Старец Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
Позднее Старец умерил суровость подвига, добавив к хлебу и другую пищу, например вермишель и фрукты. Они ели все дозволенные монаху виды пищи ради смирения и для того, чтобы не было искушения осуждать других. При этом у них были весы, на которых они взвешивали хлеб и другие продукты. Их тарелочки вмещали лишь несколько ложек еды. Пищу они принимали только один раз в день, даже если это была Пасха, или Рождество, или масленица. Ели они ровно столько, чтобы иметь силы стоять на ногах и подвизаться. Старец говорил: «Чтобы приобрести свободу от страстей, человек должен сгноить свое тело и презреть смерть». [130]
Он тщательно соблюдал положение устава о питании только один раз в день, чтобы не беспокоил желудок. Ибо при таком беспокойстве нарушался бы телесный, а следовательно, и душевный мир, что принесло бы большой ущерб. Поэтому, желая во всем иметь меру и рассуждение, в три первых дня Великого поста они не соблюдали полного воздержания от пищи, но после девятого часа, когда вечерело, ели немного хлеба или сухарей и пили горячую воду.
Кроме Великого поста, Старец часто совершал и другие «четыредесятницы». В конце каждой он, как правило, имел какое-нибудь видение.
Однажды после длительного поста ему было видение некоего стола с тремя ножками. Одна ножка полностью отвалилась и лежала внизу, а другая покосилась, готовая упасть в любую минуту. Третья же стояла прямо, и лишь на нее одну почти полностью опирался стол. И некто, показывающий ему этот стол, сказал: «Это — Святая Гора». Это видение он имел около 1930 года.
После другой «четыредесятницы» Старец имел такое видение. Перед ним было поле, усеянное ловушками, и все святогорские отцы в какую-нибудь да попадались, главным образом в ловушку рукоделия и ловушку денег. Тогда Старец получил извещение, что происходит это по причине безрассудного рукоделия.
* * *
«Как-то раз, — рассказывал отец Арсений, — я пошел в один монастырь, чтобы взять немного сухарей. Служитель мне вынес целый мешок.
— Это много, — сказал я ему.
— Ничего, бери.
Представьте себе, каково нагрузить себя полным мешком и торбой с разными другими вещами и от этого монастыря подняться на вершину горы, где располагался скит Святого Василия. Наконец я добрался. Открываем мы со Старцем мешок и что же видим? Все сухари червивые. Я по немощи человеческой возроптал:
— Ну что за человек! Не мог он это дать мулам? Была нужда мне напрасно столько трудиться!
Тогда Старец сказал:
— Почему напрасно, отец Арсений?
— Так что же мы будем с этим делать?
— Что делать? Съедим их! Бог нам дал это. Если бы мы были достойны лучшего, Он послал бы нам лучшее.
— А как же быть, Старче, с червями?
Подумал немного Старец и ответил:
— Нашел решение! С сегодняшнего дня и впредь мы будем есть, когда стемнеет, — и не увидим червей.
Так и было, пока мы все это не съели. Поначалу, врать не буду, я испытывал затруднение. Но что было делать? Ведь так сказал Старец! А потом, поверьте мне, Бог сделал эти сухари такими вкусными, что они казались нам лучшими сладостями».
Таким был один из плодов крайнего послушания отца Арсения.
«В другой раз, чтобы меня испытать, Старец, как только завечерело, сказал мне:
— Иди, отец Арсений, поедим сухарей. Читай молитву.
Я прочитал „Отче наш“ и только собрался поесть, как вдруг Старец сказал мне:
— Давай представим, отец Арсений, что мы уже поели. Читай благодарственную молитву.
Хорошо. Но то же самое повторялось три-четыре дня. На четвертый день силы мои закончились, ибо днем я много трудился, а ночью еще больше трудился в бдении. Тогда я сказал Старцу:
— Прости, Старче, я больше не могу. Что мне делать?
— А, ну тогда сегодня вечером давай поедим, — ответил он мне». [131]
* * *
Старец Иосиф и отец Арсений жили в великом нестяжании не только ради подвига самоотречения, но прежде всего чтобы ничто не отвлекало их от внутренней молитвы. Ибо ограниченность в вещах и довольство малым помогают подвижнику оставаться беспопечительным, неразвлеченным и сосредоточенным. Их имущество было настолько ничего не стоящим и ничтожным, что они никогда не испытывали трудностей в своих частых переездах. Старец до конца дней сознательно жил в такой бедности, что, когда он преставился, не оказалось ничего на что-либо годного, что мы могли бы унаследовать. Только из благоговения мы оставили себе несколько мелочей.
