Николай Покровский - Евангелие в памятниках иконографии
64 Мозаика Марии Великой в Риме
65 Миниатюра кодекса Григория Богослова № 510
Костюмы эти показывают, что византийские художники допускали современную им обстановку в применении к отдаленному прошлому. 3) По образцу этой композиции скомпонован в той же рукописи суд Соломона. Соломон в тех же одеждах, что и Ирод; воин, намеревающийся рассечь младенца, в той же позе, с тем же мечом, в той же тунике, что и палач Ирода[1126]. В этом сходстве нельзя не видеть наклонности византийских художников к шаблону. 4) Здесь в первый раз встречаем изображение спасения Предтечи в расселине горы, обычно повторяемое в позднейших изображениях избиения младенцев. В ватиканском минологии (29 Дек., миниатюра Пантолеона)[1127]: Ирод в диадеме и одеждах византийского императора сидит на возвышенном троне и отдает приказания; возле него сателлит с копьем и щитом. Далее — кровавая сцена: воин держит младенца за ногу и вонзает нож в его живот, из которого ручьем течет кровь; на земле в крови два мертвых младенца. Женщина плачущая, с распущенными волосами, с младенцем, сидит возле горы; воин пронзает копьем ее младенца: в женщине этой нельзя видеть прав. Елизавету, потому что: 1) она с открытой головой; 2) младенец ее облит кровью, убит, следовательно, это — не Иоанн Предтеча; 3) пещеры или расселины нет. Все младенцы в золотых нимбах, следовательно, к тому времени они были уже причислены к лику святых. В Евангелии национальной библиотеки № 74 (л. 5): Ирод на троне и телохранитель как в ватиканском минологии. Один из палачей убивает младенца мечом, другой отнимает дитя у матери. Несколько окровавленных детских трупов на земле; несчастные матери рвут на себе волосы, в отчаянии падают на землю, воздевают руки и рыдают над трупами. То же в елисаветградском Евангелии. Сходны изображения в лаврентиевскам Евангелии (л. 7), в Евангелии национальной библиотеки № suppi. 27 (л. 173), в Евангелии ватиканской библиотеки № 1156 (под 26 Дек.; опущен Ирод) и в гелатском Евангелии (л. 19 об.)[1128]: в последнем дети спеленутые; миниатюрист полагал, что событие это произошло вскоре после рождества Христова; другую особенность его составляет изображение прав. Елизаветы с Иоанном Предтечей, скрывающейся от преследования вооруженного воина в расселине горы. В Евангелии публичной библиотеки № 105 (л. 13): главное действующее лицо — воин с мечом, и перед ним одна из несчастных матерей, дети которых пали жертвой подозрительности Ирода; у ног воина труп ребенка с отсеченной головой. В коптском Евангелии национальной библиотеки (л. 6 об.) картина своеобразная: Ирод в короне и пестром узком халате сидит на троне, поджав ноги, с жезлом в руке; воины без пощады колют детей, матери рвут на себе одежды и волосы. Один из воинов укладывает убитых в корзинку, другой несет корзинку на спине. В лицевых псалтырях — лобковской[1129], барбериновой и Общества любителей древней письменности избиение младенцев помещено при псалме ХС, где находятся слова: «падет от страны твоея тысяща… Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему» (ст. 7, 10); в первых двух оно очень просто, в последней прибавлено преследование прав. Елизаветы с Предтечей и сокрытие их в расселине горы. В греческих стенописях XVI–XVU вв. в старой ираклийской церкви на восточной арке довольно сложная картина: несколько палачей, матерей и спеленутых детей; прав. Елизавета с Предтечей стоит у горы; в отдалении — прав. Захария в нимбе, со свитком в руке стоит перед Иродом и дает объяснения относительно сокрытия сына его Иоанна. За этим объяснением, по преданию, последовало убиение Захарии, отмеченное уже нами в миниатюре IX в. В ватиканском минологии встречаем уже и отдельную постановку этой композиции (5 