Андрей Десницкий - Андрей Десницкий Статьи о Библии

В этом, пожалуй, основное отличие пророчества от гадания. Обращаясь к гадалке, человек ждет ответа на вполне конкретный житейский вопрос: где ослицы, за кого выходить замуж, какие акции покупать. А пророчество само врывается в человеческую жизнь, открывая людям волю Божью о них самих и окружающем мире. Оно зачастую неудобно и нежеланно: даже Саул сначала смутился, спрятался и не хотел выходить, когда израильтяне стали призывать своего царя. Что уж говорить о тех пророчествах, которых обличают и грозят бедой!

Но значит ли это, что пророчество, как и гадание, тоже имеет только один конкретный смысл, относящийся к ближайшей перспективе? Вовсе нет. Вслушаемся в слова Исайи: Как упал ты с неба, денница*, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней. Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: «тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее, пленников своих не отпускал домой?». Все цари народов, все лежат с честью, каждый в своей усыпальнице; а ты повержен вне гробницы своей, как презренная ветвь, как одежда убитых, сраженных мечом, которых опускают в каменные рвы, — ты, как попираемый труп, не соединишься с ними в могиле; ибо ты разорил землю твою, убил народ твой: во веки не помянется племя злодеев. Готовьте заклание сыновьям его за беззаконие отца их, чтобы не восстали и не завладели землею (Ис 14:12–21).

О ком и о чем это? Исайя утверждает, что это сказано о царе Вавилона, самой жестокой империи того времени и наиболее страшном враге израильтян. Но эти слова пророка вспоминаются и в Новом Завете. Христос говорит: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию (Лк 10:18)— по–видимому, имея в виду именно эти слова Исайи. При этом Он однозначно называет того, кто спал с неба, сатаной. А еще всё это очень напоминает Владимира Ильича Ленина и его верных соратников: вспомним о богоборческом пафосе Ленина, и о его прижизненном и посмертном культе, и о падении основанного им общественного строя, и об истреблении ближайших соратников, и даже о том, что он до сих пор не похоронен.

Так о ком же это пророчество— о вавилонском царе, о сатане или о председателе Совнаркома? Обо всех сразу, и о каждом в отдельности. Исаия говорит о гордом и жестоком правителе–богоборце. Наиболее полное и яркое воплощение этой идеи— действительно, сатана, но, к сожалению, в мировой истории не один он пошел по этому пути. Правители Вавилона или Третьего Рейха, вожди большевизма и африканские диктаторы— в этой галерее множество имен из разных стран и эпох. Следуя за сатаной, они уподобляются ему в той или иной степени, они сами вставляют свое лицо в отверстие на холсте, как у старинных фотографов.

Пророчество говорит об истории, но воспринимает ее как окно, через которое можно взглянуть на Вечность. Или, точнее, показывает нам, какими глазами Вечность смотрит на нашу современность. Поэтому пророчество, даже однажды уже сбывшееся, остается в каком–то смысле открытым для последующих событий, которые тоже могут стать его исполнением, если совпадет духовный вектор.

Пророчество— это нерв Писания, подобно тому, как закон— это его скелет, а история— мышцы (не случайно в Новом Завете Ветхий обычно называют «Закон и пророки»). Нерв может передавать разные сигналы, и поэтому у пророчеств обычно бывает не менее двух смыслов: один связан с непосредственной исторической ситуацией, а другой уводит нас в далекое будущее.

Царь Иудеи (Южного царства) Ахаз беспокоился: Израиль (Северное царство) заключил союз с Сирией и готовился напасть на Иудею. Сможет ли он противостоять такому нашествию? И тут ему навстречу вышел пророк Исайя: Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил. Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе; ибо прежде нежели этот младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, земля та, которой ты страшишься, будет оставлена обоими царями ее (Ис 7:14–16).

