Вениамин Федченков - Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский
Впрочем, что же дивиться этому, если уже Сама Божия Матерь и в начале, и в конце монашеского подвига преподобного ясно указала, что он человек не от мира сего. Когда он, еще будучи послушником Прохором, заболел, Она явилась ему с апостолами Петром и Иоанном и, указывая на него перстом, сказала им: “Сей от рода нашего”. А незадолго до кончины его, в знаменитый день явления ему в Праздник Благовещения, Она назвала его “Своим любимцем”. Об этом преп. Серафим сообщает так: “Небесная Царица, батюшка (разумеется прот.о.В.Садовский), Сама Царица Небесная посетила убогого Серафима, – и во, какая радость-то нам, батюшка! Матерь-то Божия неизъяснимою благодатью покрыла убогого Серафима. “Любимиче Мой! – рекла Преблагословенная Владычица, Пречистая дева. – Проси от Меня, чего хочешь”. Слышишь ли, батюшка, какую нам милость-то явила Царица Небесная!” А присутствовшая при этом явлении старица Евдокия, впоследствии монахиня Евпраксия, добавляет: “Батюшка стоял уже не на коленях, а на ногах перед Пресвятою Богородицею; и Она говорила столь милостиво, как бы с родным человеком... Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала о.Серафиму: “Скоро, любимиче Мой, будешь с нами!” И благословила его. Простились с ним и все святые: девы целовались с ним рука в руку”. Припомним, здесь и еще нечто большее, о чем можно благоговейно мыслить. Когда явился ему, во время служения литургии иеродиаконом, Сам Господь Иисус Христос, то Преподобный “удостоился особенного от Него благословения”. Каково это благословение, он так и не открыл никому, но да будет благословенно допустить, что Спаситель изрек нечто такое, что удостоверяло его в особенной и милости и любви Божией, а может быть, и нечто еще более определенное о небесных благах, отчего “сердце мое возрадовалось чисто, просвященно, в сладости любви ко Господу!” – говорил батюшка.
При таком духовном состоянии смерть для преподобного старца не только не являлась страшною, но желанною, подобно как и ап.Павлу, который в римской тюрьме желал себе смерти: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Фил.1,3)... И о.Серафим говорил: “Там лучше, лучше, лучше”.
Христианство в нем проявилось в полноте: спасенным и облагодатствованным он готов был отойти к Своему Спасителю. Жизнь эта дана для духовного рождения: и о.Серафим, умирая телом, рожден был для жизни новой. Так именно он сам о себе сказал одному собеседнику: “Жизнь моя сокращается. Духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв”. А однажды, нимало не смущаясь, наоборот, со властью заповедая, он повелел той же сестре Евдокии повествовать о нем, не убоясь при этом сравнить себя со святыми. “Раз я была у батюшки в келье. Он беседовал со мной шесть часов кряду. Много говорил утешительного и к концу беседы сказал: “Радость моя, я вас духовно породил и во всех телесных нуждах не оставлю... Не убойся: говори мое, когда будут спрашивать, не умолчи моей благодати. И как у угодников Божиих – Антония, Феодосия и Сергия Чудотворца были помощники, списали их житие, так и ты: что слышишь от меня – запиши”.
И такое упование – вера в будущее блаженство, в наследие святых обителей – делало Преподобного особенно радостным еще при жизни. Он на земле уже жил, как бы на небе. Непостижима нам, грешным, в полноте жизнь святых! Но все же можно сделать усилие – понять такое светлое состояние их.
Благодать Святого Духа, эта сущность Христова дела, даруется человеку в крещении, делая его способным к святой жизни. И если “просвещенный”, или крещеный, сохраняет сию благодать, знаменуемую и белою одеждою крещеного, неоскверненною, незапятнанною, и к тому же еще и возгревает ее подвигами благочестия, то он должен быть святым, он становится святым, он уже есть святой. Таковы были в особенности первые христиане, которые в посланиях апостольских так и называются – святыми: Приветствуйте всякого святого во Христе Иисусе. Приветствуют вас все святые, а наипаче из дома кесарева, – пишет из тюрьмы римской Филипийцам апостол Павел (Фил.4,21; 2Кор.13,12 и др.).
Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный, – сказал и сам Господь (Мф.5,48). И это есть задача для всякого христианина еще на земле. И, следовательно, это не только должно, но и возможно. Правда, в действительности мало таких, которые хранят сию крещенскую одежду в благодатной чистоте: но это совершенно возможно. И преподобный Серафим именно был одним из этих сохранивших благодать Святого Духа. И это есть очевидное и поразительное свидетельство истинности христианства: человек-христианин может, истинно может сохранить себя в святости. Преподобный угодник Божий однажды подтвердил это с особенной силой.