Сент., л. 14): горный ландшафт; направо в отдалении — палаты, налево жертвенник с шатровым киворием, увенчанным четырехконечным крестом. Между колоннами кивория короткие занавески; на жертвеннике лежит золотой крест. Палач перед жертвенником вонзает нож в горло Захарии, стоящего на коленях с простертыми к жертвеннику руками. Захария в нимбе, с седыми короткими волосами на открытой голове, с седой бородой; верхняя одежда его — короткий красный паллиум, застегнутый аграфом под горлом, нижняя одежда зеленая с золотыми звездочками, оторочена золотом; золотые поручи; золотой нагрудник — логион, на котором виден прямоугольник, составленный из драгоценных камней (Исх. XXXVI). Так представлял себе первосвященнические одежды художник X в. Михаил Влахернский. В стенописях соборов афонских — Лаврского, Иверского (на южном своде), Куглумушского, Каракалльского (южн. стор.) и Филофеевского[1130] избиение младенцев полно драматизма и совершенно соответствует требованиям греческого подлинника, который описывает его так: город (κάστρον); Ирод сидит на троне, возле него два воина; впереди много других воинов с дротиками (φλάμπουρου). На горах другие города, и среди них женщины с малыми детьми; иные убегают, закрывая детей собой и защищая их руками от солдат; иные сидят и рыдают над трупами детей. Там и сям солдаты отнимают детей у матерей: иные колют их (άλλοι σουβλίζοντβζ), другие убивают (άλλοι ξεσχίζοντεζ), третьи отрубают головы (άλλοι άποκζφαλίζοντεζ). Масса детей плавает в крови на земле — одни в пеленках (σπάργανα), другие в одеждах (φορέματα). Елизавета с младенцем Предтечей на руках убегает, оглядываясь назад; за ней гонится воин с копьем; высокая скала разверзается перед ней[1131].
Самостоятельное изображение этого события в памятниках русских встречается в лицевых святцах, например в музее Киевской духовной академии[1132], в собрании С.-Петербургской духовной академии (копия со святцев Тихвинского монастыря), в строгановском иконописном подлиннике, также в лицевых Евангелиях, например Ипатьевского монастыря, псалтырях, в лицевом сборнике г. Вахрамеева, в рукописных подлинниках и в гравюре[1133]. Но чаще всего оно входит в состав сложных икон Рождества Христова и икон Иоанна Предтечи в деяниях и чудесах. Кроме того, назовем икону С.-Петербургской духовной академии № 16 из св. Синода, складень из того же собрания (без №) и икону афонопантелеймоновского параклиса Иоанна Предтечи 1681 г. Картина избиения представляет обычно массу детских окровавленных трупов и матерей в разных трагических положениях. С этой стороны памятники русские вполне согласны с греческими. Ирод обыкновенно опускается. С этой картиной соединяется бегство прав. Елизаветы с Предтечей, преследуемых воином. В особом отделении, в виде палат, представляется группа плачущих женщин для выражения пророчества Иеремии (XXXI, 15): «глас в Раме слышан бысть, плач и рыдание, и вопль мног. Рахиль плачущися чад своих, и не хотяше утешитися, яко не суть». Сюда присоединяется иногда и сам пророк Иеремия (ипат. Ев. № 2). Этой отдельной части мы не встречали в памятниках греческих. Мученическая кончина Захарии составляет как бы продолжение композиции: Захария в первосвященнических одеждах лежит в храме около жертвенника; храм иногда имеет вид русской церкви, а престол украшен крестом (сийское Ев., л. 392). Древнейшие иконописные подлинники описывают кратко одну только сцену избиения; позднейшие, как подлинники критической редакции, усиливают драматизм сюжета разъяснением форм избиения младенцев, но не говорят ни об особой группе женщин, ни о сокрытии Предтечи, ни о смерти Захарии; вообще их описания в отношении полноты стоят ниже вещественных памятников. Обратимся к изъяснению композиции на основании древних письменных источников.
