Ольга Иженякова - Великая сила молитвы

– Давайте решим так… – еле сдерживая клокочущее негодование, деловито продолжал я. – Сейчас отсюда по ВЧ, при Вас, чтоб Вы слышали мои формулировки, я позвоню первому секретарю республики ЦК комсомола, доложу о происшествии, и до свиданья…

– Э-э… – все так же улыбаясь и не меняя тона, воскликнул секретарь обкома. – Зачем так высоко? Сами разберемся! Сам с усам!.. Ха-ха-ха!..

В тот же вечер состоялось заседание бюро обкома партии. Директора и завуча сняли с работы, исключили из партии, поручив прокурору начать расследование. Исключили из партии и всех руководящих прелюбодеев.

Ленинабад от Сталинабада отделен горным хребтом, через который только самолеты летают, и то не всегда, а поезда и автомобили огибают его далеко стороной. Этим окружным путем, снова через Самарканд и Термез, отправился и я восвояси – в Сталинабад.

Горные дороги Таджикистана требуют от шоферов мужества, риска и мастерства. Кто не ездил по ним, тот никогда не поймет, что это такое.

Автотрассы Таджикистана змеятся по ущельям, прижимаясь одной стороной к отвесным скалам, а другой – образуя кромку, грань гибельной пропасти. Тут водитель не дремли. Не зевай. Не считай ворон. Карауль поворот. Уступи встречному. Следи за дыханием мотора… Я видел, как охваченный азартом догнать, обойти, вырваться вперед водитель проскочил неожиданный виток серпантина и улетел в пропасть, в небытие.

Как-то в Таджикистан на прорыв прибыла грузовая автоколонна из Москвы. Водителям обещали очень большой заработок за доставку грузов в Хорог – столицу Горно-Бадахшанской автономной области. Сделав лишь одну ходку, один-единственный рейс по Памирскому тракту, залетные столичные асы улепетнули восвояси…

Однажды в пути, на Памирском тракте, я встретил грузовик, в кузове которого визжали, вскрикивали, плакали вцепившиеся в борта и друг в друга девушки – выпускницы российских педучилищ, направленные на работу в горные кишлаки: преподавать русский язык. Грузовик трясло, подбрасывало на выбоинах; он то царапал бортом багровую либо черную шершавую скалистую стену, то нависал над бездной-пропастью, дышащей жутким холодом преисподней. Перепуганные, плачущие девушки катили навстречу своей постылой, горькой судьбе. Оказавшись единственной русской в горном кишлаке, в крохотной каморке при школе, очень похожей на бесхозный заброшенный сарай, бедная юная русская учительница сразу становилась перед жутким выбором: либо сделаться наложницей директора школы, либо пойти по рукам. В этом отрезанном от мира, затертом средь горных хребтов и ущелий, на полгода засыпанном снегом кишлаке ни телефона, ни почты, ни власти, ни защиты. Господи, помилуй! Сколько же их, невинных и чистых, и красивых, едва расцветших дочерей великого русского народа надломил, смял, сгубил этот благодатный солнечный край…

Что там! Курица – не птица, баба – не человек! Я мог бы написать пространную повесть о том, как пытался спасти, а порой и спасал (не знаю, надолго ли) от продажи в жены десяти-двенадцатилетних девочек. Сколько писем, неотразимо пронзительных, как крик смертельно раненого зайчонка, получал я от учениц второго, третьего, четвертого класса. «Товарищ секретарь! Меня (мою подругу, сестру) продают замуж. Помогите!..» Вырванный из тетрадки листок с таким текстом сворачивался в треугольник, на котором неумело, вразброс… «Сталинабад. ЦК комсомола. Секретарю». Такие письма несли мне. Я садился в машину и мчался туда, откуда пришло письмо. Свидетельств о рождении, конечно, не было. Приходилось с помощью врачей определять возраст, брать подписку с освирепевших родителей, грозить, скандалить, стучаться за помощью к безразличным, бесстрастным карательным органам…

На всю жизнь врезалось в память письмо русской учительницы из Нурекского района, которую заставили преподавать русский язык в двух кишлачных школах, разделенных пропастью, на дне которой бесился неукротимый, яростный, пенный Вахш.

Я не поверил письму. Приехал в Нурек. Девушка показала мне переправу, по которой ежедневно переправлялась на ту сторону и обратно. У меня похолодело внутри от первого взгляда на эту «переправу». Два покосившихся столба – на двух берегах. Меж ними протянут металлический трос. На него надета огромная проволочная петля. Влезай в нее, садись удобнее и начинай, цепляясь руками за трос, удерживать себя в петле и одновременно перетаскивать на противоположный берег. Зимой пронзительный ветер раскачивает петлю, там внизу, в ущелье, ревет и беснуется Вахш, а ты берись за оледенелый трос и толкай-тяни себя от смерти. Я посидел пару минут, не отрываясь от берега, в этой жесткой, раскачивающейся петле, и едва не взвыл от ярости.

