Александр Макаров - Паутина
Арсен прыснул со смеху и зажал рот ладонью.
— Ладно, Лизавета Егоровна, — сказал он потом. — Я согласен, ведите их к себе. Пускай до осени поболит моя голова, на ней не сидеть!.. Только я ходить стану, а прогоните — вовек не родня и не видать вам моей свадьбы!
— Попляшу еще, как свахой поеду.
— Ваши бы уши да богу в руки!.. Ну, а теперь я пойду: еще разок пригляжуся, милицию с охотниками встречу и ходы-выходы укажу; Николай Трофимыч велел. А сектанточек к вам сюда представлю… Пока, пока, уж ночь недалека!
Пригибаясь к тропе, он ушел на усадьбу.
Глядя ему вслед, Лизавета подумала: кто же из милиционеров приехал, уж не тот ли, который говорил, что милиция со старухами не воюет. А, собственно, одна ли милиция повинна в том, что столько лет висела здесь эта черная паутина?.. Разве узарцы не догадывались, не знали?.. «А разве Минодора к кому-либо ходила? — спросила себя молодая женщина и рассудила: — Ну, и к ней никто ни за чем не ходил. Кому надо тащиться на гору к богатой гордячке, если у каждого есть ближние и хорошие соседи? Потом ее больная племянница — страшились ненароком увидеть падучий припадок и обходили дом стороной. Да еще наша староверская заповедь: знай сверчок свой шесток. А кто в Узаре не старовер?!»
Вдруг на дворе Минодоры раздался дичайший вопль. Лизавета вскочила. Крик повторился, и к пряслам донеслись довольно четкие слова:
— Прошка!.. Медведь во дворе!
Вслед за женским голосом Лизавета расслышала мужской. «Уж не наши ли явились?» — с надеждой подумала она, перелезая через изгородь, и без опаски направилась к хоромам.
В обители же произошла неожиданность.
До последней крайности настороженная Капитолина решилась подслушать разговор пресвитера с Гурием, и то, что она уловила через дверь молельни, тут же подтолкнуло ее к келье Калистрата. Не постучав, чтобы не разбудить проповедницы с Неонилой, девушка вошла и потрясла спящего мужика за плечо:
— Калистрат, вставай, — с силой прошептала она. — Гурий лыжи намазал!
— Убег? — протрещав топчаном, вскочил Калистрат, — убе-е-ег…
— Покуда нет, а сейчас убежит вместе с Кононом… Его бы тебе не в пруд уволочь, а в милицию.
— Эва! — протянул он, широко распялив желтозубый рот. — Про омут было думано, а про милицию мы не того! Веревка-то вот она, а мешок…
— Ти-х-хо!..
Девушка приоткрыла дверь кельи и проследила, как вышедший из молельни пресвитер на цыпочках прокрался до дверцы в курятник и, по-волчьи озираясь, полез в нее. «До ветру, знать», — предположила Агапита, наблюдавшая за коридором из своей кельи.
Но она ошиблась; дело было совсем в ином.
Если Гурий, хрипя и слюнявя бороденку, продолжал смаковать свой замысел с прудом, то Конон мучался над загадкой: выдаст их Агафангел или не выдаст? Так и не разгадав загадки, он решил заняться Гурием и повел свою линию.
— Агафангел выдаст, — заявил пресвитер, перебив трескотню Гурия.
— Выдаст?! — вскочил тот. — Проклятый трусик!
— Боюсь, уж не обложены ли мы.
— Чекистом?!.
— Страшусь и за сестру Минодору, э, не в себе она.
— Минодорко сволочь! — выкрикнул Гурий и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу: — А-а, вот оно, гнал меня лесом, болотом грозил. Вот оно, коть так, коть по-другому. Когда я сказал твоем прикоде, Минодорко побелел, как мертвяк! Пошто обитель все замки вешали, когда так было? Продался Минодорко, нашим шкуром откупался, вот что!
Конон опешил; неожиданно для него дело принимало другой оборот. Сгущая краски, он стремился напугать приятеля, выманить в лес, покончить с ним и вернуться под кров Минодоры. Теперь пресвитер перетрусил и сам. В похмельной голове созрел вывод: бесшабашный план диверсии Гурия, его сумасбродные «святые» письма напугали Минодору; она решила порвать с общиной и предаст, а быть может, уже предала, — недаром же прячется целые сутки!.. И недаром бежит Платонида… Нет, к дьяволу Гурия с дороги, к дьяволу!
— Господин Гурилев, надо уходить, — сказал пресвитер.
— Давно пора, лешак, пустим пруд на две курицы!
— Будьте готовы, я сейчас…
Не доверяя здесь больше никому, пресвитер решил сам проверить, безопасен ли выход из двора к речке.
Конон залез в курятник, Агапита осталась начеку.
В эти самые минуты Варёнка закончила работу в бане и направилась в обитель. Подойдя к наружному лазу курятника, дурочка увидела вылезающего изнутри пресвитера — косматое и большебородое чудовище, которого она здесь никогда не встречала — и в смертельном ужасе завопила, призывая на помощь старика Коровина.
