Иннокентий Херсонский - О грехе и его последствиях

Лишившись благодатного наития силы Божией, вышед из-под управления совести, рассудок в душе грешника становится жалким рабом господствующей страсти, которая для большего порабощения избодает ему очи, чтобы он не видел истины, доказывал и утверждал не то, что следует по вечным законам правды и долга, а что повелят гордость житейская, корысть и плотоугодие. Посему-то нет такой лжи и нелепости, которую порабощенный страстям рассудок не готов был бы утверждать со всем усилием и ревностию, и нет такой истины, которой он не усумнился бы чернить и опровергать, коль скоро она не по его выгодам. От частого упражнения своих умственных способностей в сем жалком превращении истины, грешник видимо тупеет и наконец теряет чувство и вкус истины до того, что не умеет отличать ее от лжи, и принимает за истинное одно то, что ему нужно по его видам. И это отношение к низшим, так сказать, материальным и житейским истинам, а в отношении к высшим, священным, у закоренелого грешника бывает не только отвращение, но и явная ненависть, так что ему крайне приятно подвергать их сомнению, осмеивать тех, кои свято их держатся, говорить и писать против всего святого. В сем случае бывает с людьми развратными то же, что с людьми страждущими болезнию глаз: свет им несносен, особенно солнечный, они с удовольствием предпочтут ему свет гнилого дерева, которое более по их глазам, нежели солнце.

Что делается с познаниями грешника, если он имеет их? Порок, кроме того, что всегда значительно сокращает круг их, всегда же отъемлет у них глубину, силу, стройность и жизнь. Во всех предметах знания нашего есть сторона священная, коею оно обращено к Виновнику всяческих. Сия святая и возвышенная сторона для порочного и вольно мысленного человека не существует. Оттого все изображения предметов, делаемые писателями безнравственными, всегда отзываются пустотою внутреннюю и мертвостию, ибо мир безбожный есть бездушный труп, по коему разбросаны цветы.

Какое употребление делает порочный человек из познаний своих и способностей? Самое жалкое и ужасное. Все пересуждать, опровергать, извращать есть его неизбежное свойство. Оттого нет опаснее для общества людей, как образованных науками, но преданных страстям, оттого умножение ложного безнравственного просвещения всегда влечет за собою расстройство семейств и погибель целых государств.

Какой, наконец, бывает исход умственного омрачения, производимого пороками и страстями? — Видимое расстройство всех познавательных способностей, ослабление внутреннего самосознания и духовной личности, наконец явное помешательство ума. Да удалится от нас мысль судить и осуждать тех несчастных братии наших, кои находятся в сем последнем состоянии! Но как не возвестить того, что так громко проповедуется самыми служителями нашего телесного здравия, то есть то помешательство ума первоначальным и главным источником своим почти всегда имеет греховное состояние души? что оно вообще направляется в видах своих по видам страстей человеческих, что самая сущность его состоит не в ином чем, как в затмении понятий о Боге и потере нравственного чувства? Основываясь на показаниях самой врачебной науки, мы имеем все право утверждать, что человек развратный, если бы жизнь его продолжилась на земле долго, чего однако почти никогда не бывает, то он неминуемо сходил бы наконец с ума. Ужасный пример сего мы видим на духах отверженных. Что они, при всех великих способностях их, как не существа помешавшиеся в уме на гордости и ненависти к своему Создателю? И вот изъяснение, как они не могут понять, например, невозможности сражаться твари со своим Творцом, как могут отваживаться идти против Всемогущего. Это сущее безумие, но для них кажется мудростью, потому что они вне себя, находятся в состоянии исступления, погубили свой ум и чистое сознание самих себя.

К вам теперь да обратится слово наше, кои занимаетесь науками и с таким усердием посещаете наше Богослужение и собеседования. Образование ума и умножение всякого рода познаний составляет теперь главный предмет деятельности нашей. Пребудьте же уверены, что истина и добродетель едино, едино в Боге, яко источнике всякой истины и добродетели, едино в природе, как произведении премудрости и святой воли Божией, едино должны быть и в человеке, яко образе Божием и милом мире. Можно насильственно отделить на время луч истины от луча добродетели в душе человека: но тогда сей луч, подобно раздвоенному лучу солнечному, теряет свою силу, престает согревать и животворить. Чистота совести и нравов озарит немерцающим светом не только все стези нашей жизни, по и всю область наших познаний, ибо вы будете постоянно находиться во свете лица Божия. Вместе с сим в душе вашей откроется неиссякаемый источник мыслей светоносных и чувств высоких. Грех, напротив, омрачит, оядотворит и изгубит все ваши способности и умственные приобретения, подточит в самом корне прекрасный цвет познаний. Итак, прилежно затыкайте слух от всех обаяний вольномыслия, постоянно закрывайте взор от всех прелестей порока, памятуя изречение древнего мудреца, что «в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси, повинном греху» (Прем. Сол.1, 4). Аминь.

