Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь
Когда отец Эндрю повысил свой голос на пару децибелов, обстановка начала накаляться.
— Но вы не понимаете! Когда начался потоп, Моисей изрёк, что человек должен иметь власть над животными.
— Да, — возбуждённо ответил я. — такое послабление было сделано из-за всемирного потопа, когда невозможно было раздобыть зерно и растительную пищу. Поэтому все пришли к соглашению есть оставшихся животных.
— Моя жена сказала, что вы — своего рода индус.
И я сделал ещё один резкий шаг по своей скользкой лестнице, пытаясь занять позицию морального превосходства, ответив с негодованием:
— Нет такого понятия как «индус». Персы нарекли так жителей долины Инда. «Индус» — это неверное употребление.
Озадачившись моим высказыванием, он начал отстреливаться:
— Ещё хочу заметить, что священная корова — это полная ерунда, запудривающая мозги.
Теперь я уже разозлился окончательно.
— Независимо от того, являетесь ли вы индусом, христианином или атеистом, вы должны почитать корову.
— Почему? — тупо спросил он.
— Возьмите Эндрю. Нет смысла говорить о ком-то другом. А что случится, если материнское молоко исчезнет, или по какой-то другой причине женщина не сможет кормить грудью своего ребёнка? Кто её заменит? Кто станет второй матерью драгоценного чада? Кто же станет такой заменой, подарив ребёнку и жизнь и заботу, обеспечив его необходимым белком из своей чудотворной пищи, которая подарит ему крепкое превосходное здоровье?
Конечно, он знал ответ на мой вопрос, но отвечать не стал. Я посмотрел на мать Эндрю.
— Вы кормили Эндрю грудным молоком?
— Некоторое время, но потом по какой-то причине мне стало трудно делать это.
— То есть, вы считаете, что ерунда — неблагодарно обречь нашу вторую мать на несвоевременную смерть сразу после того, как снизится количество её молока? Получается, что так мы должны поступать с нашими матерями, когда они не смогут давать нам то, что, как мы считаем, принадлежит нам по праву? Значит, нам нужно сразу же отправлять её на скотобойню? Коров жестоко отделяют от телят, они жалобно взывают к ним, мыча, когда водитель грузовика безжалостно спешит отвезти свой «товар» туда, где их, естественно не на глазах у населения, превращают в аккуратно упакованное мясо. Какой бы была наша жизнь без молока, масла, сливок, йогурта, мороженого и топлёного масла? И это ещё не всё. Ни с чем на этой планете нельзя сравнить коровий навоз. В Индии «дикари» размазывают его по полу, иногда каждый день, чтобы продезинфицировать комнаты. Навоз — прекрасный антисептик. Они придают навозу форму плоских кругов, и облепливают ими деревья, где солнце быстро высушивает его, превращая в превосходное топливо для приготовления пищи. Кожу коровы (естественно после её смерти) тоже пускают в дело. Может ли какое-нибудь животное, или человек хотя бы отдалённо сравниться с великодушной коровой?
— А что такое гхи? — поинтересовался он.
— Очищенное масло, — еле сдерживаясь, ответил я. — Это — то, что культурные люди используют в кулинарии.
Я всё поражался, знает ли он, что наша корова-мать питается в большей степени совершенно бесполезным веществом, называемым травой, и благодаря волшебной химии её трех удивительных желудков, которыми как бы, между прочим, снабдил её Господь, она производит совершенно удивительный продукт под названием «молоко», из которого, в свою очередь, можно приготовить массу других замечательных продуктов, что делают нашу жизнь такой сладостной. Но всё, о чём мы можем думать, это как бы нам получить свой бифштекс — обычный или с изысками.
За несколько лет работы в магазине я уже вдоволь напрактиковался на плотоядных христианах и вконец устал от их увещеваний.
— В Книге Бытия Господь говорит, что он дал человеку власть, а не тиранию над всеми тварями. А затем Господь сказал: «Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя, — вам сие будет в пищу». Позже Он говорит: «Я устал от Ваших сожжённых быков и баранов». Разумеется, самая важная заповедь — «не убий». Вот следующее индуистское утверждение: за каждую шерстинку, упавшую с коровы-матери, которой мы причинили зло, страдать нам в аду целую жизнь. Не уверен, убережёт ли отчасти это утверждение людей от резни животных, напугав их до смерти, или просто останется лишь утверждением. Но приведённые выше аргументы показывают абсолютную бессмысленность убивать животных, особенно корову, ради доставления удовольствия собственным языкам. Ведическая литература говорит следующее: тот, кто хочет съесть мясо, должен проделать следующий ритуал. Ему нужно найти чёрную козу, привести её в укромное место в тёмную безлунную ночь, и, прежде чем перерезать ей горло, прошептать ей на ухо: мата тат татапат, что переводится как: «сейчас я убиваю тебя, а в следующей жизни ты сможешь убить меня...»
