Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Духовное возрождение. Сочинения на Бенгали
Всех свидетелей по делу можно было разделить на три категории. Это были полицейские и работники секретной службы; люди из низших слоев общества и прочая публика, побаивавшаяся полиции за свои грехи и потому особенно чтившая ее; и другие, которые совершенно не питали любви к полиции, но которых по их малодушию полиция против их воли привлекла к этому делу. У каждой группы была своя манера давать показания. Представители первой категории четко, без запинки проговаривали свои показания, заранее подготовленные и тщательно выверенные, и без тени сомнения опознавали тех, кого должны были опознать. Вторая группа свидетелей, «друзья полиции», с особым рвением давала показания и очень усердно опознавала тех, кого нужно было опознать, однако иногда, переусердствовав, представители этой группы опознавали и кого не надо. Насильственно привлеченные свидетели говорили только то, что знали – обычно очень немногое, – чем вызывали крайнее недовольство г-на Нортона. Подозревая, что свидетель скрывает какую-то очень важную для суда информацию, он обычно устраивал перекрестный допрос, чтобы выудить из него тщательно скрываемую тайну, пусть даже путем хирургической операции. Это ставило свидетеля в крайне затруднительное положение. С одной стороны у него был мечущий гром и молнии г-н Нортон и красноглазый г-н Бирли, с другой – тяжелый грех, который он брал на душу, посылая своими ложными показаниями собственных соотечественников на Андаманские острова. Вопрос о том, кого удовлетворить в первую очередь – Нортона и Бирли или же Бога, вставал для свидетеля со всей остротой. С одной стороны, сиюминутная опасность навлечь на себя неудовольствие тех или иных лиц, с другой – адские муки и тяготы в последующей жизни из-за своих дурных поступков. Но свидетель рассуждал так: преисподняя и следующая жизнь – это все где-то очень далеко, тогда как гнев человеческий может обрушиться на него уже в следующую минуту. Большинство свидетелей боялись, что их обвинят в даче ложных показаний (как раз за то, что они не хотели этого делать!), поскольку такие случаи не были редкостью. Для этой категории свидетелей время, проведенное при даче показаний в суде, было исполнено страха и мучений. Только к концу допроса жизнь, с которой они уже почти простились, возвращалась к ним и они могли вздохнуть с облегчением. Тем не менее некоторые были совершенно спокойны и уверены в себе, ничуть не боясь гнева Нортона, – при этом англичанин прокурор, следуя национальной привычке, заметно смягчался. Новые и новые свидетели приходили и уходили, давая самые разные показания, и ни один из них при этом ни на йоту не сдвинул дело. Некоторые и вовсе заявляли: «Я ничего не знаю и вообще не могу понять, почему полиция втянула меня в это дело». Подобный метод ведения дела вообще, наверное, возможен только в Индии, в любой другой стране судья давно бы вынес осуждение полиции и притом в самой категорической форме. Привлекать сотни свидетелей, собранных совершенно случайно, независимо от того, имели они отношение к делу или нет, тратить государственные деньги и бессмысленно держать обвиняемых в тяжелых тюремных условиях в течение длительного времени – такое может делать только полиция Индии. Но что же еще оставалось делать беднягам полицейским? Они же числятся сыщиками только на бумаге, не имея к тому действительных способностей. Поэтому единственное, что им оставалось делать, это раскинуть свои широкие сети, заполучить в них как можно больше свидетелей, нужных и ненужных, и притащить их в суд, как кота в мешке. Кто знает, может кто-нибудь из этих свидетелей возьмет да и скажет что-нибудь стоящее, а то и даст нужные показания.