В Евангелии избиение младенцев описано довольно кратко: тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал, у волхвов. Тогда сбылось реченное прор. Иеремией, который говорит: «глас в Раме слышан бысть, плач и рыдание, и вопль мног…» (Мф. II, 16–18). В этом описании даны главные составные части изображения: Ирод, отдающий приказание, исполнение приказания, плачущие матери. Переводя эти элементы на картину, художники пользовались и личными наблюдениями и услугами творческого воображения; последнее с особенной силой обнаруживается в разнообразии форм умерщвления младенцев. Еще гораздо ранее, чем искусство успело дойти до этого разнообразия, последнее нашло свое воплощение в поэтическом описании св. Григория Нисского: как изобразить палача, с обнаженным мечом стоящего над младенцем: взгляд его суров и дышит убийством, речь его страшна; одной рукой он тащит к себе младенца, другой простирает меч, между тем мать с другой стороны влечет свое дитя к себе и подставляет собственную выю острию меча… Автор описывает далее стенания и вопли родителей, ужас детей, прижимающихся к груди матерей и получающих смертельные удары в утробу; иной палач одним ударом пронзает младенца и мать, иной отторгает младенца от груди матери[1134]… Картина эта в некоторых отношениях оттенена была еще более нашим составителем четьих миней, который, описывая виды умерщвления детей, говорит: «овии мечем посекаеми, овии же о камень и стену разбиваеми, овии о землю ударяеми и ногами попираеми, инии руками удавляеми, в друзии растерзаеми и раздираеми, инии прободаеми, и инии полма пресецаеми… матерем плачущим, власы терзающим, одежды на себе и плоть свою издирающим»[1135]. Эти описания не только обнимают сполна всю совокупность элементов избиения в вещественных памятниках, но даже предлагают несколько новых, по сравнению с последними, деталей. Творческое воображение дарит сходные картины художникам и писателям, а потому в данном случае едва ли уместен будет вопрос о непосредственном воздействии на искусство со стороны слова Григория Нисского или четьих миней с их первоисточниками. Сходство же памятников иконографии между собой объясняется из известных общих начал византийской иконографии. Отсюда также следует объяснить и сходство с избиением младенцев некоторых сцен из истории христианского мученичества[1136]. Вопрос о числе избитых младенцев не имеет отношения к иконографии. По преданию, число это простиралось до 14 000; но в памятниках вещественных древнейших оно ограничивается иногда, как мы видели, двумя; в позднейших греческих и русских оно сильно увеличивается, тем не менее ни один художник не мог мечтать о точном выражении предания в картине. Равным образом в иконографии православного Востока нет следов повествования об избиении младенцев в разных местах через особо посланных сателлитов. Художники представляли избиение младенцев в одном месте, куда они, по выражению Григория Нисского, были собраны[1137]. Возраст их в иконографии — от двух лет и ниже, согласно с повествованием Евангелия. В некоторых памятниках дети имеют нимбы — знак причисления их к сонму святых. Изображение Елизаветы, спасающейся от преследования с младенцем Предтечей, встреченное нами в первый раз в парижском кодексе Григория Богослова, имеет свой источник в древнем предании. Рассказ об этом известен был псевдо-Евстафию Антиохийскому, который повторяет его в выражениях, сходных с протоевангелием[1138]. Известен он был также и Никифору Каллисту, который, впрочем, сглаживает в нем черты чудесного и лишь замечает, что во время избиения младенцев Иоанн спасся вместе с матерью в пещере, в горной стране[1139]. Русский путешественник XV в. иеродиакон Зосима видел само место, где скрылась Елизавета с Предтечей[1140]. Составитель слова 14-го в Маргарите в передаче рассказа следует протоевангелию и Евстафию[1141]. Новая критика видит в этом рассказе намек на естественное спасение Елизаветы в ущелье горы, а в чудесной окраске его — повторение известного шаблонного сказания о спасении Исаии и Манассии, о фиговом дереве, скрывшем Богоматерь с Младенцем Иисусом от преследования разбойников[1142]; но в иконографии всегда придавалось ему значение чудесного события, и только ввиду этого он нашел себе место на иконах. Определить точно литературный источник, под непосредственным воздействием которого введено было в иконографию спасение Елизаветы с Предтечей, едва ли возможно. Предание одно и то же как в апокрифе, так и в других памятниках письменности; однако художники древнейшие не воспользовались им вслед за его появлением в протоевангелии, а обратили на него внимание около IX в. Не следует ли поэтому думать, что к тому времени предание это стало общеизвестным и не считалось апокрифическим? Изображение Захарии, убиваемого возле жертвенника, основано также на древнем предании об этом событии. Псевдо-Иаков в иротоевангелии после описания объяснений Захарии с Иродом по поводу сокрытия Иоанна сообщает, что Захария был убит по приказу Ирода между жертвенником и алтарем (περί то διάφαυμα). Кончина праведника обнаружена была следующим образом. В час приветствия явились в храм иереи и напрасно ожидали выхода Захарии; он не выходил. Тогда один из иереев осмелился войти внутрь и увидел кровь у жертвенника Господня; прочие также вошли и увидели кровь, твердую как камень[1143], но тела Захарии не нашли. Рассказали о том народу, и после трехдневной печали иереи избрали вместо него по жребию Симеона, которому обещано было Св. Духом, что не умрет до тех пор, пока не увидит Христа во плоти[1144]. Итак, по этому сказанию, Захария убит за сокрытие Иоанна. Петр Александрийский в своем 13-м правиле также говорит, что Ирод, не найдя Иоанна, убил отца его Захарию между церковью и алтарем[1145]. Автор слова 14-го в Маргарите отвергает это предание и, ссылаясь на беседу Василия Великого о рождестве Христовом, уверяет, что Захария убит иудеями за исповедание приснодевства Богоматери[1146]. «Пророка Захарии смерть устроиша за сие, яко Пречистую Деву, вшедшую в церковь очищения ради со Отрочатем, постави на месте девиц, на нем же женам имущим мужа не подобаше стояти. А о сем воспоминают Григорий Нисский, Кирилл александрийский и Андрей критский…» Произошел спор с иудеями, которые, воспользовавшись гневом Ирода на Захарию за сокрытие Иоанна во время избиения младенцев, испросили ему смерть, и Захария был убит между жертвенником и алтарем[1147]. Для нас важно это последнее определение места убиения Захарии. Оно сложилось под влиянием слов Спасителя, обращенных к книжникам и фарисеям: «да приидет на вы всяка кровь праведна, проливаемая на земли, от крове Авеля праведна-го, до крове Захарии, сына Варахиина, его же убисте между церковию и олтарем» (Мф. XXIII, 35). Какого Захарию разумеет здесь Спаситель? Протоевангелие и Петр Александрийский относят эти слова Спасителя к Захарии, отцу Предтечи; псевдо-Епифаний — к сыну Варахиину, пророку Захарии[1148]. Правда, они, говоря о смерти этих лиц, не ссылаются прямо, в свое оправдание, на слова Спасителя, но точное выражение их «между церковию и олтарем» дает понять, что они придерживаются буквально изречения Спасителя. Иные относили слова Спасителя к священнику Захарии или Азарии, сыну Иодаеву, убитому по повелению Иоаса в храме (2 Пар. XXIV, 20–22). Блаж. Иероним разобрал все эти мнения и признал наиболее вероятным последнее[1149]. Однако хотя бы историческая достоверность и была на его стороне, но памятники иконографии приближаются к первому мнению, несмотря на суровый отзыв о нем Иеронима[1150]. Они представляют убитого Захарию, отца Предтечи, в первосвященнических одеждах, лежащим буквально между церковью и алтарем, т. е. между средней частью храма и жертвенником, и предлагают объяснительные надписи, в которых буквально повторяется евангельское определение места убиения Захарии, сына Варахиина. Художники следовали одной из версий предания, не подвергая ее критическому анализу.
