Схимонах Илларион - На горах Кавказа
Вот по ближайшему склону горы, покрытому чернолесьем, стоят по всему пространству лиственные деревья в прекрасном разнообразии, они от действия мороза превратили гору в очаровательную картину живописи, которая недоступна кисти ни единого на земле художника, как дело рук Божиих.
Рядом с нею видна котловина, еще более поражающая яркостью всевозможных цветов. Далее – громадный склон горы, спускающийся от вершины шпиля к реке правильными уступами, и тоже, по всему его протяжению, во все стороны, видится чрезвычайное смешение блистающих красок. Каждое дерево, пораженное морозом, изменило свою обычную зеленую листву в краску, свойственную своей природе… И куда не взглянешь – вверх, и вниз, и в стороны – все склоны гор блистают роскошью цветистого убранства неизобразимой красоты. Суровая и мертвящая осень видимо теперь вступила в спор с румяною весною, неистощимою в силе растительности.
И как сия, богатая цветущею красою, прекрасная весна великолепно украшает лицо земли изяществом нарядного убранства, показуя ее, как невесту, убранную к венцу, так и осень явила силу свою, украсивши горы убранством цветистого наряда.
Но великая разница слышится в чувствах сердечных при виде убранства природы красою цветов весною и осенью. Как бы ни были ярки и поразительны краски листвы осенью, пораженных морозом дерев, они кратковременны. Вот пройдет дождь, подует ветер и враз все великолепие пропадет, останутся лишь голые стволы дерев – черные, как скелет мертвеца, а другие бледные, как ланиты его. Этот вид осенней красоты напоминает вдовствующую царицу, украсившую себя пред смертью в венчальное убранство.
Но увы! Оно не принесет радости, а лишь скорбь о невозвратно протекших днях счастливой жизни!…
Так и теперь – скорбное чувство печалит душу о скоротечности красот земных. Все пройдет, а останется лишь одна наша душа и ее дела – добрые и злые, и с ними она пойдет в будущий век, на Божий суд.
Так окончилось на сей раз зрение мною осенней природы, которая, изменивши вид лиственных дерев в красивое разнообразие, хвойные дерева оставила в ненарушимой суровости и в своем обычном виде, который своею мрачностью производил тяжелое впечатление, согласное с осенним временем, а пожалуй и с постоянным настроением души жителя пустыни.
Глава 32.
Вид тех же гор в зимнее время
Совсем другой вид являют горы и вся горная страна во время зимы. Храня свой обычный, величественный вид и мысль о Божием всемогуществе, они – облеклись теперь в белые ризы и стоят, как неусыпные стражи дома Божия, неизменно исполняя свое, назначенное им от Господа, служение Ему. Не воздремлют, ниже уснут они, бодро стоят на своей всегдашней страже, не имея смены и не зная усталости.
Своими высокими вершинами он указует нам наше горнее Отечество; неизменностью своего положения научают нас также верно, усердно (и неуклонно) служить Господу Богу во всю свою жизнь – и ночью и днем. На них теперь не видно нигде и малого признака жизни, а между тем они возбуждают мысль к деятельности размышлением о свойствах Божиих; бытием своим дают свидетельство о Боге, как Творце своем, являя Его всемогущество, вседержавную власть и силу, Его неусыпный промысел о всем сущем, благость и прочее. Правду сказал святой апостол, что невидимые Божии совершенства и Его присносущная сила усматриваются нами в делах Его творения (Рим.1,20). По делу виден художник. Если так дивны, величественны, неизобразимы дела Божии, то каков же должен быть Творец оных? – Безпредельный, неограниченный, всемогущий и вездесущий – Царь царьствующих и Господь господствующих!…
Чем ближе к весне подходит зимнее время, тем наше в горах пребывание становится радостнее и утешительнее. Начинают дуть ветры теплые, благорастворенные; солнце более яркими и живительными лучами нагревает воздух и долее медлит в продолжении дня. – Утром, вечером и в полдень в горах разнообразие. В каждое из сих времен видится особая картина гор, но всегда торжественная, величественная, поражающая и неизобразимая, словом – она неотразимо вливает в сердце ощущение Божия присутствия, страх и благоговение и свое полное, всеконечное ничтожество пред явною очевидностию Божиих дел, свидетельствующих о Его бытии и о безконечных Его совершенствах. Горы, своею страшною громадностью, величиною своего протяжения и высотою шпилей своих, превыше облаков, показуются, яко престолы Божии, на них же почивает Вседержитель. Видение дивное, возвышающее ум и сердце из уровня обыденной жизни.
