Мария-Франсуаза Басле - Апостол Павел

Во всяком случае, представляется наиболее вероятным, что Савл покинул свой родной город до двадцати лет[152]. Религиозные мотивы его отца, правоверного фарисея, очевидны. Но нужно знать, что учителя Тарса практически не могли удержать лучших из своих учеников, так как те поддавались общему настроению неудовлетворенности поверхностной живостью города: интеллектуальные круги оказывались недостаточным стимулом, поскольку местные учреждения пополнялись только из числа «своих» [153].

Если преподавание учителей Тарса и беседы со сверстниками и наложили отпечаток на Савла, то это скорее был внешний блеск народной культуры, который помог раскрыть его талант искусного спорщика. Так как на берегу Кидна дискутировали весьма бойко [154], Павел, который обладал интеллектуальным багажом образованного грека, сознавал свою принадлежность к эллинизму. Он дал ему абсолютно классическое определение: это Логос — одновременно язык и разум, отличающий грека от варвара: «Если я не разумею значения слов, то для говорящего я — чужестранец, и для меня говорящий — чужестранец» [155].

Согласно тому, что пишет автор «Деяний», переселение Савла в Иерусалим не означало действительного перелома в его студенческой жизни. Отец доверил его самому эллинизированному и самому либеральному из учителей того времени — Гамалиилу. Перемену в своем существовании сам молодой человек пережил стойко и бодро, как интеллектуал, у которого всегда две родины: «родной город» (в данном случае Таре) и «город-воспитатель» (для него — Иерусалим) [156].

Гамалиил продолжал традиции, которые торжественно основал его дед — знаменитый старец Гиллель, пришедший из Вавилона, где правил Герод, чтобы создать в Иерусалиме фарисейскую академию, оживленную духом примирения; в своем либерализме он столкнулся с приверженцами другой школы, школы Shammai, больше привязанной к букве текста. Впрочем, различия школ были скорее условными, поскольку Гамалиил вошел в историю, как человек скрупулезно почитающий Закон в его идеале чистоты и неукоснительно соблюдающий запреты в еде. На выбор отца Савла, без сомнения, повлияла популярность этого раввина диаспоры: Гамалиил был автором писаний, известных в Галилее и близлежащих районах, к тому же он очень благосклонно принимал новообращенных [157]. В действительности существовала сфера идей, где уже давно соприкасались греки и иудеи, философы и толкователи Закона: долг правосудия, отношение к военному порядку, тематика начал [158], главное понятие родства между людьми (.syngeneia)[159]. Это был еще не космополитизм, но уже убежденность, что у греков и иудеев — общая судьба. Такое состояние духа, хотя бы в некоторой степени, разделяли иерусалимские иудеи, которые уже в эпоху Маккавеев одобряли родство между избранным народом и народом Спарты — двумя братскими и из рода Авраама. Времена Гамалиила были особенно благоприятны для этой традиции открытости благодаря развитию общества, ведь Иерусалим при правлении Геродов стал интернациональным городом[160]: кроме многочисленных римских и греческих посетителей, для которых на их языках были составлены обращения на паперти Храма [161], прибывали также князья из Персии и Эфиопии [162]; иудеи диаспоры собирались в греко- и латиноязычных синагогах [163], они оставались верны классической культуре, даже когда возвращались доживать свои дни в долину Кедрон [164]; Иосиф насчитывает около сотни таких мест собраний [165]; у киликийцев также были свои синагоги [166].

Сам Гамалиил был человеком открытым, который с большим вниманием относился к всяким новым идеям. Он не побоялся вступить в защиту Петра и других апостолов перед Синедрионом, предложив подождать[167]. Он, наверняка, не мог проявить перед Савлом свои антихристианские взгляды, так как, несмотря на то, что был человеком убеждений, сам с уважением относился к спорным мировоззрениям (таким, как нарождающееся христианство) и был внимателен к тому, какое отражение они находили в гражданском обществе [168]. Будучи членом Синедриона, он имел определенное влияние на других; его ученики, должно быть, часто приходили слушать, как он ведет тяжбы, приобщаясь таким образом к практике защиты прав и решения политических проблем.

Мы не знаем в точности, как Гамалиил излагал свое учение. Павел говорит, что воспитывался «при его ногах», используя обиходные полусимволические греческие выражения[169], так, во всяком случае, мы читаем в писаниях автора «Деяний», который всегда приспосабливал иудейское образование к греческому образцу [170], следуя общей тенденции того времени описывать толкователей Закона, особенно Гиллеля, как греческих философов и тем же слогом. Однако они различаются, поскольку обучение иудеев основывалось главным образом на запоминании: позднее раввины назовут это первое поколение толкователей Закона «репетиторами» itanaim) [171]. На уровне высших занятий обращение к памяти имело абсолютную первоочередность, даже когда данный материал оставался непонятным. Может быть, Гамалиил был исключением; чтобы не навредить Савлу, он настаивал на обучении с пониманием, на обучении, доступном для понимания [172]. Различие, которое он проведет между «учителем» ясного слова и «чародеем», говорящим невразумительные слова, предупредит последующие реакции раввинов[173].

