Монах Меркурий - В горах Кавказа

После похорон монахини вдруг вспомнили, что незадолго до того, как погибшие братья решили удалиться в пустынь, Иоанн побывал у прозорливой монахини-пустынножительницы матушки Дорофеи. Она проживала в то время возле небольшого горного селения Октомбери. Весть об этой блаженной старице передавалась из уст в уста в течение многих лет, разносясь далеко за пределы Сухуми и Кавказа. Много боголюбивых христиан посетили пустынную келью старицы. К ней приходили почти исключительно русские паломницы. Из благоговения они шли пешком от Сухуми по двое, по трое и более, невзирая ни на какую погоду. Шли с единственным намерением услышать богодухновенные глаголы из уст блаженной рабы Божией, удостоившейся дара прозорливости. Все они, приходившие к ней со своими разнообразными житейскими вопросами и скорбями, уходили в обратный путь умиротворенными.

У блаженной старицы имелась маленькая иконочка Пресвятой Богородицы, которую она, беседуя с людьми, всегда держала в руке. Услышав вопрос, она смотрела на эту маленькую иконочку и только потом отвечала, или (в зависимости от состояния человека) обличала сокровенные его грехи. Однажды молодая женщина пришла к матушке Дорофее и подарила ей клееночку. Матушка взяла подарок, разостлала на своем столике и сказала:

— Ой, какая красивая клееночка и как раз по величине моего столика!

Затем взглянула на свою иконочку и опечалилась. Помолчав, спросила женщину:

— А ты где ее взяла?

Гостья, не ожидавшая этого вопроса, смутилась, потому что украла клеенку на работе, в больничной амбулатории. Матушка, не желая обличить ее прямо, сказала ласково:

— Ой, миленькая, клееночка очень хорошая, но мне она не подходит, потому что несколько великовата для моего столика. Ты отдай кому-нибудь другому.

Старица аккуратно свернула клеенку и вернула женщине.

Другая, придя к матушке, подарила ей шерстяные носки. Пустынница посмотрела на иконочку, а потом протяжно сказала:

— Ой, а ножки будут болеть, а ножки будут болеть, — и вернула ей носки.

Вскоре у женщины разболелись ноги. Одна нога сделалась вдвое толще другой, и ходить она стала с большим трудом.

В последний день своей жизни блаженная старица встала рано утром с постели и надела новую одежду. Послушница спросила ее, по какой причине она это сделала. Мать Дорофея ответила ей:

— Сегодня, деточка, меня убьют.

— Убьют, матушка?! — с удивлением переспросила послушница.

— Да! — подтвердила подвижница.

Послушница, ошеломленная этим известием, как бы оцепенела и даже не спросила, кто именно и за что. Обе они сидели молча, ожидая смертного часа. Потом послушница зачем-то пошла в дровяник, построенный поодаль. В это время к келье подошли молодые парни — грузины и, войдя внутрь, стали требовать у матушки денег. Это услышала послушница и поспешно убежала в лес. Когда она вернулась, кругом было тихо. С боязнью приоткрыв дверь, послушница увидела лежащую на полу мертвую старицу Дорофею. Но вернемся к нашему повествованию.

Итак, брат Иоанн пришел к блаженной старице и поведал ей о своем намерении уйти на жительство в пустыню. Мать Дорофея, посмотрев на иконочку, воскликнула:

— О, будешь один, один, как царь, лежать над озером!

Иоанн, не вникнув в смысл таинственного предсказания и не узнав у старицы — есть ли Божие благословение на задуманное, пришел к монахиням на озеро, рассказал о своем паломничестве к блаженной старице и с усмешкой повторил загадочное изречение: «Один, один, как царь, будешь лежать над озером». Пророческая суть этих слов была никому не ведома до сего времени. И только теперь монахини с изумлением покачали головами, глядя друг на друга и вспоминая предсказание о нем блаженной старицы Дорофеи.

Знаменательно и то, что они не смогли исполнить своего намерения, то есть похоронить о. Иоанна возле своих келий. Если бы им удалось это сделать, то пророчество пустынницы оказалось бы неисполненным по двум причинам: во-первых, он лежал бы уже не над озером, как она ему предсказала, а вдали от него на расстоянии километра; во-вторых, был бы не один, а в числе других похороненных там монахов, прежде живших в тех кельях: иеродиакона Антония и схимонаха Фалалея.