— Не желаете чаю, как вас там...
Ричардсон. Нет, спасибо. Я не пью чай. Но это уже другая тема.
В общем, сокращая, насколько это возможно, длинную историю, мы так и не смогли договориться на наших религиозных процессах по причине «очевидных различий», и переключились на Эндрю, который только что вернулся с футбола и подозрительно следил за мной.
К счастью, он остался безучастным в нашем горячем обсуждении, что вряд ли пошло бы на пользу терапии. В общем, вернёмся к нашим баранам... Когда меня представили Эндрю в качестве «друга мамы», я перешёл к выяснению обстоятельств его жизни. Он стал раздражаться. Эндрю уже принял меня за «одного из тех», кто составляет бесчисленную армию социальных работников, учителей и гипнотизёров, т. е. всех тех, кто пытается докопаться до сути его проблемы. Разумеется, все они потерпели неудачу. Эндрю посмотрел на меня так, как будто приготовился «снять» ещё один «скальп».
Я немедленно сменил тактику и, чтобы разгрузить обстановку, рассказал парочку анекдотов. Мне же нужно было, в конце концов, сделать этих двух, сидящих за его спиной родителей. К тому же я не ел мяса.
Эндрю немного расслабился, и начал говорить хладнокровно и со знанием дела.
— К чему все эти расспросы?
«Замечательно», — подумал я. Мы же прекрасно понимаем друг друга. Я даже покраснел от предчувствия успеха. И снова я стал закадычным другом из ничего незначащей плохой книги Эндрю.
— Так, Эндрю, это правда, что Бог сказал тебе не есть мяса?
Он поджал губы так, как будто не понимает о чём идёт речь:
— Не понимаю, о чём вы?
— Твой папа как-то сказал мне, что когда ты был маленьким...
— Он не прав.
Снова молчание. Я напрягся. Конечно, он не помнил. Это я дурак. Ему же было всего каких-то два года. И тогда я занял смиренное положение, что иногда срабатывает, когда всё остальное терпит неудачу.
— Жаль, дружище. Тогда дай мне шанс, и через двадцать минут, клянусь тебе, ты снова будешь играть в футбол со своими друзьями. Так, мама и папа?
Он посмотрел на них, чтобы удостовериться, кивают ли они в знак согласия или наоборот. Убедившись в их согласии, он поинтересовался:
— А что будет?
— Закрой глаза, расслабься.
Очень быстро я погрузил его в глубокий гипноз. Он был настоящей мечтой гипнотерапевта, хотя частенько у детей не всегда так получается.
— А теперь отправляйся в то время, когда тебе было два года, и кто-то очень важный говорит тебе что-то очень важное.
И теперь уже, голосом маленького мальчика Эндрю заговорил:
— Я лежу в детской кроватке.
— Тебе хорошо?
— Да, я засыпаю. Я слышу голос. Он говорит со мной. Это Бог. Я не могу Его видеть, но я знаю, это Он.
— Что Он тебе говорит?
Эндрю пытается подражать Его голосу:
— Ты знаешь, Эндрю, Я не приемлю поедание мяса. И всё же, принимать решение следует тебе.
Тоненький голосок внутри меня зашептал: «Прошлая жизнь, отправь его туда».
В прошлую жизнь? Отправить на глазах у этих людей? Невозможно. Они не только не поверят, они обзовут это всё «дьявольским ремеслом», и на этом всё закончится. Они никогда не позволят.
Так или иначе, делай и начинай отсчёт. Отсчёт?
Я перешёл к следующему этапу и спросил Эндрю:
— Так сколько лет тебе было?
— Кажется, два.
— Эндрю, я хочу, чтобы ты отправился на три года назад в прошлое.
И начал отсчёт.
— Отправляйся туда, осторожно, ты ведь ничем не рискуешь. Ты всё время будешь говорить со мной на английском... раз... два... три... Оглянись, посмотри на свои ноги и расскажи, что ты видишь.
Прежде, чем его родители смогли прервать процесс, и пока до них дошло, что я делаю, Эндрю заговорил:
— Я вижу мои ноги.
— Что ты видишь?
— У меня их четыре. Я — овца.
Его родители чуть не задохнулись. Мать, соскочив со стула, уже хотела вмешаться, чтобы вытащить сына из этой неотмеченной на карте дьявольской страны, где мы сейчас оказались. Возможно, они испытали шок, и всё-таки они позволили мне продолжить.