Утром, когда еще нет солнца, поздно выходящего из-за гор, они, обыкновенно, видятся покрытыми погребальным саваном; в это время почти всегда дует холодный и резкий втер, и суровое состояние воздуха, неблагоприятно действуя на телесное ощущение, не располагает духовные силы к свойственному им движению – зреть Бога, сущего во всей твари, а потому спешим в сию пору укрыться в хату – в теплоту и покой.
Но вот вышел я в полдень на край скалы, где наша обитель, высоко над уровнем речки. Ослепительные лучи солнца, сливаясь с белизною снега, не дают возможности смотреть на горы. Они обратились как бы в море света, блеска и нестерпимого сияния. Зрелище чудное и величественное!… Если такое поражающее сияние происходит от тварного света, то каков же должен быть Свет несозданный?!… Свет присносущный, первовечный Свет Божества!…
И вот от твари опять человек возносится к Творцу и познает силу Божию и Его совершенства.
Глава 33.
Другие мои путешествия по горам Кавказа и разные случаи и приключения во время их со мною бывшие
Немало было всего – скорбного и радостного, в чем осязательно можно видеть неусыпный промысел Божий, бдительно охраняющий пустынника от всего вредного, на всех стезях его труднической жизни, как и уверяют о сем в своих писаниях святые отцы, по благоволению Божию проходившие эту жизнь в горах, вертепах и пропастях земных. Много было и смертных случаев, но многомилостивый Господь, по обычной Своей благости, всегда избавлял меня рукою крепкою и мышцею высокою.
В самом начале моего пустынножительства, как только мы вдвоем с товарищем весною пришли в Нагиб – пустыню удаленную и безлюдную, где в то время не было никого, кроме диких зверей всевозможной породы, кои, не будучи никем тревожимы, в великом множестве, небоязненно и спокойно разгуливали большими стадами по тучным долинам пустынного Нагиба.
Сделали мы себе балаган около могилы отца Тита. Это был, можно сказать, в наши времена 1-й пустынник Кавказских гор. За год пред сим он ушел из Нового Афона и здесь, в совершенном безмолвии и удалении от людей, окончил свою страдальческую жизнь, проживши здесь только полгода.
Товарищ мой тотчас же ушел, – и я остался совершенно один, так что теперь в окружности меня на целую сотню верст не было ни одного человека.
Раз, вечером, сижу в балагане, в молитвенном расположении духа, повсюду мертвая тишина. Солнце, завершая свой обычный путь дневной, было уже низко, как вдруг раздался, в правой стороне от меня, на верху горы, ужасный рев зверя, как рыкание льва, – и раскатами разлился по долинам Нагиба. Морозом обдало все мое тело, и от страха я затрепетал. Сразу понял я, что это был кровожадный барс, который, почуя человека во владениях своей области, употребляет усилия изгнать его. Спустя несколько времени послышался рев ниже по склону горы, потом и еще ниже и ниже… Видимо, что зверь прыжками спускался на низ, приближаясь ко мне – все ближе и ближе… Неисповедимый страх поразил меня всеконечно, и, как мертвый, я лежал неподвижно, в чаянии неминуемой кончины. Защиты искать было негде, да и балаган был настолько мал, что ноги мои были снаружи.
Я обратился к небесной помощи Всемогущего Бога – и молитва моя не осталась тщетною, ибо твердо я помнил слово мудрых мужей, что никогда не оставляет Господь человека в нужде его.
И действительно, – зверь, опустившись на подошву долины, немалое время лютовал, бегая с неистовством и яростью в окружности моего балагана… и виден был мною на полянах, недалеких от моего места. Но видно было, что сила Божия никак не допускала его броситься на меня и растерзать, а я все продолжал молиться в сердце своем ко Господу Богу о помиловании. Наконец, истощивши все усилия, зверь поворотил в сторону и, как бы гонимый бичами, бежал в глубину лесов с неимоверною скоростью оглашая ужасным ревом всю окрестную страну так, что в скорости его рев едва был слышен по отдаленности. И так, милостию Божиею, миновалась смертная опасность.
Другой случай был такого свойства: пришлось мне возвращаться из мирского селения «Веселой», после приобщения Святых Христовых Таин, в свое отшельническое местопребывание – в тот же Нагиб; дороги туда, как теперь, тогда не было; я пробирался косогором с неимоверным трудом по дремучему лесу, переходя овраги и пропасти, перелазя скалы и утесы. И когда был в половине пути, вдруг погода переменилась: повалил снег, полился дождь, загудел ветер; заколебался лес, великим шумом наполняя воздух; вся природа пришла в движение, как бы отмщение творя человеку за грех его.
