Владислав Маевский - Афон и его судьба
Русские поселились в Старом Руссике в очень далекое время, и с тех пор началась многовековая и славная история этой обители, долгое время тесно связанная с историей Сербии и ее королями. Красочное предание о факте, послужившем первопричиной этой исторической связи, хорошо известно русским людям, связавшим свою полную превратностей жизнь с братьями-сербами и их государством. Это предание о сербском царевиче Растке, сыне князя Стефана Неманича I, постригшемся в древнем русском монастыре Руссике в монашество против воли родителей и впоследствии сделавшемся первосвятителем сербским.
Как гласит легенда, произошло это при следующих обстоятельствах. Подвизавшиеся на Святой Горе русские иноки по бедности должны были ежегодно направляться в соседние страны для сбора пожертвований на их возрастающий монастырь. Блуждая по Сербской земле, эти иноки-сборщики пришли к королю Стефану и вошли в близкое общение с младшим его сыном, царевичем Растко. Красочные рассказы афонских иноков о духовном подвижничестве русских обитателей Афона так пленили душу царевича, что он тайно покинул родительский дом и бежал на Афон для принятия иночества. Бегство сына разгневало короля, и он отправил на Афон гонцов со строгим наказом привезти в отчий дом царевича. Посланные отыскали царевича, но поручения короля до конца исполнить все же не смогли: успокоив придворных своего отца, Растко в тот же день упросил игумена постричь его в иночество. И царевич Растко был пострижен тогда, когда посланцы отца, приняв почетное угощение от братии монастыря, спокойно отдыхали в отведенном им помещении. А Растко к моменту их пробуждения уже стоял перед образом с деревянным крестом и свечой в руке в маленькой монастырской церкви, облаченный в мантию и клобук. Опоясанный параманом, он уже носил имя Саввы, данное ему игуменом при переходе в новую жизнь.
Старый король Стефан после получения письма бежавшего сына впал в яростный гнев и самолично отправился на Афон с намерением наказать монахов, а самого Растка-Савву увезти из монастыря. Но привести в исполнение этот план королю не удалось, в силу причин, далеко не обычных. Будучи встречен на Афоне уже иноком Саввой, во всей красоте его монашеского смирения, строгий сербский король внезапно переродился душой. В результате он сам принял монашество и иноческий постриг с именем Симеона. Дожив впоследствии до глубокой старости, он нашел себе мирную кончину в сербском афонском монастыре, основанном его сыном.
* * *Ведущий свою историю с 1169 года русский монастырь на Афоне, принявший в свои стены будущего сербского первосвятителя и научителя, за долгие годы своего существования переживал немало различных бед и изменений во внутреннем устройстве и внешних влияниях. Еще в отдаленные времена монастырю Старому Руссику пришлось перенести ряд серьезных скорбей, явившихся следствием татарского владычества над Русью, каковое не могло не отозваться на материальном благополучии этой русской обители, во многом зависевшей от помощи Киева, Москвы и других городов православной страны-покровительницы.
В этот тяжелый период истории древнего Руссика немало было ему сделано добра монахами-сербами, в некоторых случаях прямо спасавшими этот братский монастырь от закрытия. Но с падением Сербского царства и прекращением помощи от сербских государей и вельмож Старый Руссик стал замирать, хотя в нем и обитали монахи-греки, среди коих находились и русские люди. Около 1765 года и они, как было указано, оставили пришедшие в крайнюю ветхость старые монастырские стены. Избрав подходящее место на берегу моря, они положили там основание нового монастыря, который впоследствии разросся в обширную и прекрасную обитель во имя святого великомученика и целителя Пантелеимона.
В настоящее время от древнего Руссика осталась лишь знаменитая Саввина башня с прилегающими к ней высокими и древними стенами очень крепкой и высокой кладки, остальные постройки – уже позднейшего времени. Величественный и светлый собор мог бы свободно служить украшением большого монастыря. Вообще, древний Руссик затих, умирает. В убогих келиях старого и мрачного здания доживает свой век несколько ветхих старцев-монахов. Тихо кругом, и лишь временами ветер шумит ветвями столетних деревьев, и в шелесте этом чудится тогда красочный рассказ шамкающего старца о прежнем величии этого святого места. А величественный собор позволяет догадываться о широких замыслах и светлых надеждах благочестивых иноков – надеждах, которые были разбиты неожиданно налетевшим ураганом русской революции, вовсе прекратившим приток паломников из России.
