Филипп Дженкинс - Войны за Бога. Насилие в Библии
Здесь мы можем задать один вопрос, способный породить споры: если тексты о завоевании настолько вредоносны и настолько жестоки, почему бы не исключить их из Библии совсем? Имеется в виду не отбор текстов для лекционариев, но официальный отказ от этих отрывков. В конце концов, того же самого некоторые критики требуют от мусульман относительно некоторых призывов к войне в Коране. Разве вера иудеев и христиан потерпит какой-либо ущерб от подобного отказа? Однако без этих текстов остальные части Библии просто утрачивают свой смысл. Если не было завоевания Ханаана, если не было завета о земле, не было бы ни книг Ветхого Завета, ни иудаизма. А без Ветхого Завета – всего, включая каждую главу Книги Иисуса Навина и Второзакония, – Новый Завет оказался бы чем-то вроде дерева без ствола.
10. Проповедь на основе самых невыносимых текстов
Надлежит чисто обращаться с Писанием.
Мартин Лютер
Насмешливо раскритиковав жестокие места Книги Чисел и Второзакония, Марк Твен обратился к христианским проповедникам с таким предложением: пусть они говорят со своей паствой не только о Заповедях Блаженства, но и об этих отрывках, чтобы дать верующим «всестороннее представление об Отце нашем небесном»{367}. Разумеется, Марк Твен тем самым хотел подорвать доверие к религии, но его подход можно применить для иных целей. Почему бы, в конце концов, верующим не услышать – быть может, впервые – самые суровые слова Библии? Что еще важнее, они могут научиться ценить те различные стратегии, которые веками применяли христиане, чтобы как-то примириться с данными отрывками. Чем честнее верующий подходит к пониманию своей веры, включая самые неприятные вопросы, тем лучше он будет взаимодействовать с последователями иных религий или с врагами всех религий.
В связи с этим вообразим себе такую контркультурную религиозную акцию. В течение определенного периода – скажем, нескольких месяцев – церкви используют для изучения и проповедей только самые суровые и кошмарные отрывки, самые трудные места Библии из числа трудных. Они должны читать эти устрашающие тексты вслух и произносить о них проповеди, должны стремиться понять эти отрывки и их место в контексте всего Писания и веры в целом. Я использую христианский контекст, хотя те же самые богословские вопросы стоят перед иудаизмом, и некоторые еврейские мыслители оставили нам яркие примеры того, что здесь можно делать: здесь я в первую очередь думаю о раввине Лэмме, пытавшемся примириться с текстом об амалекитянах{368}.
Было бы несложно составить указатель всех подобных текстов. Фактически главным препятствием для подобного эксперимента было бы однообразие текстов. Однако после мучительного сражения с одним отрывком, в котором Бог велит своим людям не оставлять в живых ничего дышащего, можно было бы найти немало подобных повелений для обсуждения. Здесь пригодился бы любой из текстов о завоевании Ханаана из таблицы 1 (см. первую главу), а также немало других, например: рассказ о том, как Бог умертвил первенцев Египта, повеление не оставлять в живых ворожею (Исход) или история Иеффая, принесшего в жертву собственную дочь{369}.
Каждый такой отрывок ставит перед читателями свои проблемы, но в каждом случае мы можем подойти к нему реалистически. Возьмем, например, начало главы 7 Второзакония, которое в первой главе данной книги я назвал ужаснейшим «стихом жизни» изо всей Библии. «Предайте их заклятию – уничтожьте! Не заключайте с ними договоров и не давайте им пощады». Представьте себе, что современный служитель церкви должен произнести проповедь именно на этот взрывоопасный текст. Что он станет делать?
Запрещенные приемы
Тема Бога, который стоит за насилие и несправедливость, всплывает на поверхность в сериале «Симпсоны», который ярчайшим образом отражает в себе популярную культуру Америки. В эпизоде 2010 года под названием «Величайшая история из всех самых провальных историй мира» Нед Фландерс сокрушается о том, что ему не удалось привести Гомера Симпсона к спасению. Однако пастор Лавджой напоминает Неду, что Бог никогда не оставляет свои намерения. Нед спрашивает о Содоме и Гоморре, на что пастор отвечает: Бог вовсе не отвернулся от этих городов, но «с любовью уничтожил их». Хотя эта фраза кажется полной нелепостью, она стоит не так уж далеко от мыслей некоторых христиан, пытавшихся примириться с этими мрачными отрывками.
Если мы пытаемся понять библейский текст вроде главы 7 Второзакония, мы можем выбрать самые разные подходы, и какие-то из них можно считать незаконными или следует их применять с великой осторожностью. Каждый подход при надлежащем применении может содержать какие-то ценные вещи, но многие из них в реальности напоминают рассуждение об «уничтожении с любовью». Христианам никогда не следует отрицать или преуменьшать значение Ветхого Завета или говорить о том, что смущающие тексты относятся к более примитивным слоям Библии: «Это же всего-навсего Ветхий Завет!» И хотя сегодня такой аргумент звучит достаточно редко, никогда не следует здесь ссылаться на загробную жизнь, говоря, что Бог в итоге исправит ту несправедливость, которую претерпели жертвы массовых убийств{370}.
