Алексей Бакулин - Письма в Небеса
— Иисус! Прошу Тебя, чтобы я проснула совсем утром, чтобы я не опоздала! Помоги плохой, глупой, сонной старухе, я Тебя сильно прошу, да!
Она поворачивается ко мне, лицо её взволнованно, в глазах блестят слезы.
— И Он меня проснул! — говорит она шепотом. — Ровно без половины шестого. И я успела на вокзал, приехать к своей бедной сестре в Сортавала… Это — великолепное!
Некоторое время мы молчим.
— Так-так! — говорю я через минуту. — Значит у вас, у лютеран, Бог вместо будильника? Здорово! Во всем свой практический смысл! Приспособили веру для хозяйства!
— Что-что? — рассеянно переспрашивает Марта Карловна, все ещё полная воспоминаний о своей чудесной встрече с Богом. — Да, да, вместо будильника, да… Он меня проснул Своей великолепной рукой! Такую глупую сонную старуху… Да.
— Знаете, что это было на самом деле? — спрашиваю я, грозно прищурясь. — Это была прелесть! Вас, лютеран, Бог слушать не может!
Марта Карловна очень удивлена и обижена.
— Но меня, Алексей, Он услышал, да. Вам не надо злиться: я говорю правду.
Возмущенно фыркая, я удаляюсь.
А вскоре случилось мне купить билет на поезд, который отходил «совсем утром». И надо же такому случиться, что будильник мой сломался, а другой взять было негде. Я понял, что мне ничего другого не остается, как последовать примеру бедной, обиженной мной Марты Карловны. И вот, стою у иконы, и краснея, бормочу:
— Господи… Прости мя, грешного… Посли, Господи, ангела твоего, чтоб разбудил (чуть не сказал «проснул») меня…
И, помолчав:
— Прости мя, Господи, что обидел рабу Твою, Марфу…
Утром, в нужное время, проснулся, как от толчка. Великолепной Своей рукой Бог разбудил меня.
С тех пор так всегда и делаю, когда будильника рядом нет. И никогда не просыпал. А с Мартой Карловной больше не сводил случай, и не было у меня возможности попросить прощения у неё лично…
ПЕРЕВОДЫ с РУССКОГО
А здесь — три старинные русские повести, переложенные мною на современный язык. Оно конечно: переводить с русского на русский — занятие странное, но кто же сегодня прочтёт дивные творения наших древних словесников в их первозданном виде? Кто станет напрягаться, разбирая непривычные обороты, раздумывая над незнакомыми словами?.. А мне до боли жалко, что несколько веков великой русской литературы, нашей допушкинской, допетровской словесности, словно в сундук заперты и живут отдельно от народа на положении музейных экспонатов, забытых в запасниках. Спроси: «Что вы знаете из древнерусской литературы?» В лучшем случае назовут «Слово о полку Игореве». Ну, может быть, при особом везении — «Повесть временных лет»…
О «Слове о полку…» — разговор особый. Как-то странно вышло, что оно в сознании наших современников наглухо заслонило собой всю древнерусскую литературу. Читать его — никто не читает: дай Бог одолеть только: «Не лепо ли ны бяшеть, братие…», — на этом 999 из тысячи сломается, — а переводы, даже самые затейливые — скучны (да простят меня горячо любимые Майков и Заболоцкий, — но, увы!). Однако, слышать о «Слове…» — все слышали, и все искренне считают, что древнерусская литература — это смешная и неудобопроизносимая словесная каша. Кого-то такое положение вполне устраивает: зашла речь о древнерусской литературе, и тотчас — «Не лепо ли ны бяшеть…» — и аудитория частью рассасывается, частью засыпает. «Вопросы к лектору будут?» — Вопросов нет.
В такой же фанерный щит, прикрывающий собой всё богатство нашей литературы, старательно пытаются превратить и Пушкина. Слова «Пушкин — это наше всё» произносится сейчас со значением: «…а больше ничего и нет, и не ищите зря!» Когда слышишь, что писатель-русофоб называет свой цикл лекций «В России всё начинается с Пушкина», — то невольно чешешь в затылке: «Да вправду ли так?»
Нет, не так, не правда. Пушкин не свалился с неба на унылый безрадостный пустырь. Русская словесность всегда была цветущим и плодоносящим садом, — даже в XVIII веке, когда писание стишков считалось занятием смешным и неприличным.