В любом случае, «дом» Гамалиила не был устроен по образцу греческих философских школ, действующих в публичных местах, где учителя кооптировались[174]. Его скорее можно представить, как маленькое собрание в жилище толкователя Закона[175]. Группа была достаточно деятельная, и нам известно, что зрелые мужи, ведущие активную общественную жизнь, присоединялись к собраниям студентов. Привязанность последователей Гамалиила к нему была очень сильна: «Найди себе учителя, — говорил он, — и так ты избежишь сомнений». Они называли его «отцом» и считали его таковым.

Энциклопедическое обучение, которое было традиционным для фарисеев, принесло Павлу громадную пользу. Он развил свои языковые знания и стал настоящим полиглотом, что было необходимо в интеллектуальных кругах, в которые он был вхож в Палестине. В повседневной жизни тут говорили и читали на греческом самые новые книги Библии, как, например, апокрифы Ветхого Завета. Но и арамейский язык сохранялся здесь, как язык литературный, и поэтому Савлу было необходимо уметь читать и писать на нем, чтобы он мог пользоваться targoum[176] (толкованием священных книг на разговорном языке) и читать такие важные писания, как книги Даниила и Ездры или завет Двенадцати Патриархов, которые, бесспорно, вдохновляли его. Тем не менее небольшое количество книг Библии написано на древнееврейском языке: именно на нем писали члены священнических и раввинских родов и мудрецы религиозной общины в Камране [177].

Помимо прочего, Савл получил серьезное образование юриста: в зрелом возрасте он предстанет перед своими соотечественниками как профессиональный сутяга, которому мог оппонировать только знаток этой профессии [178]. Он знал свои гражданские права и процедуру судопроизводства иудейской общины. Когда он учился в Иерусалиме, иудейское право преподавали в «доме знаний», на возвышенности, возле Храма; учителя там обучали весьма утонченной казуистике, а совещания суда служили также практикой для студентов, поскольку они были открыты для всех желающих[179].

В то время в ходу было увлечение медициной: каждый стремился получить хоть какие-либо знания в этой области. Ессеи, например, охотно изучали здоровые виды деятельности как для пользы тела, так и для пользы души; они применяли лекарственные корни и минералы для лечения болезней [180]. Савл время от времени тоже занимался подобными изучениями: во время своего пребывания в Милите он способен был оказывать помощь больным [181]. Он интересовался человеческим телом и в первую очередь своим собственным, своими болезнями; подобное увлечение было распространено среди некоторых греков-интеллектуалов, которые даже вели дневники своих болезней [182]. Кроме того, в фарисейском воспитании очень важное место занимало профессиональное обучение: ручной труд считался необходимым, чтобы уравновесить труд умственный, что так нужно мудрецу [183]. Павел не чуждался ручного труда, несмотря на то, что в греческой среде подобная работа вызывала предубеждение.

Впрочем, все это было второстепенно. Фарисейское воспитание имело целью прежде всего сделать из студента совершенного знатока Библии. Учителя, подобные Гамалиилу, приобрели известность благодаря своей роли толкователей [184], и Павел явился вслед за ними как прекрасный знаток Пятикнижия, то есть, собственно говоря, Торы.

Павел ознакомился также с пророческой и прорицательной литературой: он хорошо знал книги Исаии; в его Послании к Римлянам насчитывается не менее тринадцати ссылок на книги этого пророка, в большинстве своем прокомментированных. Именно к пророкам Павел применил термин «святые», чтобы подчеркнуть их приверженность Христу[185]. В то время пророки были предметом благоговейного почитания у фарисеев: в первом веке было принято ходить на богомолье к их могилам, и с учетом этих походов составлялись короткие биографические заметки о молящихся [186]. Такой интерес к пророкам свидетельствовал о больших надеждах на загробную жизнь, что было предметом живого обсуждения для фарисеев во всех иудейских общинах. Апокалипсические писания, которые читал Павел и из которых очень часто брал основные темы (такие как «венец правосудия»), преследовали цель показать очевидность проявления божественной мудрости в тайнах космоса и истории [187]. Пятикнижие, как и апокрифические писания, бытовавшие в обращении в диаспоре[188], формировали чувство истории[189]. Наряду с отрывками из Писаний, Павел цитировал слова, которых нет в канонических книгах и которые на самом деле он прочитал в каком-нибудь миссионерском произведении, например в апокалипсисе Илии[190]. В Палестине, милленаристический[191] дух и надежды на загробную жизнь укреплялись из-за того, что римское вторжение создало здесь самые благоприятные условия для их развития [192], особенно в году, примерно, 35-м, когда Понтий Пилат ужесточил свою политику и когда Савл как раз находился в Иерусалиме [193].