Томас Мертон - Одинокие думы
Гордец любит свои иллюзии и свою самодостаточность. Нищий духом любит саму свою ущербность. Гордец ищет почестей за то, чего нет ни у кого. Смиренный просит поделиться тем, что есть у всех, кроме него. А больше всего он хочет, чтобы его до краев наполнили Божия любовь и Божия милость.
X
Духовная жизнь - прежде всего жизнь.
Ее не изучают и не познают, ею живут. Когда ей подрубают корни, она увядает, как и всё живое. Духовную жизнь нельзя вырвать из области человеческого и пересадить в сферу ангельского, потому что благодать привита самому нашему естеству и Святой Дух освящает всего человека. Мы живем по духу лишь тогда, когда стремимся к Богу как люди. Поэтому, если мы хотим стать духовными, мы должны оставаться людьми. Тех, кому мало богословских выкладок, убедит сама Тайна Воплощения. Не для того ли Христос стал человеком, чтобы спасти людей, мистически соединив их с Богом в Своей совершенной человеческой природе? Христос жил так, как и все в Его время, чтобы освятить повседневную жизнь на все времена. Если мы хотим быть духовными, начнем просто жить. Перестанем бояться своих обязанностей и дел, неизбежно отвлекающих нас, но доставшихся нам по воле Божией. Приняв реальность такой, как она есть, мы погрузимся в животворную Божию волю и премудрость, которая обступает нас со всех сторон.
Сначала же убедимся, что мы ведаем, что творим. Здесь нам поможет только вера. Только она вразумит нас, чтобы мы искали волю Божию в повседневной жизни. Без веры мы не сделаем верного шага. Не став зрячими, мы не сможем стяжать благодатной решимости и мира. Если и самые просвещенные то и дело претыкаются и падают, то остающиеся в духовной тьме даже не понимают, что пали.
Только неустанно обновляя веру, мы спасемся от закоснелости духа. Капитан, заведший судно в туман, напряженно вглядывается во тьму и ловит идущие от других судов звуки. Так и мы достигнем чаемой пристани, если будем настороже. Первое, что нужно в духовной жизни - это бодрствование и внимание. Надо внимать движениям духа, тайным чутьем откликаясь на едва различимые знаки, идущие из глубин души, согретой благодатью.
Бодрствовать помогает, среди прочего, молитвенное размышление. Ничуть не удивительно, что именно оно наводит сон и скуку на многих ревнителей духовного совершенства. Созерцательная молитва - упорный труд, и натиском ее не возьмешь. Тут нужны нескончаемые мужество и стойкость. Тот, кто не хочет терпеливо трудиться, закончит компромиссом. А компромиссом, как правило, называют поражение.
Молитвенно размышляя, мы думаем. Но одних мыслей и рассуждений недостаточно, как недостаточно «переживаний» и привычных «ритуалов».
Тут думают не одним умом и говорят не одними устами, а в известном смысле - всем своим существом. Молитва - не просто словесная формула или сердечный порыв, но молчаливое, внимательное, благоговейное предстояние Богу, в которое вовлечены и тело, и ум, и дух, одним словом - всё наше «я».
Такая молитва доступна только тем, кто пережил своего рода внутренний переворот. Я имею в виду не порыв, а прорыв - прорыв из повседневности, внутреннее освобождение от поглощенности делами и заботами. Это дается нелегко, поэтому так мало тех, кто всерьез молится. Одним недостает решимости, другие сбиваются с пути, не имея ни наставника, ни собственного опыта. Они бередят сами себя, а потом приходят в смятение, силясь успокоиться. В конце концов они теряют надежду, смиряясь с поражением, и, как могут, коротают время, то и дело впадая в полузабытье, которое принимают за созерцание.
Хороший духовник знает, как тонка грань между духовной праздностью и робкими ростками неосознанного еще бездеятельного созерцания. О нем, правда, так много сейчас говорят, что лентяям сподручно думать, будто они «молятся, ничего не делая».
Не бывает молитвы, когда «ничего не делают и ничего не происходит». Зато вполне можно молиться, ничего не воспринимая, ничего не чувствуя и ни о чем не думая.
Во внутренней молитве, как бы она ни была проста, всё наше «я» обращено к Богу. Пока это не произошло - благодаря ли нашим усилиям или по действию Святого Духа, - мы не вступим в пределы «созерцания» и должны будем искать Бога, не покладая рук.
Пытаясь же узреть Бога, не повернувшись к Нему целиком, мы в конце концов узрим самих себя или, чего доброго, провалимся в коварный и бездонный мрак собственного разума. А это не тот мрак, в котором можно безопасно почить от своих трудов.
Того, кто слишком зависит от чувств и воображения, тоже ждет неудача. Его унесет поток образов, и он останется со своим доморощенным религиозным опытом, так и не повернувшись к Богу.
