалась сия ужасная борьба? Большею частью победой страсти над духом и совестью. Да поможет тебе, возлюбленный собрат, в мучительном подвиге твоем, всемогущая благодать Божия, и да изведет тебя на желанную тобою широту и свободу духа! Если я дерзнул извести судьбу твою пред моих слушателей, то потому, что ты сам не скрывал своего бедственного состояния и собственным примером убеждал блюстись уз греховных.

Когда в продолжение немногих лет, братие мои, грех так может обуять самых лучших из людей, задушить нравственную силу воли в тех, кои одарены множеством средств питать, поддерживать и врачевать ее, — то что мог бы произвести грех над свободою человека, если бы последнему дано было здесь жить и работать греху в продолжение многих веков? — Ужасный пример сего представляют духи отверженные. Почему благость Божия, простертая ко всем грешникам, для них как бы не существует? потому, что они не хотят участвовать в помиловании. Почему не хотят? потому что не могут. Почему не могут? потому что грех задушил в них свободу духовную; они ожесточились во зле до того, что возврат назад соделался для них нравственно невозможным.

Если от такой участи, от такого жестокого рабства греху не спаслися ангелы падшие, то спасемся ли, братие, мы, если предадимся нераскаянно греху? Итак, будем прилежно блюсти свободу нашего духа и воли, дабы, раз потеряв ее, не искать потом напрасно всю вечность. Не будем скучать принуждением, необходимым для добродетели: это принуждение на время, доколе не выправятся вывихнутые от падения члены существа нашего: тогда хождение во всех путях закона соделается для нас естественным и легким, тогда стократ приятнее будет повиноваться пресвятой воле Творца, нежели носиться в вихре страстей и греховных удовольствий, а наконец, при помощи благодати Божией, достигнем, по примеру небожителей, и того, что уклонение от закона Божия соделается для нас совершенно невозможным, — еже буди со всеми нами! Аминь.

Слово о том, что радости греховные привременны и ничтожны, что грех, напротив отъемлет у человека все истинные и чистые наслаждения и служит источником бесчисленных скорбей и бедствий

Несть радоватися нечестивым, глаголет Господь

А за чем же бедный грешник стремглав бежит в пропасть греха, как не за радостью и утехами? Послушайте миролюбцев — они и ныне говорят то же, что твердили во времена Соломона: приидите, насладимся настоящих благ; ни един от нас лишен да будет наслаждения: везде оставим знамение веселия, яко сия есть часть наша и жребий сей (Прем. Сол.2,6.9). Если бы не радость и веселие, то мир и грех давно потеряли бы всех своих поклонников. Что же значит слово Пророка, отъемлющее радость у нечестивых?

То, что нечестивый только гоняется за радостью, а в самом деле не достигает ее, — то, что мнимые радости греховные пусты, привременны и ничтожны, и что грех, увлекая призраком чувственного веселья, в то же время отъемлет у человека радость истинную, и делает сердце его неспособным к блаженству, то наконец, что вместе с развратом души и сердца открывается для человека неиссякаемый источник огорчений и бедствии.