Неизвестен Автор - Лекции о сущности религии
ВОСЕМНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ.
К замечаниям, сделанным в последних лекциях, я должен присовокупить еще следующее. Я сказал, что с точки зрения рационализма мы имеем бога и природу, два существа, две причины и два способа действия: один непосредственный, который приписывается действительным и естественным существам, другой - посредственный, который приписывается богу, совершенно подобно тому, как при конституционализме господствуют или спорят о господстве две силы, народ и государь, тогда как при натурализме господствует только природа, при подлинном теизме - только бог, так что поэтому рационализм, как и конституционализм, есть система половинчатости, противоречия, нерешительности, бесхарактерности. Я должен, однако, заметить, что уже при абсолютной вере, или том боге, который является абсолютным монархом, и даже до известной степени при политеизме - почитайте только римских и греческих историков и поэтов, которые в высшей степени наивным образом связывают божественную деятельность с человеческой, - выступает противоречие, заключающееся в том, что, несмотря на всепоглощающую деятельность бога, за вещами помимо бога признается самодеятельность. И встречается это противоречие там уже по той простой причине, что человек своей даже самой чрезмерной склонностью верить никогда не в состояния подавить, однако, свой естественный разум, подавить в себе "человека" или отказаться от них. Но этот "человек" приписывает внебожественным вещам или существам причинную самодеятельность. Это именно относится к западному человеку и особенно к германцу, у которого высшими понятиями являются самодеятельность, свобода и самостоятельность - свойства, в которых он должен был бы себе отказать в том случае, если бы кроме бога не существовало ничего самодеятельного. Обитатель западных стран поэтому пресекает благодаря своей врожденной склонности к разумной самодеятельности - выводы из своей религии, своей веры в бога, тогда как восточный человек, соответственно своей натуре, выводам из своей веры в бога не ставит никаких пределов, он лишает себя поэтому своей свободы и даже своего разума, безоговорочно подчиняется решению рока, чтобы оказать своему богу честь, что он не только первая причина, как утверждают умные, эгоистические, рационалистические люди западных стран, но и единственная причина, единственное самодеятельное и действующее существо. Я уже приводил в предпоследней лекции несколько примеров из магометанства; разумеется, есть и магометанские, вообще восточные философы и теологи, приписывающие самодеятельность и вещам, но противоположное воззрение есть господствующее или во всяком случае характеристичное. Бог,-говорит, например, правоверный магометанский философ Альгазель - цитата, которую я приобщаю к предыдущим, -"бог есть во всей природе единственная действующая причина; при ее посредстве так же возможно, чтобы огонь коснулся пакли, без того чтобы она загорелась, как и то, чтобы пакля загорелась без прикосновения огня. Нет естественного хода вещей, нет естественного закона; нет различия между чудесами и естественными явлениями".
Западная теология ломает себе голову над вышеупомянутым противоречием и ломает себе голову даже в лице своих строгих и правоверных представителей. Разумеется, это противоречие лежит в существе теологии; ибо если есть бог, то не нужен мир, и наоборот. Каким же образом должны эти взаимно исключающие друг друга существа друг с другом в своей деятельности ладить и иметь возможность объединяться? Деятельность бога упраздняет деятельность мира, и, наоборот, деятельность мира упраздняет первого рода деятельность. Если я это сделал, то это сделал не бог; если это сделал бог, то я этого не сделал; одно исключает другое. Как приложимо здесь представление о средстве представление о том, что бог через мое посредство это сделал? Со средством несогласима никакая самодеятельность. Короче говоря, желание предоставить богу и миру одновременно быть и действовать приводит к самым нескладным противоречиям, к самым смешным софизмам и ухищрениям, как это достаточно доказала история теологии в учении о так называемом concursus del, участии бога в свободных поступках людей. Вот пример. "Так как христианин, - говорит правоверный, но именно поэтому и могущий служить примером, Кальвин в своем "Учреждении христианской религии", - самым твердым образом убежден в том, что нет ничего случайного, а все происходит согласно велению бога, то он будет всегда устремлять свои взоры к богу, как к наисовершеннейшей или первой причине вещей, подчиненным же причинам он уделит место, им соответствующее. Он не будет сомневаться, что особое провидение, простирающее свое действие на все самые мелкие явления, бдит над ним и что оно не допустит ничего, что бы не шло к его благу. Поэтому все, что удается счастливо и согласно желанию, он отнесет к одному лишь богу, он будет одного лишь бога считать причиною этого, хотя бы он испытал его благость благодаря услугам, которые оказали ему люди, или получил помощь от неодушевленных созданий. Ибо так помыслит он в сердце своем: поистине, это господь бог склонил их души сделаться орудиями его благожелательного умонастроения по отношению ко мне. Он будет поэтому, получая добро от людей, почитать и прославлять бога, как главнейшего виновника; людей же чтить и признавать как его слуг, чтить за то, что благодаря воле божией он обязан им, руками которых бог пожелал оказать ему свои благодеяния".
