Фазлиддин Мухаммадиев - Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже
Всем известно, какой гордый и отважный народ афганцы. Но эти многозначительные слова сделали свое дело. Паломники из Афганистана, будто увидев за спиной ишана неисчислимое войско или готовых к его услугам архангелов Джабраила и Азраила, не пикнув, ретировались…
Ишан Ахмад стоит напротив меня, курит и тоже смотрит в небо. По тому, как он неумело держит сигарету, видно, что он выбрал это занятие как предлог завести со мной беседу.
― Дохтур, мне сказали, что вы в своей комнате слышали мою болтовню…
― Ваши занимательные рассказы слушали все, слушал и я.
― Не обессудьте.
Я пожал плечами.
Слова ишана и не пахнут самокритикой. Больше похоже, что он стремится втянуть меня в беседу. Я вспомнил поведение его чрезмерно любознательных слуг, которые вот уже три дня следят за каждым нашим шагом. Ахмада Султана позвали к Кори-ака. Единственный электрический вентилятор, который был в келье нашего руководителя, перестал работать.
Булькающий храп муллы Наримана, спящего в средней келье, разносился по всему дому. Алланазару-кори, видимо, не спалось и время от времени он громко восклицал: «Аль-хамдулилла!» А может быть, он уже спал, но и во сне не переставал славословить Аллаха?
Терпение, сыны мои, терпение
И наутро четвертого дня наши представители вернулись из управления хаджжа с постными физиономиями.
Непонятно, почему нас задерживают здесь. Мои спутники, которые большую часть времени проводят на улицах и рынках благородного города, утверждают, что собственными глазами видели, как в сторону святой Джидды отправляются целые вереницы автобусов и такси.
Кори-ака позвал нас к себе и укоризненно заметил, что грех роптать по поводу задержки путешествия. Каждый день и час, которые мы сверх намеченного плана проводим в этом высокочтимом крае — знак любви милостивого Аллаха.
Счастье дышать светлым воздухом священных мест выпадает на долю тех рабов божьих, чьи деяния пришлись по душе творцу всех миров.
Сидя после этой душеспасительной беседы в комнате, я раздумывал, какое же из моих деяний пришлось по душе творцу восемнадцати тысяч миров.
За стеной мулла Нариман произносит речь, подчеркивая, какое большое значение имеет возвращение домой с пышными подарками для жены. По-видимому, он при этом демонстрирует собеседникам купленные брезенты.
― Да, господа, ― говорит он, ― сердце женщины живет дарами и подношениями. Послушайте, господа, что по этому поводу сказал поэт:
Чтоб милая твоя к тебе явила милость,Чтоб, стыд отбросив прочь, она душой открылась, ―Не требуй, не моли, а золота ей дай.Вот — средство лучшее, чтоб даже сталь смягчилась.[103]
― Нет, не возражайте, господа, даже сталь смягчится!
Пришел Исрафил и сел рядом со мной. Видно, он хочет мне что-то сказать.
― Курбан, ты не говорил хозяину дома, что являешься его земляком? ― наконец спросил он.
― Нет. Разве это обязательно?
― Не знаю. А если бы и сказал, не беда.
― Наши паспорта у него в руках. Ему хорошо известно, откуда родом каждый из нас.
Исрафил несомненно что-то знает, но по каким-то соображениям не говорит мне. Черт побери, мало того, что меня грызет тоска, тут еще ишан плетет какую-то паутину!
― Он тебе нравится, этот ишан? — спросил я у Исрафила.
― Я с тобой, не беспокойся, ― с открытой улыбкой произнес вице-глава нашей группы и ласково потрепал меня по плечу.
― Помнишь, когда мы были в благословенной Мекке, наш хозяин заходил в дом Сайфи Ишана?
― Помню.
― Знаешь, что он сказал, заведя меня в уголок? «Дохтур-джан, дайте мне какое-нибудь лекарство, чтобы моя борода стала черной». Я спросил, сколько ему лет? «Вступаю в восьмой десяток, но ваши верные рабыни, мои жены, еще молоды. Я подумываю, не жениться ли мне на какой-нибудь четырнадцатилетней».
― Знаю, знаю, Курбан, вчера он всем рассказывал о своих похождениях.
― Что поделаешь, за хорошего человека, тем более за земляка, не жалко и жизнь отдать, но к этому ишану я с первой встречи не питаю симпатии.
― Согласен с тобой, Курбан. Только не беспокойся.
― «Я с тобой… Только не беспокойся…» Да что с тобой стряслось сегодня?
― Ладно, дорогой, оставим все это. На, американскую резинку, жуй. Сразу позабудешь все свои горести.
Мы принялись жевать резинку.
