Фалес Аргивинянин - Тайна пророка из Назарета
Сильна была душа моя. Я смело подошел к алтарю и преклонил колено. И здесь я получил дыхание Богини-Матери!
- Фалес Аргивинянин! - сказала она мне, - в бесконечности Вселенной являюсь я под многими образами. Но только мудрые, такие, как ты, Фалес Аргивинянин, могут узнать меня в бесконечных проявлениях моих. Я знала, что ты узнаешь меня. Я знала это потому, что когда ты, мудрый, получил первое посвящение, разговаривая в Элладе со светлой дочерью моей, которую вы называете Богиней Афиной Палладой, я и тогда прочла в твоих мыслях, что все это. одно, разум, пошедший навстречу Великому Откровению. Я тогда же отметила тебя перстом моим.
Я знала, что и сегодня твоя мудрость останется победительницей. Чем же я вознагражу тебя, великий сын мой? Вижу твой ответ: "Ничем, Великая Мать!" Но я вознагражу тебя словами моими! Странна, необыкновенна будет судьба твоя! Ты будешь человеком, будешь нечеловеком. Могущество твое будет необходимо. Но, Аргивинянин, это могущество тобой будет принесено к ногам моим. Пройдут тысячелетия, пробегут они над головой твоей, и только тогда ты, даже ты, великий в мудрости своей, поймешь то, что я сказала тебе в этом храме.
Богиня подняла чашу, поднесла ее к правой груди своей и из ее груди хлынула струя в чашу. Когда она наполнилась. Богиня подошла ко мне.
- Пей, сын мой! Пей молоко твоей Матери!
И я выпил... Удар грома раздался в груди моей, грохот сотни тысяч космосов пронесся над моей головой, как будто бесконечность. Я падал в бездну, я возносился к завесе огненной. Когда я очнулся, то увидел над собой озабоченное, но ласковое лицо своего учителя Гераклита.
- Встань, сын мой! Встань, новый светоч Фиванского святилища.
Фалес Аргивинянин БЕСЕДА С МАТЕРЬЮ БОГА
ФАЛЕС АРГИВИНЯНИН, ЭМПИДИОКЛУ, СЫНУ МИЛЕСА АФИНЯНИНА
О ПРЕМУДРОСТИ ЮНОЙ ДЕВЫ-МАТЕРИ - РАДОВАТЬСЯ.
В свое время, Эмпидиокл, я не нашел нужным сообщить тебе, что я не сразу покинул Палестину после того, как свидание в саду Магдалы наполнило сердце мое великим холодом страшного видения.
Я, Фалес Аргивинянин, чувствовал всем существом своим, что глубинные тайны сочетания Завесы Огненной с проявленным в Космосе бытием еще не полностью усвоены моей мудростью, что загадка явления Бога в образе человеческом не может быть постигнута мной, пока я не пойму Источника Жизни, явившего в бытие плоть БОЖЕСТВЕННУЮ. А постичь это я должен был, ибо понимал, что как ни страшен был холод великого видения, оледенивший мое мудрое сердце, но бездна премудрости, лежавшая на моем космическом пути, должна быть исследована полностью. Великий Посвященный не мог остановиться на половине дороги.
Тихи и пустынны были запутанные, кривые и пыльные улицы маленького Назарета, когда я, Фалес Аргивинянин, вступил на них при таинственном свете восходившей Солены. Крошечные домики, скрывавшие мирное население, были обсажены масляничными деревьями. Мне, Фалесу Аргивинянину, не нужно было спрашивать пути - ибо вот я видел столб слабого голубоватого света, восходивший от одного из домиков прямо к небу и терявшийся там, в Звездных дорогах.
Это был свет особого оттенка, свойственный источнику Великой Жизни, свет божеств женских, свет, осенявший славу вечно юной ДЕВЫ-МАТЕРИ в Атлантиде и окруживший явление Божественной Изиды в святилищах Фиванских.
Тихо, но уверенно постучал я в дверь одного из таких домов. Дверь тотчас раскрылась, и на пороге появилась высокая женщина, стройность форм которой терялась в широких складках простого, грубого хитона. Лицо ее было скрыто под грубой же кисеей фиванского изделия.
- Что ты хочешь, путник? - на низких грудных нотах прозвучал тихий голос, сразу воскресивший во мне память о дрожащих серебряных струнах систрума в храме Божественной Изиды.
- Я чужестранец, Мать, - ответил я , - ищу отдыха и пищи. В обычае ли у детей Адонаи принимать усталого путника в столь поздний час?
- Я - только бедная вдова, чужестранец, - послышался тихий ответ, наставники в синагоге нашей осуждают одиноких женщин, принимающих путников. Я одинока, ибо сыновья моего покойного мужа работают на полях близ Вифлеема, у богатых саддукеев, а мой единственный сын... - тут женщина запнулась, ушел в Иерусалим. Но у меня не хватает духу отказать тебе, усталый путник, и если кружка козьего молока и лепешка удовлетворят тебя, то...
