Андрей Десницкий - Андрей Десницкий Статьи о Библии
Именно к народу, находящемуся в напряженном ожидании такого Мессии, обратил свою проповедь Иоанн Крестителя: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф 3:2) Он не говорит людям больше ничего: само по себе приближение Царства уже служит единственной и достаточной причиной покаяния (на еврейском — «обращения, возвращения»).
Это звучало почти как призыв к революции в стране, которая, утратив свою независимость, находилась под римской оккупацией, и царь которой, Ирод, совершенно очевидно не соответствовал высокому призванию израильского царя— да и не был, кстати, законным наследником Давида.
Люди начинают задавать ему вопросы, что же им делать в связи с этим приближением— и ответы Иоанна до некоторой степени объясняют нам, каким он видел Царство. Оказывается, людям не надо делать ничего особенного— только отказаться от греха, попросить у Господа прощения и постараться жить честно чисто. Даже те люди, кто служил на земле Израиля ненавистным римским оккупантам— сборщики налогов и солдаты— не должны были оставлять своих прежних занятий, а только отказаться от притеснения остальных людей (Лк 3:12–14). Это уже было что–то неожиданное: если в страну приходит новый царь, разве не потребует он, чтобы ему немедленно принесли присягу, отказавшись от всяких обязательств перед прежними властями?
Но Иоанн ничего не разъяснял подробно. В один из дней он просто показал людям на Человека, Который пришел к нему креститься— и сказал, что именно Его приход и предсказывали пророки. И снова никаких объяснений, никаких резких перемен.
А дальше? Да, казалось бы, ничего особенного не происходит. Ученики следуют за Учителем. Он проповедует, совершает чудеса, исцеляет больных и даже воскрешает мертвых, и это естественно— если на земле наступает Царство Божие, то смерть, болезнь и страдание неизбежно отступают. Казалось бы, вот еще шаг–другой, и… «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян 1:6)— так спросят его ученики потом, уже после Воскресения, но только потому, что этот вопрос был у них на устах с самого начала. Вот, сейчас, думают они, начнется победное шествие Царя–Мессии по всему миру, римские войска рассеются, нечестивцы будут истреблены, а праведники начнут править миром.
Но ничего такого не происходит, и в том, видимо, и кроется главная причина, по которой толпы, встречавшие Христа торжественными криками при входе в Иерусалим, всего через несколько дней будут настойчиво кричать «распни Его!» (Мк 15:13–14). Он ничего не сделал этим людям— но Он не оправдал их расчетов на немедленную победу над римлянами, а такое не прощают никому, и вот они готовы требовать от римлян, чтобы несостоявшегося царя пригвоздили ко кресту. Это хорошо почувствовал и сам Пилат, велев написать на кресте «царь иудейский», причем на трех языках сразу, чтобы все прочитали и запомнили (Лк 23:38). Вообще, как мы помним по истории Его допроса, Христа действительно официально обвиняют не в чем ином, как в претензии на царское достоинство— и такого обвинения Он не отклоняет (Мф 27:11).
Распятие, конечно, было крушением всех надежд для учеников Христа. «А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля» (Лк 24:21)— говорят Его ученики, причем говорят уже после того, как Он воскрес и им об этом рассказали, более того— говорят Самому Христу, встретив его по дороге домой и не узнав. Все произошедшее слишком сильно отличалось от того, чего они ожидали.
И этот шок, это видимое поражение, пожалуй, не в последнюю очередь должны были показать ученикам: Царство не таково, каким оно представлялось многим. «Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: «вот, оно здесь», или: «вот, там». Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк 17:20–21).
Что же оно тогда такое, это Царствие? Об этом Христос говорил много— но исключительно притчами.
«Царствие Небесное подобно…»Действительно, нигде и никогда Христос не дает определений Царствия. Он говорит о нем исключительно образно, прикасаясь к этой тайне, но не раскрывая ее. Действительно, есть вещи, которые невозможно втиснуть в узкие рамки словесных понятий. Вновь и вновь мы напоминаем себе и друг другу, как Лис Маленькому Принцу, что главного не увидишь глазами и не выразишь в словах. К Царствию это относится в полной мере.
Что же говорят о нем притчи? Оно начинается с малого, как горчичное зерно, но оказывается самым великим в этом мире. Оно— самое ценное сокровище, ради которого не жалко пожертвовать всем остальным— и в то же время его нельзя до времени отделить от того всего остального, как отделяют плевелы от пшеницы. Вход в него открыт только тем, кто приложит определенные усилия и заранее обо всем позаботиться, чтобы не остаться без масла для светильника и без подобающей одежды— и в то же время оно подобно неводу, который сам захватывает рыб всякого рода. Оно требует тщательного расчета и подготовки, как строительство башни или дома на твердом основании— и в то же время оно вторгается в нашу жизнь неожиданно, как внезапно вернувшийся хозяин дома. Оно требует приумножения того, что было вручено тебе Богом, как пускают в торговый оборот серебро— и в то же время домоправитель, направо и налево раздававший добро своего хозяина, становится в нем образцом для подражания.
