Виктор Острецов - Статьи разных лет
Живые свидетельства очевидцев той поры доносят до нас образ совсем другой России — благодушной, пронизанной тонким чувством красоты и одухотворённости музыкального народа, гордого и трудолюбивого. Желание спроецировать туда свойственное большевизму человеконенавистническое чувство злобы, зависти, презрения к честному труженику, крестьянину и помещику, Царю и священнику, купцу и извозчику, казаку и стрельцу, городовому и генералу столь же понятно, сколь и противно любому человеческому чувству, и прежде всего исторической достоверности.
Приведём свидетельства англичанки Марты Вильмот, написанные ею в 1804 г., о России и русских:
«В России нет религиозной вражды и дух терпимости таков, что даже неграмотные крестьяне как бы по наитию понимают, что у людей других национальностей имеются свои, невсхожие с их собственными религиозные обычаи» (Письма сестёр М.И. Вильмот из России. М., 1987, с. 253). И о самих русских крестьянах периода расцвета крепостничества, пика эскалации «несвободы», «выжимания последних соков» из крестьян:
«…На небольшом лугу против моего окна около 150 мужчин и женщин косят траву. Все мужчины в белых льняных рубахах и штанах… а рубахи подпоясаны цветным поясом и вышиты по подолу ярко-красной нитью. Вид у них очень живописный; лгут те иностранцы, кои изображают русских крестьян погруженными в праздность, живущими в нищете. Дай Бог нашим Пэдди… наполовину так хорошо одеваться и питаться круглый год, как русские крестьяне. Конечно, противоречия имеются в каждом государстве, но если, сравнивая два народа, посчитать основными вопросами те, что относятся к условиям жизни (достаточно ли еды, есть ли жилище, топливо и постель), то русские, вне всякого сомнения, окажутся впереди… в интересах самих господ хорошо обращаться со своими крепостными, которые составляют их же богатство; те помещики, которые пренебрегают благосостоянием своих подданных и притесняют их, либо становятся жертвами мести, либо разоряются» (с. 277).
М. Вильмот провела в России несколько лет и знала, что она пишет. Просветительская литература, введшая в оборот идею разделения народа на два лагеря — тиранов и народ в рабском состоянии, который должен быть освобождён избранным меньшинством, — заставляла видеть либералов то, чего не было. Эти образованные на нелепых книжонках и нелепых идеях интеллигенты, «гуманисты», приученные с детства смотреть на себя, как на призванных быть орудиями самой судьбы, видели поначалу в студентах предтечу будущего, потом в крестьянах и, наконец, в рабочих.
Им нужен был забитый мужик, и они его видели. Иногда, правда, сбрасывали с себя эту сонную одурь лжи предвзятых идей, и тогда действительность являлась им так же непосредственно, как Марте Вильмот.
Вспомним любопытный эпизод, происшедший с А. С. Пушкиным. Он ехал в дилижансе из Москвы в Петербург и в беседе с англичанином «обратился к нему с вопросом, что может быть несчастнее русского крестьянина». Англичанин ответил: «Английский крестьянин». «Как! — удивился Пушкин, — свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?.. Неужто вы русского раба почитаете свободным?» Англичанин ответил: «Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения с вами? Есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи?»
Через некоторое время Пушкин вдруг уже от себя пишет: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлёности и говорить нечего. Переимчивость его известна; проворство и ловкость удивительны» (Пушкин А.С. Мысли на дороге. Собр. соч. под ред. Морозова, 1903, с. 365–368).
Что же, изменилось так резко положение крестьян? Отнюдь. Изменился взгляд. Пушкин увидел действительность не глазами Радищева и «освободительной» литературы, а трезвым и непредубеждённым взглядом.
Таким образом, формула Русской Правды — это христианские, самоуправляемые общины под скипетром самодержавного Царя, лично ответственного перед Богом за вверенную ему страну.
Масонство — подготовка и ритуалИстоки либеральных идей нас сегодня особенно должны заинтересовать. Эти идеи полностью враждебны традиционным началам русской жизни. И вот интересно, не увидим ли мы в них самих себя, свои заблуждения, своё рабство, подчинение лжи. Развеять ложь — это значит увидеть, кто в ней был заинтересован, какими интересами она создалась, кто её вскармливал и отправлял в путь по страницам русской литературы и журналистики.