Через двое суток после похорон о. Иоанна всплыло на поверхность и тело о. Владимира, но оно целых два месяца еще плавало по озеру. Монахини каждый день с великой печалью смотрели на плавающее тело, но помочь беде были не в силах.

В холмистой долине, на западной стороне озера, располагалось в то время небольшое горное селение Азанта. Жители его, от мала до велика, знали о случившемся. Многие из них видели плавающего утопленника, но никто не пытался вытащить его на берег даже тогда, когда тот находился возле южного берега, где был удобный спуск к воде. Это доброе дело было бы для них не слишком обременительным, но никто из них не захотел похоронить неизвестного русского человека. Не слышали они слов Священного Писания: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф.5,7) и Суд без милости не оказавшему милости (Иак.2,13).

Но вот к монахиням неожиданно пришел какой-то паломник. Они рассказали ему о случившемся. Он немедленно спустился к берегу озера, смастерил небольшой плот из валежника, подплыл на нем к телу Владимира и, зацепив его веревкой, притянул к берегу. Когда стали вытаскивать тело из воды, то увидели, что оно уже все разложилось и кусками отваливается от костей. Нести эти останки на гору было невозможно. Немного оттащив их от берега, выкопали могилу и здесь предали земле. Тот же добрый паломник на следующий день смастерил два креста и установил их на могилах погибших монахов Иоанна и Владимира.

ГЛАВА 4

Выслушав эту печальную историю, братья отказались от мысли строить плот. Пришлось взяться за кувалды, ломы и кирки, чтобы с их помощью проложить достаточно широкую тропу, по которой можно было бы взбираться, хотя и не без риска, до нужного места, держась руками за мелкие деревца или раскинувшиеся по крутому берегу поросли кустарника. Теперь им стало значительно легче добираться от озера к своему скиту.

Так началась долгожданная уединенная жизнь в отшельничестве. Достигнув, наконец, безмолвия, каждый из братьев занялся понуждением себя к приобретению непрестанной Иисусовой молитвы. Это основное делание каждого инока требует прежде всего неустанной, денно-нощной бдительности без малейшего потворства своим даже малозначительным душевным слабостям. Подобного трудничества сейчас почти не найти среди монастырского братства. Оно обусловлено принципом неослабного усердия каждого из подвизающихся. Вся суть именно в усердии, ибо Господь дает молитву молящемуся по мере его ревности. Некоторые получают этот навык за сравнительно короткий срок. Но в большинстве случаев он приобретается в течение долгого времени. Однако степень усердия в деятельном подвижничестве у каждого своя. Поэтому различны и меры преуспеяния.

Припоминается один удивительный случай крайне редкого успеха в умном делании. Однажды летом в пустынь к вышеупомянутым братьям пришел монах-отшельник из соседнего междугорья. У братьев завязалась с ним продолжительная беседа о типичных искушениях, через которые проходят все, живущие в уединении. Говорили в основном о полуночных бодрствованиях, когда чаще всего возникают внезапные диавольские наваждения в виде устрашающих помыслов, сопровождающихся какими-то внешними звуками, едва уловимыми ухом. Из-за этого ум, попадая как бы в сатанинский плен, расслабляется. Парализуется воля, нарушается молитва. Подвижник практически остается безоружным.

Отшельник, по-видимому, еще не сталкивался с подобными явлениями и поэтому не смог высказать никаких собственных соображений. Но он рассказал об интересном искушении своего соседа-пустынножителя, подвизавшегося на заброшенной колхозной пасеке.

В первое время, когда сосед только поселился в пустующей хижине, его ничто не беспокоило. Но вот однажды, глухой темной ночью, сквозь сон он почувствовал, как затряслась и заскрипела вся хижина. Проснулся и чувствует, что она движется, очень ясно чувствует, что ее кто-то возит из конца в конец по всей поляне, потряхивая на кочках.

Неописуемый страх объял отшельника при мысли, что хижина сейчас рухнет и он погибнет под ее обломками. Парализованного страхом подвижника вместе с его хижиной трясли всю ночь, до утра. Перед рассветом хижину привезли на прежнее место и оставили. Когда стало светать, он решился выйти наружу. Хижина стояла так же, как и всегда, ни на сантиметр не сдвинувшись со своего места. Осмотр поляны тоже не дал никаких результатов. Даже трава и кустарники не были примяты. Только тогда стало понятно, что все это — бесовские козни. Успокоившись, отшельник совершил молитвенное правило и принялся за обычные дела.