К вещам общины Старец относился с очень большой бережливостью. Основываясь как на Священном Писании, так и на Святых Отцах, он учил нас, насколько необходима бережливость, чтобы не потерять нам благословение Божие. Поэтому, когда он случайно ронял немного пшеницы, или сухарь, или что-то еще незначительное, он всегда наклонялся, чтобы это поднять, даже в старости, когда ему было трудно из-за болезни. Он нам говорил: «Любое пренебрежение к какой-нибудь вещи, пусть и самой малой, вменяется в расточительность. Я знаю, что наш покровитель, честной Иоанн Предтеча, которому посвящена наша церковка, заботится о нас, чтобы обеспечить нас всеми благами. Ибо я видел много раз, как он бросает в нашу ограду многое из того, что нам необходимо. И я получил извещение, что он нам подает это, потому что мы стараемся не расточительствовать».
И Старец никогда не боялся давать так много милостыни, что у него самого ничего не оставалось, зная из опыта, что честной Предтеча позаботится вновь дать ему то, в чем он нуждается.
Для них было очень естественным иметь такое доверие к своему покровителю. Отец Арсений нам рассказывал, что однажды, когда они подвизались на вершине Афона и начали голодать, им явился честной Предтеча и дал хлеб из собственных рук.
* * *
Всю жизнь Старец проливал реки слез. Однажды, когда он сидел в пустыне в одиночестве и, как обычно, плакал, он услышал шаги. Шел какой-то путник, и Старец хотел сдержать слезы. Он постарался прервать рыдания, но у него ничего не получилось, ибо слезы бежали так сильно, словно он был смертельно ранен.
Основываясь на собственном опыте, Старец говорил: «Сколько вы будете подвизаться в безмолвии и недерзновенном образе поведения, столько и слезы будут вас посещать». И еще он нам говорил: «Иисусова молитва с болью рождает печаль. Печаль приносит слезы. Слезы, в свою очередь, рождают более чистую молитву. Ибо слезы, как миро благоуханное, смывают грязь, и душа очищается».
* * *
Особо отличало Старца то, что он не только хранил, но и взращивал свою неповторимую подвижническую ревность с начала и до конца жизни. Он подчеркивал значение первоначальной ревности и для нас: «Если мы ее не можем взрастить, то по крайней мере не будем ее умалять. Ибо отсюда видно преуспеяние. Но чтобы преуспеть в ревности, мы должны наблюдать за своим поведением и замечать изменения, которые всегда случаются со всеми».
Старец начал свой подвиг с очень большой ревностью. Такая ревность — редкое явление в нашем поколении и является исключением. Промысл Божий устраивает, чтобы в каждом поколении находились такие герои, дабы и мы могли прочно стоять на своих ногах. Они не вводят ничего нового, они хранят то же самое Предание Церкви. Конечно, можно читать о том, что было «во время оно». Но если не видеть при этом, как Предание исполняется, то может наступить разочарование. Ведь в наши дни произошли огромные перемены, все изменилось, и нас постоянно волнуют вопросы: разве возможно сегодня исполнение Евангелия? Разве возможно, чтобы Божии обетования исполнились на современных людях? И Промысл устраивает, чтобы появлялись такие исполины, такие герои, которые удостоверяют, что действительно и тогда, и теперь, и завтра наш Иисус — Тот же самый, истинный (ср.: Евр. 13:8).
Небесные состояния
В то время Старец Иосиф предпринял и подвиг затворничества. На протяжении целого года он не выходил из крошечной келейки, темной, как гроб, и настолько тесной, что в ней можно было задохнуться. Раз в несколько дней отец Арсений подходил к келлии и через окошко давал Старцу сухари.
Позднее Старец объяснил, что такой подвиг он предпринял из-за сильного посещения благодати, которого сподобился в это время. Ум его затворялся в сердце, и ощущал большую сладость и блаженство. Блаженство было таким, что слезы текли сами собой. Случалось даже, что он не чувствовал, в теле он или вне тела. [132] Единственное, что он чувствовал в сердце, — это Иисусову молитву.
Чтобы не потерять это состояние, он решил получше оградить себя. Поэтому и затворился в своей тесной келейке. Он оставался закрытым в ней много дней подряд, даже не проветривая ее. Однажды ночью, приоткрыв окошко, чтобы подышать, Старец вдохнул свежего воздуха, потерял сознание и выпал из окна. Но подвига своего он, конечно, не оставил.