Поклонившись мощам святых угодников в прекрасном храме Старого Руссика, я приятно провел время в осмотре монастыря и дружеской беседе с его милыми насельниками. Древний старец, иеросхимонах Нектарий, сославшись на усталость, вскоре удалился в свою келлийку; со мной все время оставались услужливые и любезные: старенький екклессиарх схимонах отец Феофилакт, эконом схимонах отец Виктор и милейший молодой монах отец Флор, с которым мы не разлучались вплоть до нашего отъезда из Руссика. Когда же гостеприимные монахи согласились, наконец, нас отпустить, неожиданно выступил симпатичный схимонах отец Онисифор, монастырский огородник, с просьбой посетить и его. Как было отказаться от сердечного приглашения. И, не садясь на мулашек, мы по дороге свернули и на «владения» отца Онисифора, который после демонстрации своего огорода не преминул предложить гостям скромное монашеское угощении в виде клубники.
* * *Развлекаемый поучительным разговором отца Илиодора, вскоре я уже двигался на своей мулашке дальше и через полчаса очутился на хребте горы, где заканчивались трудности, связанные с подъемом. И какой чудесный вид был преподнесен нам как бы в награду за усилия, затраченные на первую часть путешествия. Теперь я стоял на горном хребте, оставив в стороне мулашек и моего добрейшего проводника, и не знал, где и на чем остановить восхищенный взгляд перед открывшимся очарованием. Куда я не устремлял его, всюду сверкало, искрилось и переливалось всеми цветами море, залитое последними лучами клонившегося к закату солнца: с одной стороны простирался архипелаг с разбросанными по нему бесчисленными островами, а с другой – тихо светилась безмятежная гладь залива Монте-Санто. И отсюда же видна была вершина Афонской Горы, казавшаяся теперь как бы вылитой из чистого золота.
Я стоял, как вкопанный, не будучи в силах оторвать глаз от дивной картины… Спокойно присевший около своих мулашек, отец Илиодор как бы прочел мои мысли и сказал:
– Да, это она, наша великая покровительница!.. Воистину Святая Гора… владение Царицы Небесной!.. Посмотришь отсюда, какой ведь близкой она кажется. А на деле выходит до нее каких-нибудь 45–50 километров от этого гребня, не меньше. Больно уж чистый здесь воздух кругом: монастыри и даже каливки наших старцев отсюда также хорошо видны, если присмотреться получше.
Я последовал за указанием моего спутника и вскоре, действительно, стал различать простым глазом то, что он указывал. Мне удалось рассмотреть белые стены храмов и других строений различных обителей, расположенных по склонам горы; заметил и темные пятна калив отшельников, затерявшихся в густых лесных зарослях. Но особенно выделялись золотые купола русских храмов в обителях, ютившихся на горных уступах.
Не помню, сколько времени прошло, пока я, не будучи в силах оторвать глаз от всей этой красоты, безмолвно стоял на лесистом гребне, позабыв о своем проводнике. А отец Илиодор, для которого подобные настроения опекаемых им паломников были, конечно, не новостью, ожидал меня с чисто монашеским смирением и снова заговорил только после того, как мы двинулись в дальнейшую дорогу.
– Теперь уж путь пойдет под гору! – сказал он. – Только здесь будут свои заботы, хотя и не нужно трудиться над подъемом. Зато тропинка каменистая и слишком ухабистая… Нужно по малости двигаться, господин!
Я сошел с флегматичной мулашки и, осторожно ступая, неуверенно зашагал извилистой тропкой. Приходилось задерживаться, нащупывать ногой более надежные и менее скользкие места и думать о сохранении равновесия, чтобы не растянуться на остром щебне. А привычный к этой дороге отец Илиодор, легко переступая с камня на камень и ловко обходя все препятствия, шел впереди; за ним следовали мулашки, после чего все это шествие замыкалось моей скользившей и балансировавшей особой с палкой в руках и походным мешком за плечами.
Зато мое наслаждение окружавшей природой все увеличивалось. Дело в том, что на горном склоне, расстилавшемся за хребтом, растительность становится с каждым шагом все пышнее и роскошнее. А на середине пути между тем же хребтом и восточной подошвой горы путник оказывается окруженным подлинной сказкой флоры. Здесь, на значительной высоте, самый требовательный ботаник найдет множество разнообразных образцов для своих коллекций, начиная от деревьев и растений севера и кончая подобными же представителями полуденных стран. Рядом с нежными маслиничными деревьями благоухали хвоей сосны и ели, уживалось трогательное соседство лавра и мирта с ольхой и кленом; в то же время можно было любоваться красотой и смелостью самых причудливых южных растений, обвивавших громадные стволы кедров и вековых дубов.