Однажды он, будучи уже глубоким старцем, беседовал в пустыньке с молодою 16-летнею девицею. В это время подходил почитатель батюшки, не раз уже поминавшийся крестьянин, после живописец, Ефим Васильев. И вдруг ему пришли лукавые помыслы: “О чем это батюшка беседует с нею? какие еще наставления идут к ее возрасту?” Прозрел святой Серафим эти нечистые мысли его и подозвал к себе. Потом взял его руку и вложил в свой, лишенный уже зубов, рот пальцы его и сказал: “Я – ко всему мертв: а ты что думаешь?” И потом дополнил: “Притом ведай, что в сей жизни возможно. Благодатью Божиею достигнута чистота! ”
Правда, для этого требуется великий подвиг, непрестанное хранение себя в самых глубинах сердца, молитва, посты, бдения, но мы знаем, что все это прошел святой Серафим в необычайной степени, о которой нам известна лишь небольшая часть. И теперь, к концу жития своего, он мог бы сказать, что не только “веру”, но и благодать “сохранил” и “возгрел” (2Тим. 1,6). И воистину созрел для будущей блаженной жизни, как спелый плод.
Однако время перейти уже и к описанию последних дней жития его. Как ни велики были духовные силы Преподобного, но телесная, смертная природа должна была отдать свою дань тлению по заповеди Божией падшему человеку: “Земля еси и в землю отыдеши...” До времени, впрочем, воскресения. И в последний год святой старец стал заметно слабеть физически. “Я силами ослабеваю, – говорил он сестре Параскеве, – живите теперь одни; оставляю вас”. “Жизнь моя сокращается”, – говорил он Саровским братиям. Особенно это чувствовали сироты его. Елена Васильевна Мантурова перед своею смертью часто советовала сестрам: “Наш батюшка ослабевает. Скоро, скоро останемся без него. Навещайте сколь возможно чаще батюшку: недолго уже быть нам с ним. Я уже не могу жить и не спасусь. Как ему угодно, не переживу я его: пусть меня раньше отправят”. Так и сбылось скоро: она скончалась 28 марта 1832 года, а через 6 месяцев последовала кончина и ее старца – отца. И оба “вознеслись ко Святой Троице”.
Вследствие расслабления Преподобный все реже стал выходить из монастыря в пустыньку; меньше принимал людей, чаще затворялся. А это давало ему возможность усерднее готовиться к переходу в иную жизнь; его часто стали видеть в сенях кельи: здесь святой старец подолгу просиживал на уготованном им дубовом гробе, в глубоком молчании размышляя о конце своем и будущей загробной жизни. Эти размышления нередко заканчивались слезами. Но о чем проливал слезы свои угодник Божий, это осталось неведомым. Может быть, в эти минуты и он оплакивал какие-либо свои несовершенства? Ведь один Господь без греха. Припомним, что не случайно поставил себя Преподобный на камень на тысячу дней и ночей, взывая: “Боже, милостив буде мне грешному”. И один лишь помысел греховный святые люди считают для себя столь же тяжким грехом, как и дела (Мф.5-21,22,28). А кроме того, должно сказать, что нам, обыкновенным и грешным людям, непостижимы чувства святых на высотах их духа. Так, например, в Житии св.Симеона Нового Богослова, одного из великих столпов подвижничества и святости, рассказывается, что сподобившиеся освящения Духа иногда чувствуют себя сынами Божиими, а в другое время считают себя ниже даже животных; иногда восхищаются в восторге, а иногда оплакивают себя как последних из людей. И в молитве его к Причащению, которая читается доселе ("Ст скверных устен” и пр.), мы встречаем поразительные сочетания чувств: с одной стороны, он просит “Боготворящих благодатей” Причащения, исповедует, что Господь “тепле кающихся” делает “общниками Божества”; сам он, окрыляемый милосердием Божиим, “крайним человеколюбием” к кающимся, “дерзает” и “радуясь, о гневе причащается”. Но, с другой стороны, в той же самой молитве он исповедует себя таким грешником, каких можно видеть только среди нас, убогих: у него и “скверные уста”, и “мерзкое сердце”, и “нечистый язык”, и “душа оскверненная”; в нем “зол множество” и “струны” и “язвы” от прошлого. А Господь знает “и еще не содеянная”. И кратко и сильно говоря, он человек – “тре-окаянный”. Не просто даже окаянный, а “тре-окаянный”... Я знал одного ученого богослова – протоиерея, который публично сознался, что он никак не может понять такого сочетания переживаний: от треокаянности – до искания “обоготворения”... И действительно, это трудно понять нам: в духовной жизни все сверхъестественно; и неразумно нам не только мерять состояние святых нашими короткими и испорченными мерами или “объяснять” его нашим ничтожным, нечистым, смешанным опытом, но даже неблагоразумно стараться понять их чувства. Тот же св.Симеон Новый Богослов говорит, что святых могут понять только святые; а все другие могут лишь приближаться немного к пониманию их, да и то – с опасением... Потому мы за лучшее считаем продолжать свой рассказ далее, не углубляясь более в недоступные области...
