И. М. Концевичъ - Оптина пустынь и ее время
Могло казаться, что продолжателемъ дела Киреевскаго былъ В. Соловьевъ. И, действительно, въ своей магистерской диссертащи «Кризисъ западной философш» онъ взялъ у Киреевскаго целикомъ его мiровоззреше: «синтезъ философш и религш, взглядъ на западную философт, какъ на развитте ращонализма, идеи о цельности жизни, о метафизическомъ познанш. Но онъ исключилъ все руссие месаансюе мотивы и западной мысли противоставилъ не русское православiе, а туманныя умозрешя (не хриспанскаго) Востока». И въ дальнейшемъ творчестве Вл. Соловьевъ остается не только вне «любомудрiя св. Отцовъ», но и вне православiя: онъ мнилъ себя выше исповедныхъ раздЬленш и говорилъ о себе, что онъ скорее протестантъ, чемъ католикъ. Онъ прiемлетъ идею спасешя по протестантски: не отъ дЬлъ, а отъ веры. Отсюда отрицаше духовнаго дЬлашя: «греши постоянно и не кайся никогда» Мочульскш. Вл. Соловьевъ. II изд., Парижъ 1951 г., стр. 52 и 254). Естественно, что познаше истины уже не связывается съ состояшемъ моральной сферы и съ цельностью духа, какъ у Киреевскаго. И Соловьевъ, благодаря исключительному своему вл!яшю на современниковъ, использовавъ вначале идеолопю Киреевскаго, отвелъ затемъ пробуждающуюся русскую релипозную мысль отъ того пути, который указывалъ ей этотъ последнш.
У Достоевскаго въ «Братьяхъ Карамазовыхъ» мы находимъ лишь внешнее описаше, сходное съ виденнымъ имъ въ Оптиной Пустыни. Старецъ Зосима вовсе не списанъ со старца Амвроая, какъ полагали некоторые.
Сердцемъ ближе другихъ къ Оптиной былъ Леонтьевъ, тайный постриженникъ ея. Тамъ жилъ онъ несколько летъ, тамъ сложилъ бремя ошибокъ и греховъ молодости, которые онъ искупалъ болезнями и искреннейшимъ покаяшемъ. Леонтьевъ — художникъ слова и одинъ изъ выдающихся русскихъ мыслителей, о чемъ свидетельствуете его глубокое понимаше современной ему жизни и ея проблемъ, и прозрите судебъ Росаи. Въ своей идеологш онъ отстаиваетъ греко–россшское православiе, утверждая, что сущность русскаго православiя ничѣмъ не отличается отъ византшскаго. Тъ выводы о русской святости, къ которымъ мы пришли въ нашемъ изслѣдоваши, находятъ подтверждеше и въ словахъ Леонтьева: «византшской культурѣ вообще принадлежать всѣ главные типы той святости, которой образцами пользовались руссие люди»… «Аеонская жизнь, созданная творческимъ гешемъ византшскихъ грековъ, послужила образцомъ нашимъ первымъ юевскимъ угодникамъ Антошю и Феодоаю», «возгорѣвшейся сердечной вѣрой, еще и долгою политическою дѣятельностью въ средѣ восточныхъ хриспанъ, я понялъ почти сразу и то, что я самъ лично внѣ православiя спасенъ быть не могу, и то, что государственная Росая безъ строжайшаго охранешя православной дисциплины разрушится еще скорѣе многихъ другихъ державъ, и то, наконецъ, что культурной самобытности нашей мы должны попрежнему искать въ греко–россшскихъ древнихъ корняхъ нашихъ»… I Леонтьевъ. Москва 1902, т. 6. Письма къ Вл. Соловьеву, стр. 332–333, 337) Изъ мыслителей, общавшихся со старцами, дальше всѣхъ отъ оптинскаго духа былъ Левъ Толстой. По причинѣ его крайней гордости о. Амвроспо было всегда трудно вести съ нимъ бесѣду, которая сильно утомляла старца. Послѣ своего отлучешя Толстой больше со старцами не видѣлся. Такъ однажды, подойдя къ скиту, онъ остановился: какая–то невидимая сила задерживала его у святыхъ воротъ. Ясно было, что въ немъ шла сильная борьба со страстью гордости; онъ повернулся обратно, но нерѣшительно вернулся опять. Вернулся онъ и въ третш разъ уже совсѣмъ нерѣшительно и затЬмъ, рѣзко повернувшись, быстро ушелъ оттуда и уже больше никогда не дѣлалъ попытокъ войти въ скитъ. Только въ послѣдше дни своей жизни, можно думать, почувствовавъ близость конца, и что ему не уйти отъ суда Божiя, Толстой рванулся въ Оптину, бѣжавъ отъ своего ближайшаго окружешя, но былъ настигнуть. И когда оптинскш старецъ о. Варсонофш, по поручешю св. Синода, прибыль на станщю Астапово, дабы принести примиреше и умиреше умирающему, онъ не былъ допущенъ къ нему тѣми же лицами. Отецъ Варсонофш до конца своей жизни безъ боли и волнешя не могъ вспомнить объ этой поѣздкѣ.
