Василий Сергеев - Янычары

Мыкал, хранитель таинственных слов, которыми Аллах творил небеса и землю, знал, как отнять у низвергнутого Шайтанаила силу – лишить его имя частицы «ил». После этого Шайтана удалось загнать в ад...

Один из янычар, не сдержавшись, громко фыркнул. Абдаллах удивленно и вопросительно посмотрел на него... Но поднялся другой, сидевший рядом, и стал смущенно оправдываться:

– Я ему сказал, что Шайтан – это мужской зебб. Ну, а Ад, известное дело, – это женский фардж. Ибо и то и другое – воплощение греха и источник самых мучительных страстей и скорбей, раздирающих душу... Вот он и представил себе, как Шайтана загоняют в Ад...

Вокруг засмеялись.

– Если б женщины способны были понять, какие страдания мы терпим из-за их отсутствия, они прониклись бы к нам сочувствием, – добавил янычар.

– Что, фарджию приходится самому стирать? – ехидно спросили оратора из рядов.

– И фарджию, и шальвары...

– Они у него и по доброму-то месяцами не стираны...

– Он проводит омовение шальвар песком...

Абдаллах уже знал, что все таборы женщин, которые почти по штату всегда сопровождают орты и весьма полезны, даже необходимы для массы бытовых надобностей, не считая уж того главного, для чего они были созданы, задержаны на Чанаккале, на том берегу, и будут еще не скоро, ибо в первую очередь переправлялись войска.

– У богомилов принято, – без тени улыбки заметил он, – загонять Шайтана в ад на каждом радении. Женщины у них допущены в масджид наравне с мужчинами, и в конце их молитв происходит свальный грех. Но как их обвинять? – продолжил он, зная, что выводы нельзя навязывать, что каждый из слушателей должен их сделать сам. – Я не знаю, можно ли их обвинять, если они отвергли реальную жизнь, как творение Шайтанаила? Ведь для них страдания – призрачны, ложь и правда – чистая условность, ибо их нельзя различить. Им никого не надо жалеть – чем тяжелее мучения, тем скорее освободится душа мучимого от плотской оболочки зла! А любить им никого нельзя, потому что любовь к конкретному человеку обессиливает...

– Как это?.. – недоуменно протянул один из воинов.

– А вот так! Если ты любишь девушку и я знаю это, – я возьму ее, приставлю ей к горлу нож, и ты сделаешь то, что я тебе скажу. Ты слаб еще более, чем девушка. А если ты ее не любишь, то ты равнодушно скажешь: «Я тоже давно хотел посмотреть, какого у нее цвета кровь», и мне придется драться не с ней, а с тобой. Ты силён. Понятно? Потому-то вам и запрещено жениться и заводить семьи и детей... Нам запрещено – поправился он.

«Дети, – горько подумал Абдаллах. – Наверное, они и у меня есть, от этих веселых девчонок... Время от времени у них кто-то рождается, хоть они и предохраняются какими-то отварами корешков, высчитывают на пальчиках фазы луны... Это не предается огласке – детей сразу увозят и отдают на воспитание ремесленникам Ахи. Кто из них – мой ребенок? Я никогда не смогу сказать ни слова своему сыну – я его не узнаю. А если б и узнал, я бы ничего, кроме сабли, не смог ему завещать, будь я хоть эмиром. У меня ничего нет, и я сам – раб...»

Как лечили византийского императора

Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет.

...Субтропические сумерки наступают быстро. Прозрачно-фосфорическим дымом протянулся в небе с севера на юг Млечный Путь. Вместе с прохладой стала ощущаться сырость, близость моря; приторно-сладко запахло мимозами. Походный лагерь в синей долине, освещенный смолистыми сосновыми кострами, казался перевернутым и увеличенным отражением неба в чаше Джамшида. У костров не спали: и те сотни, которые уже получили свои казаны с ароматным пловом, и те, где кашевары замешкались. Здесь суеты у костров было даже больше. Чтобы было легче дождаться ужина, каждому воину выдали по большому соленому лещу, а каждый десяток получил амфору бузы .

– Сейчас мы гложем зубами жирные хребты этих рыб, но их вкус ничто в сравнении с тем, что нас ждет в раю...

– Он может открыться перед каждым из нас хоть завтра, и, поистине, интересно знать, что же нас там ждет!

– Гурии будут там угощать нас соленым мясом Левиафана! Это страшное чудовище, которое иные называют рыбой, могло, не затруднившись, проглотить и человека и слона!

