Александр Мень, Ю. Н. Рейтлингер - Умное Небо
Первая мировая война.
Маня — ускоренные курсы сестер милосердия при Кауфм. общине — фронт. Лида (параллельно с учением) — работала (безвозмездно) в «Попечительстве для бедных» (оно взяло на себя распределение пайков женам ушедших на фронт).
Кончаю гимназию. Клара Федоровна («Рейтлингер! Художница!» — кричала она всегда на уроках, ругая меня за что-либо) устроила меня в 4-й (головной) класс школы Общества поощрения художеств; (минуя скучные гипсы), через Ѕ года уже перевели в 5-й и к весне — 6-й классы.
Февральская революция
Но дальше там учиться не суждено: Февральская революция.
Мама принимает революцию как христианка — никаких разговоров об имущественных потерях, чем кишело все вокруг: «Мы пользовались, теперь пусть пользуются другие».
Врач недоволен состоянием моих легких. Мама мечтает для меня о Крыме. В Петрограде ждут голода.
Ольга Владимировна Оболенская едет в Крым к своему отцу, Владимиру Карловичу Винбергу, виноделу, в имение «Саяни» — у самого синего моря (между Алуштой и Ялтой).
«Лидуша! (она маму очень любила), я возьму их с собой» (т. е. нас четырех! — имея своих восемь детей!)[144].
В Саяни съехались все дети и внуки Владимира Карловича — и мы присоединились к ним. Несколько домов — все разместились: О. В. и ее восемь, Нина Владимировна с мужем (проф. из Юрьева, ныне Тарту) и ее шестеро; их сестра — Леонида Владимировна, жена сына (Анат. Влад.), дочь знаменитого адвоката Корабчевского, и ее две девочки.
Живем на коммунальных началах — работаем по хозяйству, на винограднике, стираем (я — по болезни — шью), ходим с осликом за продуктами в Алушту, учим младших, сами совершенствуемся в языках, увлекаемся стихами (до нас доходят последние произведения Блока).
Приехали мама и папа; и с Маней и Лидой временно поселились в Киеве (там они учатся в университете, и знакомятся с Муной Булгаковой — семья их тоже временно там).
Лето 1917
Летом — опять на южном берегу — Лида зовет идти в гости к Муне — 28 км. Отправляемся всей компанией.
Отец Сергий, недавно посвященный, жил в Олеизе с семьей в доме тещи, Варвары Ивановны Токмаковой. Виноделия у нее нет — она живет на доходы чайной компании «Токмаковы и Молотковы».
Дом большой, почти весь занят гостями, иногда приезжавшими на неделю погостить и остававшимися почти на всю жизнь.
О. Сергия очень тяготили эти купеческие традиции — но сейчас выхода не было. Сама Варвара Ивановна, очаровательная старушка, очень его любит. Об этом периоде жизни о. Сергия известно очень мало: сын, так поддержавший его в момент посвящения, юн, занят живописью и музыкой, жена и дочь — своими делами. Но есть рассказы, что он этот год имел там большое влияние на молодежь.
Служил в маленькой церкви в Гаспре (она описана в его «Автобиографических заметках» в связи со смертью сына Ивашечки, потом в соборе в Ялте. В Олеизе иногда, по просьбе Варв. Ив., служил всенощную в доме).
В Ялте была свята память о другом замечательном о. Сергии — Щукине[145].
В маленькой библиотечке в «Саяни» только что попался мне в руки сборник «Вехи» (фамилию Струве уже знала от мамы), — она с ними немного знакома — «самый умный человек в России»); Булгаков — впервые (теперь его вижу). Он — почти страшен; горящие пронизывающие глаза, напряженное лицо — производит на меня огромное впечатление. Пророк!
Возвращаемся домой, захватив с собой Муну, — погостить!
Через несколько дней — больше так жить не могу! — отправилась в Олеиз — к о. Сергию.
Два дня там. Беседа на огороде (время трудное, о. Сергий тщится помочь своим трудом) — «учителями не называйте никого, ибо один у вас учитель — Христос», — исповедь, причастие, сны (кресты, кресты...) — замечательно!
Симферополь. «Еленинская» церковь. Смерть Мани и Лиды
Крым переходит то в руки красных, то белых.
Две наши старшие и Ася Оболенская[146] ушли в армию сестрами милосердия[147]. Мы, младшие, с мамой, как и Оболенские, — надо как-то жить — в Симферополе.
О. Сергий стал читать лекции по богословию в университете. Но где ему служить?
Чудесная женщина Корвин-Круковская (вокруг нее какие-то чудные «девочки») нашла заброшенный храм — «Еленинскую церковь»[148], «девочки» помогали, чем кто может, и наладились службы.