Ее-то вопль и встревожил Лизавету.
Измотанный злобствованием и постоянным страхом, Гурий принял вопль девушки за крик Конона, стремглав вылетел из молельни, кинулся на лестницу к иконостасу и, не разглядев подставленной Капитолиною ноги, грохнулся лбом об окованную дверь.
Калистрат вмиг запеленал его веревкой.
— Присталет пошарьте, — буркнул он помогающим Агапите и Капитолине, потом полез в курятник: — Я за евонным напарником…
Оглушенный столь неожиданным приключением, Конон с минуту стоял над извивающейся в припадке Варёнкой и, сжимая в пальцах рукоять нагана, озирался по сторонам. Ему чудилось, что на всполошный крик дурочки к дому Минодоры уже сбегаются люди, что по ту сторону заборов слышится свист травы под их ногами, а в воздухе разносятся грозные голоса, что сам он вот-вот будет схвачен и вместе с Гурием расстрелян за многие преступления, — но что делать?.. Исчезнуть, не возвращаясь в обитель? Тогда Гурий останется в живых и будет мстить или будет арестован и выдаст. Вернуться и покончить с ним в молельне — не одинаково ли здесь или в лесу?.. Но удастся ли тогда скрыться из обители?.. Вздрогнув, Конон обернулся на шорох в курятнике, увидел человека и на мгновение оцепенел: убивать собственной рукой пресвитеру еще не приходилось. Затем, не различив при лунном свете незнакомого ему Калистрата от Гурия, он выстрелил в упор и, провожаемый куриным гвалтом, бросился в огород.
Предположив, что стреляют по Арсену, Лизавета ринулась к хоромам. Таившийся в садике парень видел ее словно бы летящею над тропой, слышал, как она крикнула что-то бегущему навстречу ей человеку, но сам крикнуть женщине не успел. Сверкнуло синим, раздался треск, Лизавета взмахнула руками и со стоном рухнула наземь.
Подбежавший Арсен не услышал ее дыхания.
— Лови, ребята! — сумасшедше заорал он появившимся возле прясел рыбакам и сколь было сил пустился за мелькавшей во мгле фигурой Конона. — Лови-и-и, вон он!
— Кого убил? — крикнул на бегу один из рыбаков, и Арсен опомнился: а если она только ранена, кто ей там поможет?..
— Лизу Юркову! — все-таки откликнулся он, потом во все легкие прокричал вслед рыбакам: — Это сектант, ребята!.. Не теряйте его из виду! Сейчас помощь будет!
Когда запыхавшийся парень вернулся в огород, над Лизаветой хлопотали Калистрат и Капитолина. С пробитым пулею плечом мужик выбежал сюда в погоне за Кононом, а девушка кинулась искать здесь Арсена, чтобы сказать ему о происшествии в подвале; один вслед за другим они натолкнулись на стонавшую молодую женщину и теперь снимали с нее мокрую от крови кофточку.
Кое-как выслушав рассказ Капитолины, что в доме осталась Агапита, вооруженная пистолетом Гурия, парень распорядился:
— Перевязывайте… Я сейчас!
На улице он встретил лейтенанта и охотников.
— Товарищ Юрков, — позвал Арсен, — на минутку…
Почти тотчас же возле колхозного амбара торопливо зазвонили в колокол. В ответ набату сначала стоголосо откликнулся лес, потом на конном дворе заржали, чуя тревогу, седлаемые лошади, наконец по всей деревне загомонили люди.
XII. НЕ ПЕНЯЙ НА ЗЕРКАЛО…
Следователь Надежда Кропотливина, не старая, но седоволосая женщина с полным, румяным лицом и крепким голосом, никак не могла приступить к своим прямым обязанностям. Сперва они с лейтенантом милиции снаряжали узарцев в погоню за Кононом, потом она провожала лейтенанта с арестованными в районный центр, затем распоряжалась отправкой Лизаветы с Калистратом в участковую больницу, наконец, опечатывала колхозную кладовую и обитель скрытников. Вся ночь прошла в хлопотах, а утром Кропотливина поняла, что начать следствие не с кого, все мало-мальски сведущие в делах узарцы были разосланы по трем направлениям. Следователь записала в протокол вещественные доказательства — стеклянную лестовицу и суковатую палку как орудия истязания; три громадных крапивных мешка как вместилища приговоренных к утоплению; пистолет с патронами, изъятый от Гурия; семьдесят семь «святых» писем, найденных в горнице Коровина и в келье Платониды, — и, подойдя к окну, вслушалась в голоса, долетавшие из-под навесика возле амбара.
Среди разноцветных и по-весеннему ярких одежд выделялись, точно елки среди цветущей поляны, две темные — это были платья Агапиты и Капитолины. Со стороны казалось, будто узарские хозяйки щеголяли перед пришельцами из другого мира заранее придуманными хорошими словами.