Идеология — могучая и всеобъемлющая ложь, имеющая видимость правды за счёт привлечения всевозможных обрывков идей философии, научных терминов, особенно же за счёт своего языка, состоящего из аллегорий, иносказаний, свёрнутой лексики, недомолвок. В ней — все работает ради одной единственной идеи — придать вид законности незаконной власти меньшинства над большинством, власти мёртвой догмы и её жрецов, призванных разорять и убивать. Но в том-то и дело, что меньшинство служит богоборческим силам сатаны под видом гуманитарного безбожия… Поэтому такая власть неизбежно будет выступать в идеологии как «самая народная», как «исторически обусловленная», «несущая и зовущая», иногда отступающая, но неуклонно и только она ведущая…
Увы, куда ведёт человека безбожие и неприятие Церкви, хорошо известно: «там будет плач и скрежет зубовный», по Слову Спасителя.
Прежде чем эта догма со своими иерофантами сформировалась в новое время, она жила в нелегальных обществах средних веков, затем ставших почти легальными, постепенно пропитывая правительственный аппарат и легализуясь в XVIII в. В борьбе с христианской культурой и с самим Словом Божиим она окончательно сформировалась, приобрела законченную структуру, лексику, понятия, отработала наиболее динамичные лозунги, выработала свой язык и формы борьбы за власть. Говоря о 30-х и 40-х годах XIX в. П. Н Палевой пишет: «Все политические и общественные партии (имеются в виду „западники“ и „славянофилы“ — В. О.) воспитавшиеся в период сильнейшего развития философских систем и теорий, перенесённых с Запада на русскую почву, стремились применить их, так или иначе, к вопросам русской жизни. Но русская жизнь влеклась такою неприглядною колеёй, рамки её были и так тесны, и узки, что всем приходилось утешать себя только мечтами о будущем и в нем строить и воздвигать свои идеалы, в нем искать осуществления своих надежд, основанных на последнем выводе западной науки и новейших философских систем. Ни одна из существующих партий не была довольна настоящим; каждая из них относилась к нему с порицанием (иногда чересчур строгим и совершенно несправедливым) и отрицала даже все то, что последующие поколения русских людей оценили по достоинству. Вообще — отрицание и сомнения носились в воздухе» (Полевой П. Н Век нынешний и век минувший. «Исторический вестник», т. XXVIII, 1887, с. 176).
Век, прозванный философским, век XVIII перешёл в XIX век, сменив кумиров, но не изменив своей сущности. По этому воззрению «философскому» все народы суть одно. Все они должны проделать один путь развития. Есть одна столбовая дорога, по которой следует идти всем. Впереди стройными колоннами идут «просвещённые» народы, за ними, нехотя и упираясь, остальные. В принципе допускаются фланговые заходы, блуждания по дебрям невежества, «национализма», но в конце концов и они будут обязаны выйти на столбовую дорогу цивилизации. Об истоках этих унифицирующих идей будет сказано ниже.
На этой столбовой дороге не будет никаких церквей и никаких наций, никаких сословий и ничего самобытного, кроме пары лаптей в музее и сарафанов для праздников. Все, кто противится вступить на эту дорогу, будут уничтожены «историей». Эта «история» властно призвала к себе жрецов-философов, воспитала их в «нужном» духе, сделала их «сознательными» и бросила на «передовые рубежи» цивилизации. Горе тем, кто не хочет последовать за жрецами. На примере Ткачёва можно видеть воплощение этих идей в программу революционной практики.
Вспомним: поколения либеральной интеллигенции строили свои идеалы устройства человеческого общества на «последнем выводе западной науки и новейших философских идей». Они были настолько догматизированы, эти либералы, что им в голову не приходило, что: во-первых, у науки нет и не может быть последнего вывода; во-вторых, то, что они принимали за науку, было на самом деле метафизикой: подлинная наука не несёт никакого мировоззрения, ни химия, ни физика, ни биология, ни математика, ни генетика, никакая. На её основе нельзя построить никакого общества, «научно обоснованного». В-третьих, жизнь человеческого общества нельзя строить по какой бы то ни было философии, как созданию искусственному и упрощённому человеческого разума.
Эти самообольщения либеральной интеллигенции несомненно сродни алхимическим занятиям московских розенкрейцеров: создать искусственную жизнь в пробирке, стать самим Демиургом, заместить самого Бога, самим по своим талмудо-каббалистическим меркам сотворить космос человеческого общества. Отсюда эта распространённая масонская символика: пирамида (человеческое общество) со снятой вершиной — Богом. Его место занимает каббалист-алхимик или революционер-коммунист, смотря по обстоятельствам времени и страны [На примере московских розенкрейцеров-алхимиков мы увидим, что они проектировали захват государственной власти и создали социалистические утопии].