Не слишком ли много образов приводим мы тут, спросит удивленный читатель— ведь не во всех этих притчах упоминается слово «Царствие»? Верно, но точно так же не во всех них говорится о Боге, и в то же время все они— о пути человека к Богу и о служении ему. Царствие небесное стоит в самом центре учения Христа, и о чем бы ни говорил Он ученикам, это было обязательно о Царствии: как найти его, как жить в нем, как его не потерять. Проповедь Христа— это Евангелие Царствия, притчи— это тайны Царствия, ученики— сыны Царствия. И даже сочувствующий Христу член Синедриона по имени Иосиф называется не иначе как «ожидающий Царствия» (Мк 15:43)— этим уже сказано всё.
Но такое богатство образов порождает на самом деле больше вопросов, чем ответов. Эти притчи звучат как сборник загадок— что же такое это самое Царствие, если оно может быть столь разным? Ответ, по–видимому, кроется не столько в отдельных формулировках, сколько во всех четырех Евангелиях сразу: это нечто такое, что возникает между Христом и Его учениками и составляет самую суть их жизни. Можно было бы назвать это безукоризненным исполнением Божьей воли, но такое понятие есть во многих религиях— например, соблюдение Моисеева закона и будет таким следованием Богу. Но здесь речь идет о чем–то большем…
В детстве все мы мечтали о прекрасных тридевятых царствах, о сказочных правителях далеких стран. Наверное, это во многом и есть мечта о Царствии. Рыцари за круглым столом короля Артура не просто исполняют волю своего правителя— они живут в единении с ним, он сам принимает их как самых близких людей и разделяет с ними пиршества и страдания, жизнь и смерть. Наивысшую степень такой близости между царем и его подданными, а точнее, его соправителями, мы и находим в Евангелии, причем не в одной или нескольких притчах, а во всей евангельской истории.
Впрочем, у нас есть и конкретные указания, как именно следует жить в этом Царствии— это прежде всего Нагорная проповедь. Ее радикализм поражает: да ведь так просто нельзя жить! Если после удара по правой щеке всегда будешь подставлять левую, и безоговорочно давать просящему у тебя— очень скоро, буквально через пару недель, вся твоя жизнь пойдет под откос. Нет, мы так не живем, и потому христианам постоянно приходится самим себе это объяснять. Например, насчет щеки еще древние толкователи (например, Ориген) заметили, что нельзя понимать это выражение буквально: ведь бьют обычно правой рукой, значит, первой страдает левая щека! А уж насчет того, чтобы никогда не заглядываться на красивых женщин— так это и вовсе кажется мне физически неисполнимым. Что же, так и жить с чувством неизбывной вины? Или перетолковывать всё символически?
На самом деле, наверное, эти требования можно и нужно понимать буквально— таковы законы Царствия. В этом падшем мире мы очень часто не дотягиваем до них, да и не всегда это требуется (так и Сам Христос в ответ на удар по щеке не просто подставил другую, но задал вопрос «что ты бьешь Меня»— Ин 18:23). Но в Царствии они, безусловно, становятся нормой— и в той мере, в которой Царствие осуществляется в нашей жизни, в наших отношениях друг с другом, мы можем и должны придерживаться их уже сейчас. Собственно, Деяния и Послания апостолов и показывают нам, как эти нормы осуществлялись в жизни раннехристианской общины. У этих людей было «всё общее» (Деян 2:44) не в том примитивном смысле, в каком, учили нас, будет при коммунизме, но в самом широком и полном смысле— у них была общая жизнь, горести и радости одного были горестями и радостями другого.
Трудно, очень трудно удержаться на такой высоте. Достаточно привести один пример: у первых христиан считалось позором судиться друг с другом перед язычниками (1 Кор 6:1–8). Нет, речь не идет о ложном доносе и тому подобных вещах— они вообще оставались за гранью мыслимого— но о простом и естественном для всякого человека случае, когда он отстаивает свои попранные права. Если «внутрь нас» действительно есть Царствие, то немыслимо прибегать к каким–то внешним властям с их репрессивным аппаратом— все должно решаться в духе этого Царствия. Но сегодня… Сегодня в нашей церкви, как оказывается, просто нет церковного суда— то есть нет никакого установленного способа обиженному человеку «сказать Церкви» о своей обиде, как учит Сам Христос (Мф 18:17)— можно либо идти в светский суд (то есть признавать, что Царствия среди нас в данный момент нет), либо… либо подставлять и подставлять то правую, то левую щеку тому, кто будет бить, не задумываясь. Грустный выбор, и он прекрасно показывает, как легко самые замечательные слова и идеи обращаются в свою противоположность, когда размывается суть.