Да полно об этом. Вот я попробовал — как мог бережно — переложить на современный три русские повести. Повести очень известные — тем, кто интересуется вопросом. Мне даже как-то боязно оценивать их, потому что я могу сбиться и вместо слов начну ставить одни восклицательные знаки, ибо моё восхищение этими вещами безмерно.
Во-первых, «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Слава Богу, эти святые становятся сейчас известными своему народу. О них уже слышали, уже читали их житиё в пересказе журналистов — православных и не очень. Хотите, можете воспринять эту повесть как сказку. Почему же нет? Страшный змей-обротень, волшебный Агриков меч, премудрая дева, живущая в одинокой избушке у самого леса… В обыденной жизни мы с подобными вещами встречаемся не ежедневно. Хорошо, пусть повесть будет повестью-сказкой; на святых Петра и Февронию это нисколько не бросает тени: если о людях пишут сказки, значит, это были поистине замечательные люди. Хотите относиться к повести, как к документальному рассказу? И это возможно. Шагайте по такому пути, вооружившись костылём из рассуждений о реальности, подчинённой архетипу (по Юнгу) и о «вечном возвращении» мифа (по Ницше). Можете так же принять во внимание такую мысль: там, где в мир является великая святость, там законы естества неизбежно начинают расплываться и течь, обнажая всевозможную запредельность.
…Не помню, кто же это сказал, что писать о счастливой любви невозможно? Древний русский писатель этого высказывания не слышал, и потому в простоте написал повесть о счастливой любви Петра и Февронии, — и смотрите теперь, сколько в этой книге мудрости, радости, света, красоты!..
Но, если кто любит читать про несчастную любовь — тем, пожалуйста: «Повесть о Тверском Отроче монастыре». Что сказать о ней? На первый взгляд это рассказ о том, как невеста прямо из-под венца ушла к другому. Для более пристального взгляда это повесть об обретении своего единственного, только тебе предназначенного пути. Называть повесть трогательной, жалостливой, сентиментальной? Есть такое желание, ибо главному герою, бедному жениху, от всей души сочувствуешь, и жалеешь его, и просто сердце кровью обливается… Но я назову повесть героической, ибо герой свою беду превратил в подвиг. Мелодрама об обманутом влюблённом и хитрой, корыстной невесте (небось, жениха-то ради князя бросила!..) на наших глазах превращается в житие святого. Судите сами: человек получил прежестокую рану в самое сердце, и не только не умер (телесно или душевно), но и сумел из раны сотворить себе спасение, в самой ране сумел найти силы для выхода на новую ступень бытия. При таком понимании и невеста из коварной изменницы вдруг превращается в премудрую деву, в прозорливую целительницу, сумевшую болезненным лечением поставить больного на ноги.
А вся эта обстановка «Повести об Отрочем монастыре», все эти лебеди, соколы, ладьи на реке, светлые летние леса, эти нарядно одетые и прекрасные ликом герои!.. Что с этим сравнится в мировой литературе? Скажите, что?
А вот вам и уголок тёмного мира: «Повесть о Савве Грудцыне». Захватывающая вещь! Рассказ о юноше, продавшем (задарма отдавшем!) душу нечистому. Что хотите со мной делайте, а я не могу не воспринимать эту повесть, как чисто документальное повествование. Она как бы дышит подлинностью, она насыщена бытовыми и историческими деталями настолько убедительными (вплоть до указания адресов некоторых героев), что порою напоминает кинохронику. Маршруты поездок отца главного героя, картины жизни русской глубинки XVII века, описание мало кому теперь известной осады Смоленска, захваченного поляками, Москва, царь Михаил Феодорович… Всё это описано очевидцем, и очевидцем умным, наблюдательным. И какое он показывает знание человеческой натуры, как точны его психологические характеристики, — достаточно скупые, но меткие! И какой духовный опыт он являет! Для человека нецерковного похождения Саввы и его «братца»-беса — только сказочка, быть может «фэнтези»… А между тем, если сравнить «Повесть о Савве…» с суждениями святых отцов о нечистой силе, то видишь, что автор ни на волос не сочиняет, не предаётся вольной и безответственной фантазии; нет, ему и эта сторона бытия известна откуда-то, по опыту известна…
А может быть, это сам Савва и написал о себе, уже будучи монахом? Кто его знает, уж очень всё объёмно, вещественно, прямо рукой пощупать можно…
Ладно, не буду предвосхищать. Скажу ещё только, что в пересказе я, в частности, старался воспроизвести ритм, движение речи авторов, а речь их движется не по-современному, и к этому шагу нужно немного приноровиться…