Переводчик принес известие о том, что Кори-ака послал телеграмму его величеству королю, прося содействовать нашему скорейшему отъезду. И впрямь, ведь семь последних дней нашей поездки мы должны провести в Объединенной Арабской Республике. Виза на эти семь дней, с такого-то по такое-то число, заранее проставлена на наших заграничных паспортах и подкреплена печатями и штампами посольства, и нам необходимо соблюсти эти сроки.
Мы попросили Абдусамада-ака, чтобы он почитал нам газеты лучезарной Медины.
«Священные дни великого паломничества благополучно подходят к концу, ― сообщалось там. ― Представители властей и официальные лица, ответственные за организацию великого хаджжа, обеспечили образцовый порядок святости паломничества сотен тысяч правоверных».
В другой информации говорилось, что в эти дни войска Саудовской Аравии и Соединенных Штатов Америки проводят совместные учения, в которых участвуют семьдесят военных реактивных самолетов Аравии.
Это известие, видимо, должно было пробудить в сердцах чужестранных гостей глубокое восхищение перед центральным мусульманским государством и его могущественным братом из-за океана.
Исрафил и переводчик ушли. Я остался один. На родине сейчас как раз пора полуденного концерта по радио. Я истосковался по песне. Сестра моя, Барно! Сестры мои, Ханифа и Лайло… Услышать бы ваши голоса. О, если бы какая-нибудь мелодия донеслась сейчас до меня и осветила хоть немного эту мрачную келью!..
Когда слышишь любимую песню, кажется, будто кто-то посадил тебя на ладони и поднимает под самые небеса. Но не потому, что ты маленький, напротив, ты огромен и силен, как никогда, сильнее всех. И будто вся нежность и красота мира, собравшись воедино и преображаясь в мелодию, пронизывают твое существо.
Любимые мелодии записаны у меня на пленку. Например, «Кер оглы», удивительная опера Узеира Гаджи-бекова. В финале этой оперы звучит радостная и легкая мелодия, зовущая к танцу, которая своей нежностью берет в полон каждого слушателя. Постепенно она переходит в хватающую за душу персидскую песню. Спокойные и изящные аккорды льются один за другим, словно нанизанные на нитку алмазы появляются перед глазами и заполняют мир своим сиянием. Иногда перед мысленным взором открывается чуть розовое от утренней зари чистое лазурное небо, в глубине которого, вытянувшись в ряд, плывут на свою родину журавли. Вдруг, все то, что окружает тебя, земля и небо, вся вселенная заполняется звучным возгласом поэта:
Разожги, о виночерпий, ― в чашах винное сиянье!Объяви, о сладкопевец, ― мир — не наше ль достоянье?
Да, именно возглас, крик души, в котором воплотились и торжество свободного сердца, и те муки, которые поэт перенес на пути к этой свободе:
Мы увидели в фиале отражение любимой,Вы ж подобное блаженство испытать не в состоянье!..[104]
Вы ж подобное блаженство испытать не в состоянье!.. Испытать не в состоянье!..
Кто-то громко кашлянул. Это Исрафил нарочно кашляет, чтобы привлечь мое внимание. Он стоит возле меня. В дверях уселся на корточках пронырливый раб ишана Ахмада Султана и ехидно улыбается. Из-за решетки окна на меня с удивлением взирают мулла Урок-ака, Тимурджан-кори и мулла Тешабой.
Оказывается, забывшись, я громко пел. Черт побери это заточение! Оно расшатало мне нервы.
Вытерев пот со лба, я пошел в чайхану. Попивая чай, рассматриваю черные, неровные, все в комьях и буграх стены помещения, чтобы хоть немного рассеяться. Была бы резинка, пожевал бы, развеялись бы тяжелые мысли. Вот пойду и куплю у бакалейщика полный карман жвачки. Видимо, еще не раз пригодится, пока вернусь на родину…
В полутемном уголке чайханы сидят двое мужчин с желтыми лицами и курят кальян. Предварительно они мочат табак и потом ждут, пока он загорится, а затем, попеременно булькая водой в кальяне, втягивают себе в легкие ядовитый дым.
Несомненно, что хозяйский шпик с радостью донесет своему господину о случившемся.
«Разве истинные хаджи поют в лучезарной Медине?! ― с жаром будет он шептать на ухо ишану. ― Тут что-то не так!..»
Да, действительно, что-то тут не так. Ваш покорный слуга у себя дома иногда подсоединяет магнитофон к радиоприемнику и репродуктору, которые стоят по углам, а сам, усевшись посередке, слушает любимые мелодии. И хотя сердце мое от этого щемит, но после рабочего дня, после того как примешь в поликлинике десятки больных, я не знаю лучшего отдыха, чем музыка.