Если читать это пророчество в историческом контексте, смысл его кажется вполне очевидным: некая девушка забеременеет, родит сына (вполне естественный процесс), и этот ребенок будет еще совсем маленьким, когда обоих угрожающих Ахазу царей уже не будет в живых. Возможно, речь шла о жене Ахаза (еврейское слово הםלע, альма, могло подразумевать и юную замужнюю женщину) или о ком–то, кто стоял поодаль; Исайя даже мог в этот момент показывать на нее пальцем.

Но любой, кто читает этот текст сегодня, видит в нем пророчество о рождении Иисуса Христа от Девы. Неужели евангелист Матфей (Мф 1:23) нафантазировал, когда привел это пророчество именно в таком смысле? Конечно же, нет. В этом особенность практически всех пророчеств: они обычно указывают на конкретно–исторические события, но в них содержится и нечто большее, чем сами эти события. В них Бог раскрывает, как именно Он действует в этом мире, на каком языке говорит с людьми. И когда происходит нечто похожее (не только по внешней канве, но и по сути событий), библейские авторы осмысливают это как продолжение той же самой линии пророчеств.

Можно привести пример из недавних лет. После катастрофы на Чернобыльской АЭС многим вспомнились строки из Откровения Иоанна Богослова: упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки (Откр 8:10–11). Дело в том, что один из видов полыни действительно называется «чернобыльник». Но значит ли это, что Иоанн Богослов писал конкретно о Чернобыльской катастрофе? Нет, конечно. Но и о ней тоже. Потому что он дал нам язык образов, говорящих о конце нашего мира. Эта катастрофа— еще один шаг к тому, что описано в Откровении, но это не означает, что не может быть какой–то иной «звезды полыни», в ином месте и в иное время.

Пророчества создают некое пространство смыслов, которое может помочь нам ориентироваться в сложных событиях человеческой истории. А может и не помочь, ведь всё, в конечном счете, зависит и от нашего прочтения тоже.

В 13–й главе Евангелия от Марка мы читаем, что сказал Иисус, когда ученики восхищались великолепными храмовыми сооружениями: всё это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне. И когда Он сидел на горе Елеонской против храма, спрашивали Его наедине Петр, и Иаков, и Иоанн, и Андрей: скажи нам, когда это будет, и какой признак, когда всё сие должно совершиться? Отвечая им, Иисус начал говорить: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я; и многих прельстят. Когда же услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть, — но это еще не конец… Когда же увидите мерзость запустения, реченную пророком Даниилом, стоящую, где не должно, — читающий да разумеет, — тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы… Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения, которое сотворил Бог, даже доныне, и не будет… Но в те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою (Мк 13:2–26).

О чем это? Очевидно, о падении Иерусалима и разрушении Храма, на месте которого римляне со временем воздвигли языческое святилище («мерзость запустения»). Город пал в 70 году от Р. Х. — от произнесения пророчества до его исполнения прошло менее полувека. Но… ведь звезды не пали тогда с неба, и Сын Человеческий не пришел во славе? Более того, не один раз с тех пор Иерусалим брали штурмом, и не один храм в нем был разрушен. Все продолжается по кругу, хотя среди первых христиан и в самом деле были очень сильны ожидания конца света: вот–вот опять придет Иисус…

Что же, пророчество не сбылось? Вовсе нет, ведь здесь, как и во многих ветхозаветных текстах, события соединяются по их внутреннему смысловому единству, а не по их хронологической смежности; тем более что для Бога тысяча лет как один день (Пс 89:5). Падение Иерусалима и разрушение Храма (который до сих пор не восстановлен, хотя евреи давно уже вернули контроль над городом)— важнейшее событие во всемирной драме, которая завершится уничтожением всего этого мира, поэтому здесь одно описывается как продолжение другого. Но мы не знаем, сколько лет разделяют эти события— две тысячи или двести миллионов лет; и сам Иисус говорил, что никто не знает ни дня, ни часа (Мф 25:13).