Письмо И. В. Кирѣевскаго къ старцу Макарію
(Изъ пропущенной главы книги С. А. Нилуса «На берегу Божiей Ргьки», т. II)
«1855–го года. 6 поля. Полночь. Искренне–любимый и уважаемый батюшка! Сейчасъ прочелъ я ваше письмо изъ Калуги къ Наталье Петровне и теперь же хочу поздравить васъ съ получешемъ наперснаго креста. Хотя я и знаю, что ни это, ни какое видимое отличiе не составляютъ для васъ ничего существенна го, и что не таия отличiя вы могли бы получить, если бы сколько–нибудь желали ихъ, однако же все почему–то очень прiятно слышать это. Можетъ быть, потому, что это будетъ прiятно для всехъ любящихъ васъ. Мы всегда видели, какъ вы внутри сердца вашего носите Крестъ Господень и сострадаете Ему въ любви къ грешникамъ. Теперь та святыня, которая внутри любящаго сердца вашего, будетъ очевидна для всехъ на груди вашей. Дай, Боже, чтобы на мнопя, мнопя и благополучныя лета! Дай, Боже, мнопя лета за то и благочестивому архiерею нашему! Другая часть письма вашего произвела на меня совсемъ противоположное дейсгае. Вы пишете, что страдаете отъ безсонницы и что уже четыре ночи не могли заснуть. Это, кроме того, что мучительно, но еще и крайне вредно для здоровья. Думаю, что сонь вашъ отнимаетъ забота о всехъ насъ грешныхъ, которые съ нашими страдашями и грехами къ вамъ относимся: вы думаете, какъ и чемъ пособить требующимъ вашей помощи, и это отнимаетъ у васъ спокойствiе сердечное. Но подумайте, милостивый батюшка, что душевное здоровье всехъ насъ зависитъ отъ вашего телеснаго. Смотрите на себя, какъ на ближняго. Одного вздоха вашего обо всехъ насъ вообще къ милосердному Богу довольно для того, чтобы Онъ всехъ насъ прикрылъ Своимъ теплымъ крыломъ. На этой истинной вере почивайте, милостивый батюшка, на здоровье всемъ намъ. Отгоните отъ себя заботныя мысли, какъ враговъ не только вашего, но и нашего спокойсгая и, ложась на подушку, поручите заботы о насъ Господу, Который не спить. Ваша любовь, не знающая границъ, разрушаетъ тело ваше».
Знакомство И. В. Киреевскаго съ благостнымъ старцемъ нашимъ, о. Макарiемъ, произошло, по словамъ супруги Ивана Васильевича, Натальи Петровны, при следующихъ обстоятельствахъ.
«Сама я», — такъ поведала намъ Наталья Петровна, — «познакомилась съ о. Макарiемъ въ 1833–мъ году черезъ другого приснопамятнаго старца, его предшественника, о. Леонида; тогда же сделалась его духовною дочерью и съ тѣхъ поръ находилась съ нимъ въ постоянномъ духовномъ обгцеши.
