Алексей Бакулин - Письма в Небеса
Но для человека европейского такая мысль непривычна: там, на Западе, всё происходит как-то иначе… Там империи не возводятся, а захватываются — берётся чужое и превращается в своё.
У нас не так. Мы берём своё и начинаем его решительно переделывать. И тогда держава, Империя возрождается столь обновлённой, что стороннему наблюдателю кажется, будто Русь только-только теперь и начинает жить, что всё, бывшее прежде, можно не брать в расчёт, а настоящая Россия — вот она!
Учёный европеец Максим, приехав в Москву, был поражён творящимися здесь нестроениями. Держава Великого князя Московского Василия Ивановича меньше всего напоминала Царьград эпохи расцвета: никакой утончённости, никакой просвещённости, никакой, простите, культуры (во всяком случае, с точки зрения человека, воспитанного в блистательной Флоренции). Невозможно было исчислить творившиеся здесь безобразия. Гостя это не удивило: в безумной, развращённой до предела Италии он видел и не такое, — но ведь то католики, что с них взять… Но что действительно поражало Максима в самое сердце на Руси, так это то, что при всём при том варварская Москва имела наглость именовать себя Третьим Римом!.. Это уже ни в какие ворота не лезло.
Надо сказать, что философ Максим был человеком глубоко положительным. Он не стал ни насмехаться, ни злобствовать (как делали многие и многие европейские гости), — он начал учить русских. И надо сказать, он имел на это право. Этот человек был образцом не только учёности, но и твёрдости своих убеждений. Подумайте только: с малолетства живя среди католиков, учась в католических школах, трудничая в католических монастырях, он сохранил своё православие неповреждённым. Настолько неповреждённым, что даже поступив в Ватопедскую обитель на Афоне, этот молодой монах вскоре завоевал уважение тамошних премудрых старцев!
Он переизбыточествовал знаниями духовными и светскими и был готов от полноты души делиться ими с русскими. Он начал обличать московские нравы, а там было что обличать! Он восстал против входившей в моду астрологии — бояре весьма интересовались гороскопами! Он яростно боролся с последними недобитками ереси жидовствующих, призывая Великого князя не проявлять к ним ни малейшего снисхождения. Он разоблачал попытки католиков втереться в доверие к московским властям.
И ещё он доказывал, что никаким Третьим Римом Москва быть не может. Дескать, есть Второй Рим — Константинополь, который хоть и под турками, но Римом быть не перестал, а другого Рима нет и быть не может…
Одна в мире империя — греческая. Даже если в данный момент её и не существует в действительности.
И вот за такие-то слова, за такое неверное понимание исторической роли Святой Руси, греческий монах Максим Философ получил от Господа тяжкое, но благодетельное вразумление. Пришлось ему много пострадать.
Впрочем, если судить поверхностно, то страдал Максим не за отрицание роли России, а просто ни за что. Кто-то из властей церковных жестоко ему позавидовал, была пущена в ход клевета, и учёного святогорца, ненавистника всяческой ереси, самого назвали еретиком и отправили в Иосифо–Волоколамский монастырь. То есть для кого-то это был монастырь, но для Максима Грека он стал тюрьмой, и весьма суровой, ибо держали его там как узника-злодея, едва вовсе не сжили со свету. Через шесть лет его перевели в другой монастырь — то же тюремное заточение, лишь немногим более мягкое…
Двадцать с лишним лет маялся премудрый грек в условиях поистине нечеловеческих. Кто-то на его месте давно сломался бы (все мы знаем, каково пострадать без вины), но Максим ещё раз показал себя человеком в высшей степени духовным: он сумел из своей беды извлечь пользу для души и для ума. Сумел, сидя в темнице, совершить то главное, что, по мысли преподобного Серафима, только и нужно христианину, — стяжать Дух Святой. В один из мучительных тюремных дней Святой Дух нашёл на узника, и старый монах, забыв о своих бедах, сияя от неземной радости, угольком написал на стене камеры слова своего вдохновенного Канона, посвящённого Третьей Ипостаси Пресвятой Троицы.
А ещё, претерпев в Москве страшную несправедливость, он изменил своё мнение о Руси. Изменил к лучшему! Понял особый путь и предназначение Московского государства. Настал день, и прп. Максима с почётом перевели из тверской монастырской темницы в Троице-Сергиеву обитель. Сюда приезжал к нему молодой Иван Грозный, и святой беседовал с ним о том, каков должен быть правитель Православного Царства — Третьего Рима…
Пути России — тайна; судьба России не просчитывается умом человеческим. Представитель иной цивилизации сможет понять её, только удостоившись особой благодати Святого Духа, благодати же этой не получить без многих скорбей и испытаний… Этому-то и учит нас судьба греческого монаха и русского святого преподобного Максима Грека.
