Николай Коняев - На земле Святой Троицы. Православные святыни Русского Севера
Слезы мешали говорить архимандриту. Он опустился на колени и приник головой к чудотворному образу.
«Сердце молящихся не выдержало, – пишет корреспондент „Новгородских епархиальных ведомостей“. – Все, что накопилось в нем, что таилось в самой глубине души, все вылилось в бурном потоке слез. Стоны и вопли висели в воздухе. Нервная дрожь пробегала по всему телу».
Затем диакон прочитал послание Патриарха Тихона, и начался молебен с акафистом Божией Матери…
«Стена и щит была еси, Владычице, Православному воинству, под знамением Твоея иконы противу дванадесяти язык воинствовашему, сохраняя его от стрел вражиих. Темже буди стена и покров от всех врагов видимых и невидимых и нам, ко пречестней иконе Твоей с верою и любовию припадающим и вопиющим Тебе: Радуйся, утешение верным по вознесении Сына Твоего»… – звучали на городской площади Тихвина слова православных, не знающих еще, что они прощаются со своей иконой.
Впрочем, как свидетельствует корреспонденция, помещенная в «Новгородских епархиальных ведомостях», может быть, в глубине сердца и понимали тихвинцы, что происходит, ибо «пели всенародно и со слезами».
2
Страшно читать письма [10] настоятеля Тихвинского монастыря архимандрита Антония Новгородскому митрополиту Арсению (Стадницкому), отправленные в 1918–1919 годах…
«23 сентября 1918 года.
Грозная, ужасная волна злого напряжения с 1 сентября страшно разнеслась над святыми обителями северного края нашей Новгородской епархии и обагрила землю кровию священномученика, незабвенного дорогого епископа Варсонофия. С этого времени обители переживают все ужасы и лишения: гонения, всаждения насельников в темницу, принудительные работы и наконец расстрел.
У Тихвинского Большого монастыря произведена реквизиция: картофеля, капусты, сена, соломы и др. Воспрещена продажа чего-либо излишнего. Братия ежедневно, когда по 20, 15, 10, 8, а когда и 5 человек вызывали мыть полы в казармах у солдат, рыть канавы, перевозить оружие, патроны и другие вещи.
Требовали лошадей с братией…
Как вздумает „товарищ“ ехать – требует из монастыря лошадь, которых заездили ужасно и едва двигаются, а одна третьи сутки лежит. Дела в хозяйстве у монастыря остановились, хлеба остается немного, а подвоза нет. Придется братии разбегаться куда-либо, а более всего боюсь за святыню…
Как быть, Владыка?
Прошу и жду указаний свыше и от вас. Но крепко надеюсь на Владычицу…»
«26 февраля 1919 года.
Наша жизнь ужасная и неутешная: помимо всех стеснений, лишений грядет смертоносный голод. Дело, кажется, клонится к тому, что всю братию лишат всякого довольствия и помещения…
Здешние комиссары настаивают, чтобы монастыри уничтожить и образовать приходы. Граждане, изнуренные голодом, на все соглашаются и безразличны, поддержки никакой не ожидается.
Скорблю за святую обитель и не знаю, почему я еще жив при таких условиях и при своей болезни…»
«14 ноября 1919 года.
Сидим все без огня; для церквей свечей нет и вина не достать, а где найду вино, отбирают. Прекращается жертва, а и покаяния нет. Грустно за Православие у нас… Братия моя работает, но унывает и малодушничает…»
«26 ноября 1920 года.
Вчера вечером 25 ноября совершилось что-то такое ужасное!
Прибыли двое из советских: один пашковец, а другой толстовец.
Провели беседу в своем духе. Говорили о коммуне, о ее целесообразности. Предлагали высказываться по содержанию их беседы.
Потом объявили послушникам и рабочим: „Теперь вы всему здесь хозяева, выбирайте комитет из своей среды“.
И вот выбранными оказались: трое рабочих, иеродиакон Николай и один послушник.
Велели им все принять и хозяйничать по указанию их…»
«21 марта 1921 года.
Простите, Владыка!
За грехи наши совершилось ужасное! Риза с Чудотворной Тихвинской иконы Б.М. сегодня 21 марта, увезена…»
Как явствует из письма архимандрита Антония, 15 марта неожиданно в обитель прибыли вооруженные солдаты, и заблокировали все входы и выходы из монастыря.
Архимандрита Антония отвели в Успенский собор и в его присутствии приступили к изъятию церковных ценностей.
В тот день была изъята семикилограммовая золотая, украшенная драгоценными камнями и бриллиантами лампада, которую преподнес иконе в 1803 году граф Николай Павлович Шереметев, а также трехпудовые серебряные решетки и 50-килограммовый серебряный подсвечник.
