Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты
Я облазил уже все окрестности Мангупа, потому что Мангуп непременно должен быть рядом, на виду, как память о главном… но так ничего и не нашел подходящего.
Я вообще начинал с самого Мангупа. Давненько уже, лет двадцать назад. Нашел местечко укромное, притащил кирку, зубило с молотком и стал долбить скалу… Не знаю даже, о чем я думал тогда и думал ли вообще, но мне хотелось именно вырубить самому, сотворить такой артефакт в новейшей мангупской истории. Я видел до мельчайших деталей, как будет моя каливка выглядеть. Где в ней будет окошко, а под ним непременно стол, простая лавка с соломенным матрасом, печушка на зиму, потому что я и зимой непременно хотел здесь бывать. Словом, я думал о чем угодно, кроме того, о чем надо было бы думать, а именно: рано или поздно на унылый и однообразный звук моей долбежки придет раздраженный и запыхавшийся, помятый с похмелья и угрюмый — охранник… егерь… сторож… Назовите его как хотите, но он непременно придет, это абсолютно точно. Сильно удивится, разозлится, пожалуй, и от него не отделаешься тогда даже ящиком водки… Потому что Мангуп — это вообще-то памятник, а не хухры-мухры, и ты (то есть я) что… вообще обурел?! И давай-ка ты вали отсюда, пока я (то есть он) наряд не вызвал, и… Ну, в общем-то, вот и все. Это реальность.
И хорошо, что я эту реальность вовремя осознал. И стал искать место для кельи в ближайших и более дальних окрестностях…
Но здесь возникла другая проблема — вода. Нелепо карабкаться в гору с баклажкой воды, строя грандиозные планы, если на месте нет родника, потому что этой баклажки в лучшем из случаев хватит на день-два… А с родниками на окрестных с Мангупом возвышенностях очень большая проблема.
И я углубился в поиски. Пошел дальше, в сторону главной горной гряды. Где только ни лазил, на каких горах ни бывал, набрел даже однажды в лесу на заброшенный город тавров, но место подходящее найти никак не мог.
И вот я все чаще стал присматриваться к одной величественной и, по видимости, безлюдной горе, возвышающейся прямо напротив Мангупа. Называется она Чардаклы-баир — Чердак-гора. Это мощный массив — куэста, наклонной плитой поднимающаяся с севера и обрывающаяся на юг, километров пяти шириной, поросшая дремучим лесом. Геологи говорят, что много миллионов лет назад этот массив составлял с Мангупским плато одно целое, но затем Мангуп откололся и превратился со временем в гору-останец.
Но я не сразу забрался на эту гору, все искал себе место где-то еще… Но вот наконец решился. Прикупил кое-какой инструмент для работы, затащил его на гору, припрятал в надежной, как мне казалось, пещерке, а потом еще долго бродил по дикому, буреломному лесу, приближаясь к обрывам, заглядывая во все возможные расщелины и гроты… Но как-то и здесь ничего подходящего не нашел, так что опять на целый год отступил, впрочем с твердым желанием вернуться.
И вот, после приличного перерыва приехал снова. Думал найти место для кельи и сразу приступить к работе, но тут, забравшись в пещерку, обнаружил, что украли весь мой инструмент, который я с таким трудом заготовил в прошлом году. Горько было… Но все-таки утешал себя тем, что это не иначе произошло, как по промышлению Божиему.
Собрался было идти в другой конец горы, искать место для кельи, выбрался из своего убежища, пошел, да вдруг пустился дождь, и я, промокший, вернулся в пещерку. Через пару часов проглянуло солнышко, я снова пошел, но опять загремел гром, небо потемнело, полил дождь, и я опять вернулся. Что за напасть? А потом вдруг подумал: стоп, ты сюда для чего пришел? Ради лопаты? кирки? пещеры? Или ради Господа? Так вот сиди и молись, а Господь Сам все управит. Может быть, ты слишком спешишь со своей кельей, может быть, Господу более угодно твое смирение, чем многопопечительность и суета? Конечно так. Конечно, нужно остановиться и вслушаться, прежде всего, в молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», а все остальное, я верю, приложится!
Помолился, как мог, лег спать, а утром смотрю — солнышко сияет, небо чистое. Собрался и пошел. Но что-то тяжело было. Душно после дождя, парит, в лесу бурелом, дороги нет, местность каменистая, труднопроходимая, да и сил что-то совсем нет. Словом, не иду, а плетусь…
Часа через два добрался до юго-западной стороны массива, через силу. Карабкаюсь по мысам, осматриваю обрывы, продираюсь через кусты — но все не то. Не то, не то… Совсем было приуныл. Устал страшно. Ну, думаю, Господь не благословляет меня келейкой. Смотрю — по времени и возвращаться уже пора, чтобы успеть на автобус. «Господи! — взмолился. — Если есть Твоя святая воля, чтобы мне келейку устроить, — укажи место. Подай знак. Я — все… больше ничего не могу…»
Так присел на краю обрыва… в бессилии, огляделся и думаю: сейчас распадком вот этим спущусь под скалу, пройдусь немного вдоль кромки, а дальше где-нибудь поднимусь на плато, и все — домой. Хотел было подумать — не вернусь больше, но посидел немного, отдышался, отдохнул и думаю: ну чего отчаиваться? Не в этот, так в другой раз, может быть, найду место подходящее, если Богу будет угодно.