Я привез к этой мертвой петле заведующего районо и первого секретаря райкома комсомола. Вылезли у самой переправы. Ветер раскачивает петлю. Грохочет Вахш.

– Хочу побывать в этой школе, – показываю на противоположный берег, где вдалеке виден кишлак. – Не возражаете?

Оба молчат, поеживаясь. Поворачиваюсь к заведующему районо:

– Давайте вы первым…

– Вы что, смеетесь? Я что, циркач? У меня трое детей…

Командую секретарю райкома комсомола:

– Полезай!

– Увольте меня, не полезу!

– Как же вы гоняете по этой проволоке девушку?

Я выкричался, выпустил пар, не добившись даже показного раскаяния от этих руководителей районного масштаба. Учительницу мы забрали из Нурека, перевели заведующей учетом райкома комсомола в соседний район… Будь моя воля, я бы ВСЕХ, ВСЕХ русских девушек, раскиданных по кишлакам, вырвал из-под деспотического всевластия замаскированных баев и вернул в родные края. Но… не зря говорят: «Бодливой корове Бог рогов не дал…»

Однако давайте вернемся в наш «газик», который медленно катил по узкой горной дороге. Чтоб пропустить встречную автомашину, нам приходилось прижиматься бортом к скале, а чтоб обогнать перегруженную пыхтящую грузовую колымагу, «газик» чертил колесом след подле самой кромки отвесной пропасти.

Я уже привык к подобным дорогам, не напрягался, равнодушно смотрел в лобовое стекло и думал о том, что ждало меня в Сталинабаде. Вдруг машина будто споткнулась, дернулась и заковыляла дальше, а из-под нее выскочило колесо и покатилось по дороге впереди машины. Побелевший водитель, выключив двигатель, схватился правой рукой за тормоз, левой резко выкручивал руль на себя. Описав невеликий полукруг, «газик» бодливым козлом уткнулся в гранитную стену и встал, завалясь на правый бок, на обрубленную переднюю ось. В полутора метрах от пропасти, на ходу, у машины отвалилось переднее правое колесо. По всем расчетам, нам надлежало кувыркнуться в пропасть и сгинуть с лица Земли.

Но Бог судил иначе. Судьба вновь обнесла беду стороной. За последний год это был четвертый раз.

Несколько лет спустя, на приеме деятелей литературы и искусства руководителями республик, я оказался за столом рядом с заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК КП – невысоким, тонким, очень темпераментным и мудрым. Тогда я уже редактировал русский литературный журнал. Слегка подогретые и чуточку раскованные отличным армянским коньяком, мы рассуждали о превратностях судьбы, я вспомнил случай с отлетевшим колесом, и вдруг мой собеседник сказанул: «Ты же умный человек! Неужели ты думаешь, колесо само отвалилось? Сами колеса от автомобиля не отрываются, их отрывают. И то, что ты остался жив – чудо Господне»…

Часть вторая

«Вера без дел мертва».

Надежда

Нет! Саша, веру без дел я не постигаю…

Вера дел, а не вера, выраженная одним помыслом и молитвою, – вот моя вера…

И еще было бы лучше, если бы добрых (истинно добрых) дел было столько в моей жизни, чтобы они не давали мне времени молиться; тогда бы вся моя жизнь была молитва в настоящем, в глубоком, в христианском смысле этого слова, то есть вдохновенная, богоугодная жертва любви в земной жизни.

Н.И. Пирогов, русский хирург и анатом, основоположник военно-полевой хирургии

Недавно, перебирая документы, наткнулась на поздравительную открытку. «Оленька, светлая головушка, как же я тебя люблю»… и сразу всплыл в памяти момент нашего знакомства. В редакции, где я работала, срочно потребовался, как сейчас говорят, спичрайтер на тему косметологии, я позвонила в горздрав, и мне дали ее номер телефона, прокомментировав: «Несмотря на то что Розалия Иосифовна примерно десять лет как на пенсии, лучше ее в этом деле у нас никто не разбирается». Звоню, задаю вопросы, договариваюсь о встрече…

А потом она пришла в редакцию со своим термосом, сырниками и флаконом альмагеля. Тут же пояснила, по голосу у меня определила начало простуды и (возможного!) обострения гастрита. Вот он врач от Бога!

Мы сразу сдружились. С тех пор моя жизнь во многом качественно изменилась. На завтрак я стала пить настой овса, в моем рационе появилась гречка. На ужин стал обязательным стакан кефира. Она охотно рассказывала о человеческом организме, природе заболеваний, знала, чем заменить дорогие лекарства.