Метод опознания тоже был довольно загадочный. Вначале свидетеля спрашивали: «Знаете ли вы кого-либо из этих людей?» Если свидетель отвечал: да, счастливый г-н Нортон просил его тут же продемонстрировать способности его памяти. Если же свидетель говорил: я не уверен, может быть, и знаю, г-н Нортон делался немного грустен и говорил: ну хорошо, постарайтесь. Если же кто-то говорил: нет, я никогда их не видел, или: я не запомнил, то и тогда г-н Нортон не отпускал его. При виде такого количества лиц могут всплыть какие-то воспоминания из прошлой жизни – с этой надеждой Нортон решал повторить эксперимент с опознанием. Но ему так и не удавалось разбудить в свидетеле эту йогическую способность – быть может тот вообще не верил в прошлые рождения и, мрачно шагая в сопровождении сержанта между двумя рядами обвиняемых, говорил, даже не смотря на нас: нет, я никого из них не знаю. Упавшему духом Нортону ничего не оставалось, как свернуть попусту расставленные сети. Но процесс этот продемонстрировал и чудесные возможности человеческой памяти. Выстроят тридцать-сорок человек, ты не знаешь даже, как их зовут, или вообще никогда их не видел ни в этой, ни в какой-либо другой жизни, или, может быть, где-то видел одного-другого, или видел кого-то там-то и там-то, а в другом месте не видел. Или, например, ты случайно увидел, как человек чистит зубы, и его фигура навсегда отпечаталась в твоей памяти. Ты не помнишь, когда видел этого человека, что он делал, был он один или с кем-то еще – ничего; лишь фигура этого человека запечатлевается навсегда. Или, например, ты встречался с Хари десять раз и поэтому вряд ли его забудешь; если же ты видел Шьяма лишь только полминуты, но уже не забудешь его никогда и никогда ни с кем не спутаешь, – такая память не часто встречается в несовершенной человеческой природе на этой бренной земле, окутанной бессознанием материи. Однако в нашем деле не один и не два человека, а каждый полицейский оказался обладателем такой поразительной безошибочной памяти. Из-за чего наша преданность и уважение к полиции возрастали с каждым днем. Но все же надо сказать, что раз-другой у нас возникли определенные подозрения. Когда читаешь в задокументированных показаниях свидетелей, что Шишир Гхош в апреле месяце был в Бомбее, а несколько полицейских утверждают, что своими глазами видели его в это самое время на Скотт Лейн в Калькутте, то невольно возникает какое-то нехорошее чувство. Или когда Бирендрачандра Сен из Сильхета, физически находясь в Баньячунге в доме своего отца, явился в тонком теле оккультному видению полиции в Маниктола-Гарденз и на Скотт Лейн – о существовании которой Бирендра даже не подозревал, как было позднее доказано при следствии, – сомнения возрастали; а уж когда людям, ни разу в жизни не бывавшим на Скотт Лейн, сообщали, что они не один раз были замечены там полицией, возникающее чувство подозрения казалось довольно естественным. Свидетель из Миднапора – в котором, правда, обвиняемые из Миднапора узнали секретного агента – сказал, что видел, как Хемчандра Сен из Сильхета произносил речь в Тамлюке. Хемчандра же никогда не бывал в Тамлюке в своем смертном теле, однако тень его примчалась из Сильхета в Миднапор и своей пламенной патриотической речью усладила зрение и слух нашего любезного детектива. Но еще большие чудеса произошли с телом Чаручандра Роя из Чандернагора, материализовавшимся в Маниктоле. Два полицейских офицера поклялись, что такого-то числа, в такое-то время видели Чару-бабу в Шьямбазаре, откуда он шел в сопровождении одного из заговорщиков к Маниктола-Гарденз. Полицейские шли за ним на близком расстоянии до самых дверей, поэтому ошибки быть не могло. Оба свидетеля не отступили от своих показаний даже при перекрестном допросе. Действительно, как слова Вьясы воистину правдивы, Vyāsasya vacanaṁ satyam, так и показания полиции не могут быть ложными. Они также не ошиблись ни во времени, ни в числе, поскольку, по показаниям директора колледжа Дюпле в Чандернагоре, в тот же день и в то же время Чару-бабу уехал из колледжа в Калькутту. Но самое удивительное, что в тот же день и в тот же час его видели на станции Хаура разговаривающим с мэром Чандернагора Тардивалом, его женой, губернатором Чандернагора и еще несколькими уважаемыми европейскими джентльменами. Все они согласились выступить в качестве свидетелей Чару-бабу. Так как полиции пришлось освободить Чару-бабу после вмешательства французского правительства, то тайна эта так и оказалась нераскрытой. Но я бы посоветовал Чарубабу послать все имеющиеся у него доказательства в Общество психических исследований, чтобы способствовать развитию науки. Поскольку показания полицейских – особенно из отдела уголовного розыска – не могут быть ложными, то остается лишь искать ответа в теософии. В целом этот процесс показал, как легко по британской системе правосудия невиновный может быть наказан, заключен в тюрьму, выслан и даже лишен жизни. Тому, кто не был под следствием как обвиняемый, трудно понять, как обманчив кодекс прав человека на Западе. Он скорее похож на игру, ставка в которой – свобода человека, его радости и горе, пожизненные мучения для него самого и его семьи, его друзей и родственников, оскорбление, смерть заживо. При этой системе нельзя с уверенностью сказать, скольким преступникам удалось избежать наказания и сколько погибло невиновных людей. Только участник этой игры, жертва этой жестокой безжалостной реакционной машины, может понять, почему пользуются все большим успехом идеи социализма и анархии. При такой обстановке неудивительно, что многие добродушные, либерально настроенные люди заговорили о том, что пора покончить с этим обществом, которое держится на пороке и страдании, на терзающих душу стонах невинных, на их кровоточащих сердцах.