Все это запечатали и увезли делить в уездный финотдел…
Казалось, гроза миновала, но 18 марта из Череповца прибыла новая комиссия. Объявлено было, что решено снять ризу с Чудотворной Старорусской иконы и облачение с главного престола. Сделать это приказали самому архимандриту Антонию.
Архимандрит Антоний ответил, что снятие ризы с Чудотворной иконы будет оскорблением и его религиозного чувства, и религиозного чувства массы верующих. Поэтому физически и морально он не может сам сделать это и не может заставить других.
– Это контрреволюция! – закричал на него председатель комиссии.
Архимандрит Антоний спокойно возразил, что это дело не политическое, а дело веры, и контрреволюции здесь нет, а есть защита веры, религиозных убеждений…
Другие верующие, присутствовавшие в соборе, поддержали настоятеля, заявив, что ими послано заявление в Москву М.И. Калинину с просьбой оставить ризы на иконах.
Просьба была уважена, и разорение иконы решили отложить.
Архимандрита Антония ночью вызвали в ГПУ и там долго убеждали его не препятствовать изъятию ценностей. Архимандрит ответил, что «против вещей не нужных не буду возражать, а за главное – буду». С него взяли подписку о неразглашении состоявшейся беседы и выпустили, а на следующую ночь вызвали снова.
И снова уговаривали его оказать содействие в разорение Иконы, и снова отказался архимандрит. Его грозили не выпустить из ГПУ. Архимандрит ответил: «Что угодно делайте, а я таким был, есть и буду». Но его снова выпустили под подписку молчать.
И так и прошли два отпущенных дня.
«В воскресенье пришел от Калинина отказ, – пишет митрополиту Арсению архимандрит Антоний. – И вот сегодня 21 марта в 1 час дня открыли заседание при вводе войска и удалении сторонних из обители, заслушали отказ, заслушали протесты верующих с постановлением предать суду всех подписавшихся и принудили представителей верующих и ризничного снять ризу.
Пошло с болезнью, скорбью и слезами: отслужили молебен, сняли и выдали ризу. Мое здоровье не позволило дальше зреть, и я не знаю, что было. Придя в себя, я написал несогласие и просил приложить к делу… Едва ли где происходит то, что здесь. Не знаю, смогу ли я дальше существовать?
Прости, дорогой Владыка, прости и благослови!
Грешный архимандрит Антоний.
21 марта, полночь».
Страшно читать это письмо.
Эта почти апокалипсическая картина разорения иконы, почитаемой охранительницей рубежей России…
Падает без чувств, не в силах зреть это надругательство, настоятель…
Еще страшнее последнее послание архимандрита Антония митрополиту Арсению.
«26 марта 1922 года.
Дорогой Владыка!
Десять дней прожил в осадном положении с плачевным для нас результатом: вооруженные при входах и внутри, а в братской трапезе – пулеметная рота.
Взяли облачение с главного престола, ризы с Тихвинской Чудотворной иконы, со Старорусской, св. Тихона, еще с двух икон Тихвинской иконы Божией Матери и одно громадное сияние с ангелами, 3 скиптра, 3 чаши, все дорогие архимандритские кресты и панагии, много кадильных лампадок. Всего золота более 1 пуда 15 фунтов, а серебра до 25 пудов.
Ризу со святого престола и Старорусской иконы мяли ногами.
Едва ли где подобное было?
Переживаем все болезненно»…
Завершая рассказ о мужественном стоянии последнего настоятеля перед закрытием Большого Тихвинского монастыря, скажем, что на следующий год он был хиротонисан святейшим патриархом Тихоном в сан епископа.
Кажется, святитель Тихон предугадывал предстоящие настоятелю Тихвинского монастыря испытания и спешил укрепить его.
А испытания не заставили себя ждать.
11 сентября 1924 года в монастырь прибыла группа обновленцев во главе со священником Леонидом Борисовым. Верующие попытались воспротивиться захвату обновленцами церкви «Крылечко», но были разогнаны силами Тихвинского гарнизона.
Епископ Антоний вместе с оставшейся братией был арестован…
3
Но нет, не закончилась история Тихвинской иконы Божией Матери и когда в страшных и мрачных годах, в зареве кровавых пожаров революции и Гражданской войны обрывается наполненная ликующим небесным светом летопись Тихвинского монастыря…
Передо мной тетрадные листки, написанные рукою бывшего инока Тихвинского монастыря, отца Варлаама, который в миру был Владимиром Костромским, студентом Литературного института имени А.М. Горького.