Иванъ Васильевичъ мало былъ съ нимъ знакомъ до 1846–го года. Въ мартЬ того года старецъ былъ у насъ въ Долбинѣ (Имѣше Кирѣевскаго, въ Бѣлевскомъ уѣздЬ, Тульской губерши , и Иванъ Вас. въ первый разъ исповѣдывался у него; писалъ же къ батюшкѣ въ первый разъ изъ Москвы въ концѣ октября 1846го года, сказавъ мнѣ:
«Я писалъ къ батюшкѣ, сдЬлалъ ему много вопросовъ, особенно для меня важныхъ; нарочно не сказалъ тебъ прежде, боясь, что по любви твоей къ нему, ты какъ бы нибудь чего не написала ему. Мнѣ любопытно будетъ получить его отвѣтъ. Сознаюсь, что ему трудно будетъ отвечать мнѣ».
Я поблагодарила Ивана Васильевича, что онъ мнѣ сказалъ, что рѣшился написать къ старцу, и увѣрена была, что будетъ отъ старца дѣйсгае разительное для Ивана Васильевича.
Не прошло часа времени, какъ приносятъ письма съ почты и два, надписанныя рукою старца — одно на имя мое, другое на имя Ивана Васильевича. Не распечатывая, онъ спрашиваетъ:
— «Что это значить? Отецъ Макарш ко мнѣ никогда не писалъ!»
Читаетъ письмо, мѣняясь въ лицѣ и говоря:
— «Удивительно! Разительно! Какъ это? Въ письмѣ этомъ отвѣты на всЬ мои вопросы, сейчасъ только посланные».
Съ этой минуты замѣтенъ сталъ зародышъ духовнаго довѣрiя въ Иванѣ Васильевичъ къ старцу, обратившшся впослѣдствш въ усердную и безпредЬльную любовь къ нему, и принесъ плоды въ 60 и во 100, ибо, познавъ, «яко не инако одержится премудрость, агце не дастъ Господь», онъ, при пособш опытнаго руководителя, «шелъ къ Господу».
Иванъ Васильевичъ Кирѣевскш и братъ его, Петръ, вмѣстѣ съ супругой Ивана Васильевича, Наталiей Петровной погребены у Введенскаго храма Оптиной пустыни, рядомъ съ могилами великихъ старцевъ: Леонида (въ схимѣ Льва), Макарiя и Амвроая. На памятник^ Ивана Васильевича начертана надпись:
«Надворный Совѣтникъ Иванъ Васильевичъ Кирѣевскш. Родился 1806–го года, марта 22–го дня. Скончался 1856–го года iюня 12–го дня».
«Премудрость возлюбихъ и поискахъ отъ юности моея. Познавъ же, яко не инако одержу, агце не Господь дастъ, пршдохъ ко Господу».
«Узрятъ кончину праведника и не уразумѣютъ, что усовѣтова о немъ Господь».
«Господи, пршми духъ мой!»
Какую премудрость возлюбилъ Иванъ Васильевичъ, ясно видно изъ словъ его старца:
«Сердце обливается кровiю», — такъ писалъ старецъ одному своему духовному чаду, — «при разсуждеши о нашемъ любезномъ отечествѣ, Россш, нашей матушкѣ: куда она мчится, чего игцетъ, чего ожидаетъ? Просвѣгцеше возвышается, но мнимое — оно обманываетъ себя въ своей надеждѣ; юное поколѣше питается не млекомъ учешя Святой Православной нашей Церкви, а какимъто иноземнымъ, мутнымъ, ядовитымъ заражается духомъ. И долго ли этому продолжаться? Конечно, въ судьбахъ Промысла Божiя написано то, чему должно быть, но отъ насъ сокрыто, по неизреченной Его премудрости. А кажется, настанетъ то время, когда, по предречешю отеческому, «спасаяй, да спасетъ свою душу».