Собрался с силами, поднялся, и тут как-то само собой запелось: «Царице моя преблага-ая…». И такое умиление сошло, такая решимость овладела душой, точно в последний бой иду… за правое дело. Спустился кое-как расщелиной каменистой и стал через кусты вдоль обрыва продираться. Но силы уже на исходе. А тут еще в «капкан» попал — запутался в зарослях шиповника, держидерева. Застрял наглухо — колючки так и впились в тело: ни туда ни сюда. Прямо хоть плачь от бессилия. Вот тут уж совсем невмоготу стало. Но как-то высвободился потихоньку, еще немного вперед прошел и вот вижу — место вроде как подходящее, скала хорошая, ровная, можно бы в ней келейку вырубить. Ну так, думаю, тому и быть. Прикуплю опять инструмент и вернусь. Прошел еще метров пятнадцать — выбрался из зарослей и вдруг смотрю — а в скале грот глубокий, выше человеческого роста. Зашел и обомлел: родник! Водичка чистая, свежая…
Да ведь это чудо, настоящее чудо! Я о воде все время думал: где же я ее брать буду? куда ходить? А тут рядом совсем — вода. Ну я тут прямо прослезился от умиления и благодарности. Ведь это уму непостижимо — родник! Я и мечтать не смел… И древний, видать. Две чаши со стоком из одной в другую высечены в скале, может быть, в незапамятные еще времена собратьями нашими — христианами. И так мне хорошо стало на сердце, спокойно, как будто и не было всех треволнений и трудностей. И силы откуда-то взялись!
Спустился чуть по склону, посмотрел со стороны на обрыв, на то место, которое я наметил, а оно и в самом деле оказалось хорошее, с «балкончиком» на скале. Прямо для кельи словно и предназначено. Вот такие чудеса! Ну, думаю, никогда Господь не оставляет уповающих на Него! Никогда! Пусть даже не сразу, но по прошествии времени и скорбей малых, когда смирится душа, — непременно подаст просимое, если, конечно, это полезно человеку. Слава Тебе, Боже! Только бы не о себе иметь попечение, а как бы Тебя прославить, потому что Ты, Господи, и смысл, и свет, и дыхание всей моей жизни!
Так и закончилась эта первая, радостная встреча с «моим местом».
Прошла пара недель. Прикупил я в городе инструмент и снова полез на гору. Снизу, от поля, что разделяет Мангуп и Чардаклы-Баир, поднялся быстро — за час, да и то еще с непривычки, с передышками. Но по-любому недолго. И вот мне уже мечтается, что когда-нибудь можно будет ходить отсюда в мангупский монастырь на службу… причащаться в воскресный день. Господи, хорошо-то как!..
До кельи своей я добрался к вечеру, немного поработал и лег спать. С утра продолжил рубить в скале ступени — чтобы на карниз скальный взобраться, и вот посреди работы слышу — пробирается кто-то через кустарник. Обернулся и одеревенел: стоит передо мной совершенно голый, черный от загара человек с топором в руках. С виду — молодой парень, но смотрит хмуро, как охотник за скальпами: волосы колтуном, в носу кольцо вроде как у африканцев, а на шее вместо креста — индуистский значок «Ом».
— Привет, — говорит.
— Привет.
— Ты чего это делаешь?
— Да вот, — говорю, — келейку решил себе вырубить.
— Не-е, — говорит, — братан, не пойдет. Это мое место, так что давай-ка вали отсюда. Мне здесь соседей не надо. Да еще и громких таких… А то ведь я могу и топориком тюкнуть. — И даже так замахнулся слегка, изображая, как он это себе представляет.
Тут я ему стал объяснять, что мне до него нет никакого дела, пусть себе будет кем хочет. Я сам по себе, а он — сам по себе. Воды мне много не надо. А насчет стука… вот тут я, правда, и сам не знал, что ответить. Я шел рубить свою келью с верой, что Господь как-нибудь Сам все устроит. Но для паренька-язычника это, конечно, не аргумент.
— А ты сам-то где живешь? — спрашиваю я у него, чтобы хоть как-то отвлечь от мрачных мыслей.
— Да там, дальше, под обрывом, в гроте. Но ты не найдешь, там место такое… скрытое.