Мы представили здесь всю нищету теологии в том виде, как она дает себя знать в этом вопросе. Если бог есть наисовершеннейшая или главная причина или, вернее, просто причина оказанного мне людьми добра - ибо только causa praecipua есть настоящая причина, - то как чтить мне людей, как мне чувствовать себя по отношению к ним обязанным, к ним, через посредство которых бог сказал мне добро? Ведь это не их заслуга; бог склонил их сделать мне добро, а не их собственное сердце, их собственное существо; бог мог бы мне так же точно помочь через других, даже ко мне плохо расположенных людей или через иные, нечеловеческие существа, или, наконец, мог бы мне помочь сам, без посредничества. Посредничество совершенно безразлично, совершенно несущественно; оно совершенно не способно вызвать по отношению к себе настроение благодарности, почитания, любви, так же точно, как не способен это сделать сосуд, в котором мне подают напиться, когда я изнываю от жажды. Пусть никто не найдет это сравнение неподходящим. Ведь люди, как это сказано в Библии, по отношению к богу что горшки по отношению к горшечнику. Мы видим поэтому на этом примере, как теология в противоречии с своей верой в бога как во всемогущую, все осуществляющую причину капитулирует перед естественным чувством и смыслом человека, который те существа, от которых он получает благодеяния, рассматривает и как причины этих благодеяний и поэтому чувствует себя по отношению к ним обязанным благодарностью, любовью, почтением. Мы видим, как бог и природа, любовь к богу и любовь к человеку друг другу противоречат; действие бога и действие природы и человека несовместимы друг с другом иначе, как при помощи софистики. Или бог, или природа. Третьего, среднего, их соединяющего, не существует.
Или признайте бога и отрицайте природу, или, если вы этого не можете, если вы должны признать, по крайней мере, за ней бытие, потому что ваши чувства наперекор вашей вере навязывают вам бытие природы, то отрицайте, по крайней мере, за ней всякую причинность, всякое существо, говорите, что она простая видимость, простая маска; или признайте природу и отрицайте, что есть бог, что бог за ее спиной ведет свое существование, что бог через нее действует. И если вы признаете бога истинной причиной или причиной вообще добра - потому что только истинная причина есть первая причина, - то не отрицайте также и того, что причина зла, причиняемого человеку другими людьми или существами, есть бог. Но этот вывод непоследовательным образом отрицает теизм. Тот же самый Кальвин, который рассматривает людей, творящих добро, лишь как орудие бога, заявляет, что бессмысленно и безбожно делать отсюда заключение, будто если, например, убийца убьет честного человека, то он является только орудием, исполняющим решение или волю бога, будто, стало быть, все преступления происходят лишь по распоряжению бога и в силу его воли. И все же это - необходимый вывод. Если действительные, естественные существа - только средства, только орудия бога, то они таковы, делают ли они добро или зло. Если вы отрицаете, что человек самостоятельно, по собственному побуждению, творит добро, то отрицайте и то, что он по собственному побуждению творит дурное, зло; если вы отнимаете у человека честь благодетеля, то отнимите и позор злодея и преступника; ибо для того, чтобы делать зло, для этого нужно иметь столько же, а часто даже и более силы и могущества, чем для того, чтобы делать добро; но ведь всякая сила, всякое могущество, по вашему мнению, есть сила и могущество бога. Как смехотворно и в то же время как зло, с одной стороны, отрицать за человеком причинность, а с другой - опять ее ему приписывать, добро дарить ему как милость, зло же вменять как преступление!