Только глубокая, искренняя, простая вера поможет нам обратить, повернуть наше «я» к Богу. Эту веру питает надежда, знающая, что общение с Богом возможно, и любовь, превыше всего жаждущая творить Его волю.
Иногда наша молитва - всего лишь безуспешная борьба: мы хотим повернуться к Богу, но не можем. Мы всей своей верой устремляемся Ему навстречу, но многое из того, над чем мы не властны, сводит наши усилия на нет. Тогда остаются только вера и расположение воли. Если мы и в самом деле открыто и честно стремились к Богу, но не могли совладать с собой, наш труд непременно зачтется. Бог по Своей милости примет его, как настоящую молитву, а внутренняя беспомощность, которая побуждает нас увереннее и полнее полагаться на милость Божию, будет знаком того, что мы действительно продвинулись в духовной жизни.
Если я, по благодати Божией, могу всего себя повернуть к Богу и, отложив всякое попечение, беседовать с Ним и поклоняться Ему, то не потому, что постоянно имею в уме Его образ или ощущаю Его присутствие. Ни воображение, ни чувство, ни сосредоточенная мысль мне не помогут. Божие присутствие несказанно и неопределимо. Однако оно реально и узнаваемо. В нем я молитвенно предстою Богу, познаю Того, Кем сам познан. В нем я внимаю Тому, Кто внемлет мне, и люблю Того, Кто любит меня. Пребывая всецело в себе, в полноте своих личных качеств, я приобщаюсь к Тому, Кто бесконечен в Своем Бытии, Инаковости и Самостоянии. Мы не разглядываем друг друга; мое «я» просто предстоит Божьему «Я». Благоговейно внимая Богу всем естеством, я познаю Того, в Ком тайно пребывает всё тварное. «Зрение», которым я вижу Бога, рождается из последних глубин свободы и смирения, из глубин духа, а открывает эту способность видеть молитвенное размышление.
XI
Вскормленным Таинствами и воспитанным молитвой и учением Церкви остается только найти в ней место, уготованное им Богом. Нашедшие свое место живут и молятся очень просто.
К ним приходит понимание того, что такое духовная жизнь, - ведь не в том она, чтобы делать одно доброе дело, а не другое; жить тут, а не там; молиться так, а не иначе. И не в том, чтобы в душе рождались какие-то особые переживания. Духовная жизнь начинается тогда, когда замолкает наше естество и мы с сокрушением припадаем к Богу, сознавая, что Он - всё, а мы - ничто; что Он - Центр, к которому тяготеет всё тварное и в котором сходятся все наши усилия; что в Нем источник жизни и силы; что в Его руке и жизнь, и смерть; что наш путь ведом Ему от начала, вписан в Его премудрый, милосердный Промысел; что нелепо жить своим умом, так, словно Бога нет; что наши планы и притязания на духовность тщетны, если исходят не от Него и не в Нем завершаются; что в конечном счете важно только одно - Его слава.
Мы разрушаем свою молитвенную жизнь, когда постоянно следим за молитвой, ища от нее умиротворения, которое касается нашей души, а совсем не духа. В созерцательной молитве надо искать только Бога, и пока Он не явит Себя Сам, мы не найдем Его. Но в то же время Бог и не вдохновил бы нас на поиск, если бы мы уже Его не нашли.
Чем охотнее мы принимаем свою нищету, тем ближе мы к Богу. Смиряясь, мы ничего уже не ждем от самих себя, но надеемся всё получить от Бога.
Нищета - это дверь к свободе. Нищ не тот, кто изнывает от тревоги и безысходности, а тот, кто больше не надеется на себя и ничего в себе не защищает. Нищий знает, что его не за что любить. Поэтому он «выходит из себя» и успокаивается в Том, в Ком его единственное упование.
В духовной жизни рано или поздно наступает момент, когда мы находим Бога в себе. По любви к нам Он являет Себя, дарит Свое присутствие, вселяется в нас. Всякое даяние Божие благо*, но если мы положимся на даяние, а не на Бога, оно перестанет быть благим. То же и с Его присутствием.
Со временем, когда мы будем готовы к большему, Бог захочет укрепить нашу веру. Он отступит от нас, и мы перестанем ощущать Его близость. Тогда мы тщетно будем искать Его в том или ином движении души, высматривая в себе следы Его посещений. Нам придется выйти из себя и пойти вверх, чтобы найти Его вне и выше себя. Туда нас поведет вера, не ждущая утешений, и надежда, как угли тлеющая под пеплом нашей нищеты. Нас поведет и смиренное милосердие, и служение ближним. Бог же, призрев на нашу простоту, привлечет нас к Себе, когда Сам пожелает.
