С. Верховской - Бог и человек
Не только христианство, но и другие религии и философские учения исповедуют бытие Бога, как Все–совершенного Существа. Однако, множество религий и учений искажают или недопустимо упрощают идею Бога. Искажения являются очевидным последствием извращенного злом воображения: люди приписывают Богу недостатки и пороки, которыми обладают сами. Упрощение идеи Бога может заключаться или в том, что Бог мыслится односторонне (например, как безличная, отрешенная от мира Сущность, равнодушная ко всему кроме Себя, или только как миротворческая Сила), или в том, что Бог принижается до уровня твари (языческие боги или отожествление с Богом человеческого — государства, науки, богатства, нации и т. д.). Односторонность — неизбежное следствие человеческой ограниченности. Однако, человек виновен, если он не только не замечает полноты, но сознательно отвергает ее: например, отвергает, что Бог есть личность или что Он имеет постоянное действенное отношение к миру и т. п… Принижение Бога до уровня твари объясняется низостью духовной жизни тех, кто это делают: они обожествляют то, что им самим кажется высшим и наиболее ценным. В древ–нем и современном язычестве (обожествлении земного) проявляется обычно не только низость духа или плотянность людей, но и одержимость страстью к тому, что обожествляется — человеческому могуществу, наслаждениям, полу, государству, культуре, расе и т. д.
Мы уже говорили, что атеизм основан или на недоразумении (т. е. на ложных идеях и умозаключениях) или на более или менее сознательном нежелании, чтобы Бог был: крайняя степень одержимости самим собой или чем–либо земным ведет к тому, что человек предпочитает, чтобы Бога не было; он чувствует тогда себя развязанным в своем произволе, страстях, лжеучениях, релятивизме, земных привязанностях, личном или коллективном эгоизме и гордыне. Чем низменнее человек, тем ему легче отказаться от веры в Бога, потому что ему кажется, что Бог ему ненужен.
Все духовное устроение человека и правильно осознанный жизненный опыт приводят нас к вере, вера же открывает перед нами все богатство религиозной жизни, заключенной в богообщении, особенно же в Церкви Христовой, в которой сокрыто и явлено Царство Божие. В Церкви — Царстве Божием пре–быает Бог в неразлучном соединении с возрожденным человечеством. Царство Божие есть Царство истины, любви и святости, Царство святых и спасающихся, просвещенных светом Божиим… Вера сама по себе предвосхищает действительность и действительное созерцание высшей реальности, но она открывает нам его возможность, открывает царство духа и путь истинной жизни. Поэтому вера прямо ведет к высшему истинному знанию, к сознательному усвоению откровения Самого Бога не только в тех его формах, которые доступны и нехристианам, но во всей полноте откровения во Христе и Духе Св.
Вера, как и живое знание, целостны: они требуют целостности и чистоты нашего духа; иначе они остаются лишь односторонним актом нашего разума; мы приобретаем знание о чем–то, но не можем воспринять саму духовную действительность, ибо она не вмещается в нашу душу, посколько она обеднена и искажена злом[36]). «Подобное познается подобным; только подобное сообщается с подобным» — одна из истин, глубоко усвоенных христианским богословием. Поэтому ни Бог, ни истинно духовная жизнь недоступны человеку, погрязшему в грехах. Отсюда идеал безгрешности, как условия богообщения и бого–познания; безгрешность есть в то же время и их плод… Безгрешность или бесстрастие очевидно невозможны без борьбы со злом, и эта борьба имеет тысячи форм и требует непрестанной бдительности и подвига. В частности, аскетический подвиг необходим для очищения по свидетельству и Нового Завета и древней Церкви и всей многовековой монашеской традиции.
Посколько зло связано с личной виной, оно очищается покаянием. В покаянии мы ставим себя на суд не только нашей совести, т. е. естественного нравственного сознания, но и на суд того высочайшего идеала богочеловеческой жизни, который явлен и осуществлен Христом. Этот суд есть не только осуждение себя за грехи, но и внутреннее самораспятие, изъятие из себя зла, как бы глубоко оно ни проникло в нашу душу, как бы ни срослось оно с нашей жизнью… Человек виновен за свои грехи перед законом Правды, но он виновен еще более перед Богом и людьми, как живыми личностями. Вина должна быть искуплена. Нет другого способа искупить вину перед Богом и людьми, как отдать им себя с готовностью пожертвовать собой и по возможности изгладить причиненное зло.