- То я призову благословение Божие на тебя, мать, - ответил я, несколько дней тому назад я видел твоего сына, мать, я говорил с ним...
- Ты говорил с ним? Что он... - порывисто двинулась она ко мне, но сразу остановилась, - Прости меня, путник, прости мать, беспокоящуюся о своем единственном сыне. Войди, отдохни, поешь.
Я, Фалес Аргивинянин, вошел в более чем скромное жилище Матери Бога. Две скамьи, большой стол, жалкая, убогая постель из камыша в углу, прялка у кривого окна да старая святильня на маленькой полочке в углу - вот и все убранство во храме Нового, в который вступил я, Фалес Аргивинянин.
Торопливо поставила женщина на стол большую кружку с молоком, положила черную, от приставших к ней угольков, лепешку и, поклонившись мне, сказала:
- Вкуси, чужестранец, хлеба нашего... Поклонился и я, и сев за стол, окинул острым взором стоящую передо мной женщину и сказал:
- Благословен будет твой хлеб, Мать, а молоко твое я уже вкушал... Женщина подняла голову:
- Разве ты был уже у нас, чужестранец? - спросила она.
Новая, страшная загадка бытия Неизреченного глянула на меня из уст этой женщины. Но мне ли, Фалесу Аргивинянину, Великому Посвященному Фив, носящему символ Маяка Вечности в сердце, отступать перед загадками Бытия? Я напряг все свои силы и окутал женщину теплом мудрости моей, сокрывшей дыхание Матери Изиды... Женщина вздрогнула и села против меня на скамье.
- Ты прислал Благословение Божие на дом мой, чужестранец, - сказала она, - и это точно так, ибо я сразу почувствовала успокоение в сердце моем. Ты видел сына моего и говорил с ним?
- Я видел его и говорил с ним, Мать, - ответил я, - и Он благословил меня. Что значит мой призыв, жалкого червя Земли, благословения Божия на дом Матери Иисуса - плотника из Назарета перед его благословением?
- Ты... ты уверовал в Него, чужестранец? Не принял ли Он тебя в ученики свои? - тихо, но порывисто спросила она.
- Нет, Мать, - ответил я, - не уверовал в Него, ибо узнал Его. Мне не быть учеником Его, ибо вот я - всегда доныне и во веки веков буду лишь жалким рабом Его...
- Чудны речи твои, чужестранец, - помолчав, сказала женщина, - но на лице твоем я читаю мудрость и страдание великое и мое сердце, сердце бедной, жалкой вдовы, сострадает тебе и влечет к тебе. Скажи мне, мудрый чужестранец, за кого ты считаешь сына моего?
- А за кого ты считаешь его сама, Мать? - ответил я, Фалес Аргивинянин.
Женщина вздохнула и стала перебирать пальцами углы покрывала своего.
- Ты, чужестранец, - сказала она, - как бы принес сюда Дыхание Сына моего... Он будто здесь... И полно мое сердце доверия к тебе... Всю жизнь меня мучает заданный тобою вопрос. Поверишь ли, чужестранец, разгадка его порой страшит меня. Кто сын мой? Да разве я знаю это, чужестранец? По моему слабому разуму женщины понять все, что случилось на скромном пути моем?
И тихим торопливым шепотом женщина стала передавать мне, Фалесу Аргивинянину, дивные простые слова о чистом детстве своем в семье простых, чистых родителей, о чудесных голосах невидимых, неустанно шептавших ей странные дивные речи, о необыкновенных сновидениях, о явлении ей светлого крылатого юноши, возвестившего ей слова Вести Благой, о замужестве непорочном и непорочном девственном рождении Сына, которому при явлении Его на свет поклонились три мужа вида царственного...
- Они были похожи на тебя, чужестранец, - сказала женщина, - не лицом, нет, а великим миром, которым веяло от них, и чертами мудрости, которую я провижу в тебе... Не было только у них на челе складок великого страдания, неведомый путник... А что было дальше?
И снова потекли слова о ранней мудрости Дивного Дитяти и творимого им самим, о Великой Любви Его ко всему сущему... Одного только не понимала, казалось, сама женщина: той неизреченной космической любви, которую она сама накладывала на слова свои о Сыне своем... И в пылу разговора откинула она покрывало свое с лица и, да будет прославлено имя Вечно Юной Девы-Матери! Я, Фалес Аргивинянин, увидел дивные, прекрасные черты и очи, глубина которых рассеяла мои сомнения, но, казалось, еще углубила бездну загадки развернувшейся передо мной.
- Мать! - сказал я ей, - Разве ты не веришь, что твой Сын - Мессия, предреченный пророками и Моисеем? А может быть, - тихо добавил я, - и больше Мессии? Испуганно глянула на меня женщина.
- Но.. ведь Он - человек, чужестранец, - шепнула она недоуменно.
- Но и ты - простая женщина, Мать, - ответил я, - ведь и тебя ничто не отличает от сестер твоих. Или может быть, Мать, ты не все поведала мне? Женщина смущенно опустила голову.