Слово о том, что грех, обещая человеку вольность и независимость, лишает его истинной свободы и ниспровергает в состояние мучительного рабства

Всяк творяй грех раб есть грех

Если смотреть на поверхность греха и на первые шаги грешника, то в грехе представляется не рабство, а вольность и независимость. Ибо, в чем состоит грех? В том, чтобы не слушать велений самого Бога, идти против законов своего Творца, быть самому для себя началом и концом действий, кумиром и чистилищем. Грешник свободно позволяет себе то, о чем добродетельный человек и помыслить не смеет, наслаждается такими вещами, кои неизвестны и как бы не существуют для последнего, становится, по-видимому, превыше всего. Сие-то, конечно, разумел искуситель эдемский, когда говорил нашей праматери: «будете яко Бози». Сим-то, без сомнения, увлечен и он сам несчастный, когда решился развить знамя возмущения против Всемогущего.

К сему же, явно или тайно, но неизбежно, стремится и каждый грешник. Дайте волю его необузданным желаниям, доставьте ему средства к выполнению безумных замыслов, отнимите с пути его все преграды, и вы увидите, что он не удовлетворится ничем, пойдет в гордыни своей и алчности к наслаждениям, все далее и далее, возмечтает быть подобен Вышнему, скажет прямо с Фараоном: кто есть Бог, да послушаю его? И не видели ль времена недавние ужасного примера, как целый народ, славившийся образованием, но потерявший чистоту нравов, дерзнул, в лице обуявших от гордости и порока, представителей своих, отвергнуть всякое верование, запретить все виды богослужения, провозгласить божеством разум человеческий и воздать ему поклонение, подобающее единому Богу! Так, по-видимому, грешник горд и далек от всякого унижения и рабства! И однако же ничто так не близко к нему, как рабство, ничто так неминуемо, как унижение! Кто унижает и порабощает его? Тот же самый грех, который прельщает вольностию и независимостию. Всяк творяй грех раб есть греха.

Каким образом происходит это? — Самым неизбежным. Истинная свобода человека состоит в том, чтобы свободным образом соединиться с высочайшей, Божественной свободой, от коей она проистекла, усвоить себе ее святой образ действий, и таким образом облечься ее всемогуществом. Грех расторгает сей блаженный союз, ставит свободу человеческую в противоположность свободе Божественной и ее всемогуществу: посему лишает свободу человека единственного источника силы и могущества существенного, непреходящего. С свободою человеческою должно, в сем случае, происходить то же, что бывает с ветвию, отторженной от древа: обе должны вянуть, истощаться и умереть. Если грешник до времени не чувствует сего, то потому, что в нем, по расторжении блаженного союза с Богом, остается на время часть произвола нравственного, подобно как в отторженной от древа ветви остается на время некоторая жизненность, и она несколько часов может удерживать свою зелень, листья и цветы. Но воцарившийся в душе грех вскоре требует в жертву себе и этот малый остаток произвола духовного, и бедному пленнику ничего не остается, кроме рабства. Ибо почему грешник отторг свою свободу от воли Божией и закона? Потому, что ему показалось что-либо лучше воли Божией и закона. Что бы ни было это мнимо лучшее — честь ли, стяжания ли, удовольствия ли чувственные, все это, будь самое ничтожное, становится для человека кумиром всевластным. Что прежде он должен был делать для Бога, по требованию закона и совести, то теперь должен делать для своего кумира, в каком бы виде он ни был, по требованию своей страсти к нему. Сначала и здесь остается призрак свободы, так что грешник чувствует себя в состоянии бросить и разбить свой кумир, но потом наступает от часу тягчайшее рабство, так что грешник невольно делает все то, чего ни потребует его идол греховный. В сем случае пленник греха подобен человеку, сходящему с высокой и крутой горы: сначала горизонт обширный, множество видов пред глазами, стезей под стопами, но чем далее и ниже, тем горизонт уже, видов и следов менее, наконец остается одна стезя, ведущая или паче влекущая в пропасть.