Полное очищение себя, совершенное покаяние и искупление для нас невозможно, потому именно, что мы порочны. Христос очистил и искупил нас, духовно соединив нас в Себя и совершив вместо нас весь подвиг преодоления зла. Таким образом, наше искупление и святость достигаются не только нашими усилиями и помощью благодати, но более всего — приобщением Христу: если мы стараемся жить Им и следовать Ему в нашей жизни, мы усвояем Его жизнь, плоды Его подвига и смерти, приобретаем обновленную в нем человеческую природу и входим в Его Царство.
Чистота есть и праведность и святость и восстановление первозданной природы и образа Божия. Если мы сотворены по образу Божию, быть совершенными для нас то же, что быть богоподобными. Но важнейшее учение Писания и отцов заключается в том, что святость, совершенство и богоподобие для нас одинаково невозможны без нашего напряженного стремления к ним и без снисхождения к нам Бога. Существо духовной жизни человека есть богообщение: даже когда мы не сознаем этого, все добро, которое осуществляется в нас, совершается благодаря соединению наших усилий с действием в нас силы Божией. Следовательно путь чистоты и святости есть уже путь к Богу, но мы можем, конечно, и сознательно добиваться внутренней праведности с целью достичь Бога, уподобляясь Ему.
Мы указывали, что у отцов идеал бесстрастия часто сближается с «нетлением», т. е. целостностью и бессмертием. Где цельность, там нет места разложению и распаду (и в духовном и в физическом смысле), следовательно, там царствует единство, согласие, гармония и бессмертие, ибо смерть есть распад. Собранность, вообще, имеет огромное значение в духовной жизни… Бесстрастие надо различать от безразличия. Абсолютное безразличие ко всему проповедуют только скептики; в христианстве и религиозной философии не может быть такого идеала. Но как мы видели, часто встает вопрос, не законно ли безразличие ко всему, кроме Бога, или ко всему, кроме духовной жизни. Крайний спиритуализм отвечает утвердительно. В Писании и средней линии Св. Предания мы не находим этой крайности. Христианин не обращает бесстрастия в безразличие. Всецелая поглощенность духовной жизнью и — на вершинах ее — богосозерца–нием есть лишь психологически неизбежный этап восхождения к Богу: от Бога человек возвращается в мир, воспринимая его уже в Боге и не покидая Бога. Совершенное соединение твари и Бога — вот, идеал христианства.
Начало добра в человеке есть вера и смирение. Смирение, может быть, даже духовно первичнее веры и всякого истинного знания, ибо смирение обосновывает объективность знания и преклонение перед Божественным откровением. Гордость утверждает личное мнение выше истины; гордость несогласна принимать во внимание чужое мнение и даже откровение Божие для нее необязательно… Сущность смирения в признании своей всесторонней зависимости от Бога, людей и таких объективных ценностей, как истина, правда, красота, добро и т. д… Наше благо–бытие (положительная жизнь) зависит от положительного единства с Богом, тварью и всеми подлинными благами. Смирение есть также всецелое подчинение себя единой Правде, Ее закону и суду. Смирение проявляется и в остром сознании своего недостоинства и греховности, в готовности, подобно Сыну Божию, снизойти без презрения к каждому человеку, даже самому грешному, и к каждой твари.
В богообщении и богопознании смирение имеет совершенно исключительное значение по единогласному учению Писания и отцов. Мы уже приводили многие тексты. Вот еще несколько… Руфин приводит слова одного старца: «как гордость, желая подняться на небо, падает в ад, так смирение, желая унизиться до ада и до самого небытия, подымается на небо…»
Св. Макарий Египетский учил, что смирение должно стать нашей природой. Приближаясь к Богу, мы еще больше ощущаем нашу духовную нищету… Преп. Нил Синайский считал, что величие человека в Боге — сами по себе мы нищи. Смирение особенно нужно, «когда восходишь на высоту», потому что «упадший с высоты подвергается опасности умереть»: «на великую высоту восходит душа гордого и оттуда низвергается в бездну; болеет гордостью тот, кто стал отступником от Бога». Даже «добродетель гордого непотребна Богу». Гордость, следовательно, исключает возможность положительных отношений с Богом, потому что в гордости человек противопоставляет себя Богу или отвергает само Его бытие; во всяком случае, гордец страдает самодовольством, которое исключает для него необходимость Бога. И гордость и эгоизм толкают нас замкнуться в себе и в том ограниченном мире, который мы считаем «своим». Смирение, напротив, открывает нас Богу и всему благому: мы ощущаем нужду в других и в Другом.