Есть еще три типа подходов, которыми надо пользоваться крайне осторожно или не пользоваться вообще:Не стоит легкомысленно ссылаться на непостижимую наивысшую мудрость
Одна из тактик состоит в следующем: проповедник точно передает содержание текста, а затем говорит, что, какими бы кошмарными или несправедливыми ни казались нам подобные вещи, Бог все понимает лучше нас. Древние израильтяне просто выполняли приказы, а мы должны следовать их примеру. И тогда данный текст учит нас абсолютно доверять воле Бога, не задавая никаких вопросов, признавая, что его пути много выше путей наших и что мы не в силах понять его логику. Кто-то может сказать так: «Бог делает то, чего он желает. Ему принадлежит наивысшая власть, и простым смертным не следует ставить его решения под вопрос. То, чего хочет Бог, – это по определению благая и справедливая вещь, и только испорченность человеческого сознания мешает нам это понять». Жан Кальвин говорил: «Поскольку Сам Тот, в чьих руках находятся жизнь и смерть, по справедливости проклял эти народы и обрек их на уничтожение, это кладет конец любым спорам на данную тему»{371}.
Но это неправда – споры на этом не кончаются. Да, во многих религиях существует мощная богословская традиция, согласно которой пути Божьи непостижимы для простых смертных, которым трудно понять его волю. Но те же самые традиции с решительным неодобрением относятся к массовым убийствам всего населения без разбора. Подобное действие ставит под вопрос не просто какую-то частную доктрину или отдельное повеление Бога, но огромную часть того – буквально все, – чем живет верующий.
Сегодня мы нередко называем иудаизм, христианство и ислам общим термином «авраамические религии», и это название связано с патриархом, который в первую очередь прославился своей безусловной верой. Но вера, о которой не задают вопросов, проблематична. История Авраама также ярко показывает нам, что религиозные требования могут вступать в конфликт с нашими привычными этическими стандартами. Эта дилемма знакома современному богословию, и здесь во многом мы обязаны трудам Серена Кьеркегора. В своем знаменитом труде «Страх и трепет» Кьеркегор размышлял о поступке, который оскорбляет наши нравственные чувства, – о готовности Авраама убить своего сына по велению Бога. Кьеркегор видел в поступке Авраама великий момент полного подчинения Божьей воле, хотя одновременно это было нарушением законов человеческой этики; этот символ полной верности Богу сделал Авраама «рыцарем веры». «Вера начинается именно там, – писал Кьеркегор, – где кончаются размышления»{372}.
Кьеркегор понимал, что из его рассуждений можно сделать опасные выводы, и он бы еще острее это почувствовал, если бы применил такой же подход к подобному отрывку – к тексту о битве Саула с амалекитянами. Авраам послушно выполнял безнравственное повеление, но чудесным образом был избавлен от его кровавого завершения. Саул же, напротив, не выполнил повеления убить безоружную жертву. Жертва, в отличие от Исаака, все-таки была убита, и Бог не стал ее спасать, а Саул из-за своего непослушания перестал быть царем. Поскольку Саул не смог довести до конца акт геноцида, он никогда не сможет заслужить звания рыцаря среди героев веры. Осмелился бы Кьеркегор или какой-либо еще мыслитель, находящийся в здравом уме, дойти до такого логического вывода, который противоречит разуму и представлениям о нравственности?Никогда не следует говорить, что эти люди заслуживали уничтожения
Когда верующий приводит секулярные или политические доводы в пользу уничтожения ханаанеев (или других групп), он просто приводит те оправдания геноцида, которые уже давно отвергнуты секулярным миром. Мало кто из мыслителей сегодня мог бы повторить некогда популярный аргумент, который можно кратко сформулировать следующим образом: «Хотя при обычных условиях уничтожение целого народа было бы злодеянием, крайняя испорченность и греховность народов Ханаана оправдывает такую меру в тех конкретных обстоятельствах. Жертвы в полной мере заслуживали своего уничтожения. Нам следует удивляться тому, как долго Бог сдерживал здесь свой праведный гнев». Неубедительно звучит и ссылка на долговременное историческое благо, на то, что для осуществления своего масштабного замысла об истории Богу было необходимо уничтожить местное население Ханаана. Как считают сторонники такого подхода, в долговременной перспективе истребление ханаанеев (а также мидьянитян и амалекитян) повлекло за собой различные благие последствия для Бога и его избранного народа. Если рассматривать это событие в рамках широкой исторической перспективы, продолжают они свою аргументацию, можно видеть, что это действие принесло пользу{373}.
Вряд ли подобные рассуждения покажутся кому-либо привлекательными сегодня, и отчасти это объясняется тем, что нынешние историки и археологи куда больше знают о социальной жизни обитателей Ханаана и об их предполагаемых злодействах. Любая религия, приверженцы которой практикуют человеческие жертвоприношения, ужасна, но ханаанеи в этом отношении были не хуже тысяч других народов, которые Бог не пытался истребить. С точки зрения этики и морали западное ответвление ханаанской цивилизации, ставшее Карфагеном, было не хуже, чем подобный им Рим, которому удалось на протяжении тысячелетия сохранить трансконтинентальную империю.