И ещё. Чтобы выжить, чтобы сохраниться, Империя должна вечно преображаться, непрестанно обновляться. Преображение — это основной способ существования Империи.
Не буду настаивать на этой мысли, но может быть... Может быть, логическим завершением этих временных преображений станет преображение в вечность, когда, с концом времён, Империя претворится в Царствие Божие.
Сказал, и сам испугался смелости этой мысли. Хотя, — почему же нет? Если мы говорим о той самой, единственной Империи, подданными которой были записаны Иосиф с Марией и даже Сын Марии, родившийся как раз во время всеимперской переписи, — то не эта ли Империя существует для того, чтобы противостоять мировому злу? И не она ли, окончательно погибнув в последние времена, должна воскреснуть в ином веке, в новом — уже не земном — облике?
ГОРОД ПРЕОБРАЖЕНИЯ
Вместо предисловия к этой части приведу отрывок из моего интервью с доцентом исторического факультета СПбГУ, кандидатом искусствоведения О.Б. Сокуровой.
— Ольга Борисовна, скажите, каково, по-вашему, соотношение между культурой и религией? Ведь ответов этот вопрос существует множество: кое-кто считает, что религии вовсе и не нужна светская мирская культура, а многие современные мыслители полагают, что религия — это только часть культуры, как более обширного явления…
— По-моему, религия ни в коем случае не может мыслиться вне культуры, но и назвать её частью культуры будет не совсем верно. Она не просто часть, она — ядро культуры, её основа, её почва. Она определяет культуру, поскольку корнем слова «культура» является «культ». Возьмём несколько примеров. Вот — Древний Египет. Главный литературный памятник египтян — «Книга Мёртвых». В ней изложены древнейшие представления о том, что происходит с душой умершего человека на суде богов. Так вот, эту душу взвешивают, и она должна оказаться легче пёрышка, не отягощенной грехами. Посмертная судьба — вот главная тема древнеегипетского культа. А что же культура? И она была устремлена в мир иной: огромные пирамиды, скрывавшие тела умерших фараонов, прямые линии храмов, застывшие позы статуй, — всё это должно было говорить о вечности, в которой нет места временному, переменчивому.
Другой пример: Древний Китай с его «Книгой перемен», даосизм. Дао — Великий Путь природы, текучей, переменчивой; всё в мире находится в движении, всё безпрестанно меняется; мудрость человеческая заключена в том, чтобы встроиться в Дао и вместе со всем природным миром следовать по этому великому пути. Теперь взгляните на древнекитайское искусство: все эти волнистые, текущие линии, эти архитектурные строения, напоминающие растения или живые существа, — всё точно отражает духовные принципы даосизма.
Вот более близкий нам пример: Европа после Средневековья. Макс Вебер писал о том, что европейская культура Нового времени во многом порождена мощным движением Реформации. Отсюда и стремление овладеть природой, и обожествление науки, и трудовая аскеза, и вера в прогресс, и самообожествление гордого человеческого ума…
И русская культура… Это культура Слова, Слова с большой буквы. Мы — славяне. Мы не случайно так самоопределились, задолго до принятия Православия, ибо считали себя носителями и хранителями священных слов. И в первую очередь такое слово, как слава является словом священным. И может быть, именно потому мы и восприняли христианство так органично, что всегда были готовы воздать славу Слову, — вот и пришло к нам воплощённое Слово. Русская культура словоцентрична потому, что она христоцентрична...
Если же от русского слова перейти к русской азбуке, то здесь мы тоже увидим много интересного. Вы знаете, что первая русская азбука, глаголица, имеет в основе своей три образующих буквы фигуры: Круг, Треугольник и Крест. Круг — это символ цельности, вечности, божественной полноты бытия. Треугольник — это символ Троицы. А Крест — это главный символ Христианства!.. Теперь взгляните, насколько полно восприняла русская культура эти свои глаголические первоосновы. Круг — целостность, а понятие Целого для нас чрезвычайно важно. Слово «целое» имеет корень «цел», то есть, «здоровый, неповреждённый». А слово «здоровый» этимологически связано с «древом» — с Древом Жизни. Здоровый — это тот, кто приобщился к Древу Жизни. Для того, чтобы быть здоровым, надо быть целым. Отсюда наши слова «целебный», «исцеление», «целитель». Вот условие настоящего здоровья — целостность, восстановление цельности Духа-Души-Тела и главных качеств души — Ума-Чувства-Воли. У нас — и в глаголице, и в кириллице — есть буква, которая сейчас именуется просто «Жэ», а изначально называлась «Живете», — то есть, повелительное наклонение: «Живите!» Эта буква, как писала Нина Павловна Саблина, замечательный знаток нашей славянской азбуки, изображает собой древо, слитое с человеком, прорастающее через сердце человека. Вот какие удивительные символы таит в себе наша культура!