– Юнуса проглотило, правда, он потом выбрался...

– Аллах, в заботе, чтобы потомство великана не переполнило мир, убил и засолил его единственную самку; эту солонину едят в раю лишь избранные!

– Хорошо, что это рыба, а не тот козлоногий хвостатый сатир, которого христиане, по утверждению святого Иеронима, засолили и прислали в бочке равноапостольному императору Константину!

– И он его ел? – изумленно раскрыл рот какой-то молодой янычар...

– Нет, любовался на него!..

– Занялся с ним любовью!..

– С соленым-то?

– Это называется некрофилией!..

– Это называется содомией!..

– Это называется «на солененькое потянуло»!..

– »Полноте, люди, сквернить несказбнными яствами тело...» .

– Внимание и повиновение! Идет юзбаши! – воскликнул кто-то, первым заметивший приближающегося сотника.

– Клянусь Аллахом, сейчас, когда наши мечи готовы соприкоснуться с византийскими, – сказал подошедший и слышавший конец разговора Абдаллах, – вам надо знать, чего стоит тот, с армией которого вы будете сражаться. А византийские императоры, поистине, таковы, что способны и на некрофилию, и на людоедство!

Рассказывают, что давным-давно один византийский император, кто-то из Палеологов, заболел, по воле Аллаха, тяжкой болезнью, с которой никто из его лекарей не умел справиться. По всей стране кликнули клич, всюду разослали гонцов, призывая мудрецов и лекарей попробовать свои силы в схватке с этой болезнью. Осмотреть императора и отказаться, чувствуя себя не в силах, мог каждый; тому же, кто, пообещав исцеление, не добьется его, была обещана смерть легкая и быстрая.

Мудрейший имам Абу Хамид ал-Газали, «Столп Ислама» велел своему ученику аль-Арифу отправиться к византийскому двору, дабы его руками утвердилось дело ислама, дабы стать ему Наср уд-Дином . Шейх аль-Ариф, принятый с почестями, заявил, осмотрев императора, что назовет средство, которое излечит его, – но лишь в присутствии всех его придворных. Когда те собрались, суфий воскликнул:

– Нет мощи и силы как только у Аллаха! Его Императорское Величество должен принять истинную веру, и, поистине, исцеление от этой болезни будет наименьшей ему наградой!

Придворные возроптали, а христианский духовник императора заявил, что Его Величество давно и глубоко исповедует истинную веру – ибо христиане тоже называют свою веру истинной! – но она нисколько не облегчает его страданий.

– Я предполагал эти слова, – продолжал суфий, – готовился к такому обороту вещей, составил гороскоп блистательного и рассчитал смешение четырех основных субстанций (хилт): крови, лимфы, сафры и савды в его теле, и нашел только одно средство для спасения императора. Но я боюсь его назвать.

И снова послышался гневный и насмешливый ропот придворных, и то один, то другой выкрикивали: «Он дурачит нас!», «Стоило ж в такую даль ехать!». Франкский посол обратился к нему с заклинанием qui vult decipi – decipatur! , что на щебечущем языке неверных означает «дураки достойны быть обманутыми», – а везир императора заявил:

– Предать лжелекаря казни легкой и быстрой, как и было обещано.

Однако, вовсе не испытывая страха и не обращая внимания на этот ропот, аль-Ариф продолжал:

– Я боюсь назвать это средство, но это не значит, что я его не назову! Император будет исцелен, приняв несколько ванн подряд из свежей крови живых младенцев!

В тронном зале наступила мертвая тишина.

Потом, когда ошеломленные придворные обрели дар речи, они возмущенно загудели. Слышны были слова: «...никто не имеет права...», «...брать на себя такую ответственность, вы подумайте!..», «...жестокость...», «...откуда он вообще взялся?..», «...чужеземец, может, того только и добивается...». Наотрез отказался от такого «с позволения сказать лечения» и присутствовавший здесь же император.

Но это было днем. А вечером, на тайном совете, где, кстати, никто не усомнился в авторитете целителя, посланного самим ал-Газали, было решено: жизнь императора – вещь бесценная и здесь все средства хороши. Как вы думаете, удалось ли убедить в этом императора? Разумеется! Не прошло и трех дней, как даже в самые отдаленные уголки страны пришел указ: через неделю должное число младенцев должно быть доставлено в Константинополь.

Матери плакали кровавыми слезами, когда воины, отшвыривая их, вырывали обреченных детей у них из рук. Но что они могли сделать!