..................................................................................
«Ни Мани, ни Лиды» — так встретила меня мама, когда я вернулась домой с лекции: Ася Оболенская пробралась домой при отступлении, болела с ними сыпняком в Кисловодске, куда их, больных, высадили с поезда и там похоронили.
Мама исповедуется у о. Сергия; он очень ее полюбил и почитал![149]
Смерть мамы
Больше надежды удержать Крым в своих руках у белых нет. Папа приезжает за нами — мы едем с ним в Севастополь.
Со мной что-то странное: не могу уехать дальше, как будто рвут куски мяса из моего тела.
Мама испугалась за мою психику — папа уезжает один, а мы вернулись обратно в Симферополь. Отец Сергий опять в Олеизе. Оболенские — часть уехала, часть осталась. Мы поселились в маленькой комнатке у сестры Вересаева, несколько экзальтированно пришедшей к Церкви женщины. Мы с мамой даем уроки, Катя — в библиотеке университета.
Мама говорит нам: «Мне жаль папу, что он один» (завещает нам с ним объединиться при первой возможности). Будто почувствовала, что скоро лишусь ее, — все свободное время я была с ней.
Сыпняк свирепствует. Мама заболела. Знакомая врач взяла ее к себе в больницу — окружила лучшими (в то время) условиями. Но сердце не выдержало — мама умерла.
Моему горю (самому большому в жизни) не было границ. Написала отцу Сергию отчаянное письмо — но южный берег был почти отрезан от Симферополя — ни ответить, ни поехать к нему невозможно.
Бегство за границу
Катя мечтает учиться. В университет нас не принимали — дворянское происхождение. Памятуя и мамино завещание — уехать во что бы то ни стало (мне ничего не хочется, мне все равно).
Заведующий библиотекой дал бумагу — командировку — реквизировать в имении на границе Польши большую библиотеку (частную)[150].
Мы — в Польше. Куда идти? «Идите в пункт (официальный) польских репатриантов», — советуют нам (права у нас на это — никакого!).
Полковник (заведующий пунктом) позвал нас к себе: «Я должен был бы вас отправить обратно, и знаете, что за это?... Но у меня дочь в Петрограде, и (по моральному закону!) — если я причиню вам зло — и ей причинят. Отправляйтесь с партией в Ровно!»
Но как связаться с папой?
Каким — то чудом — приезжает в Ровно жена доктора Крейса — они оба работали с папой в Кр. Кресте.
Телеграмма в Варшаву. Папа приезжает за нами.
Покров. Прямо с вокзала — в храм, «на Праге».
Пишу отчаянное письмо о. Сергию — «Зачем я уехала?» Через год каким-то чудом получила от него ответ — поддерживает (оно сохранилось в архиве его писем).
В первые же дни отправилась я в библиотеку — Грабарь, история русского искусства — и с того момента начала изучать иконографию.
Чешское правительство помогало русской молодежи учиться, давало стипендии. Через год — мы уже в Праге чешской.
Прага. Отец Сергий в Праге. Первые занятия иконой
«Сегодня вечером приезжает о. Сергий Булгаков, — говорит мне на собрании религ.-философского общества П И. Новгородцев, — не хотите ли встречать?»
Радости моей нет предела, и с этого момента стараюсь послужить его семье (в быту — он очень был беспомощный, а Ел. Ив. в Константинополе вывихнула ногу).
Учились в университете, в академии художеств, в архитектурном институте!
Кирилл Катков — совсем еще мальчик (сын профессора), где-то на Псковщине, у старообрядцев, изучивший ремесло древнего иконописания:[151] «Ремесло! — и только ремесло! Молитвы не надо!» — посвятил меня во все секреты этого ремесла, хотя я немного копировала, чтоб научиться — даже и старообрядские иконы. (Моя мечта — творческая икона, но — ремесло — необходимо).
Первые опыты были, конечно, очень неудачны, до всего надо было доходить самой.
Через некоторое время я сделала главу Иоанна Предтечи по наброскам с натуры — с отдыхающего о.Сергия[152].
Переезд в Париж
Отца Сергия назначили ректором богословского института в Париже. Он в восторге от Лувра, мечтал о моем художественном образовании там, и устроил мой переезд во Францию.
Отец Сергий не терял надежды на приезд своего старшего любимого сына Феди из Москвы (художника)[153].
Чердачное помещение в домике в Серг. Подворье разделено на каморки. В одной из них («мансарда») о. Сергий попросил проделать окно в крыше — «Федино окно» — и пока поселил меня там — (близость храма, далеко от «Вавилона»).
«Вот матушке трудно с больной ногой, вы ей будете нужны», — благословил меня владыка Вениамин, инспектор Академии.
