Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга первая
Дорога вела к тропинке, а тропинка к дому.
Как мы привязаны к прошлому! Мы даже не привязаны к прошлому: мы и есть прошлое. И что за сложная штука это прошлое, одно за другим хаотичные воспоминания, такие лелеемые и такие грустные. Они преследуют нас день и ночь, но иногда бывают великие прорывы, проливающие ясный свет. Прошлое похоже на тень, делающую вещи тусклыми и неясными. В этой тени настоящее теряет свою яркость, свою свежесть, а завтра становится продолжением тени. Прошлое, настоящее и будущее связаны вместе длинной нитью памяти, вся связка — это память с небольшим благоуханием. Мысль перемещается через настоящее в будущее и снова назад. Подобно беспокойному животному, привязанному к шесту, она перемещается в пределах своего определенного радиуса, узкого или широкого, но она никогда не свободна от своей собственной тени. Такое движение — это поглощенность ума прошлым, настоящим и будущим. Ум и есть поглощенность. Если ум не поглощен, он прекращает существовать, сама его поглощенность — это его существование. Поглощенность оскорблением или лестью, богом или выпивкой, добродетелью или страстью, работой или самовыражением, сохранением или дарением — это все равно. Это — все еще поглощенность, беспокойство, неугомонность. Быть поглощенным чем-либо, мебелью или богом, является состоянием мелочности, недалекости.
Поглощенность дает уму чувство деятельности, ощущение того, что он живет. Именно поэтому ум накапливает знания или отрекается, он поддерживает себя с помощью поглощенности. Ум должен быть занят чем-то. Чем он занят, это имеет небольшое значение, важным является то, что он увлечен, а лучшие увлечения имеют социальное значение. Быть поглощенным чем-то — это характерная природа ума, и из этого вытекает его деятельность. Быть поглощенным богом, государством, знанием является деятельностью поверхностного ума. Поглощенность чем-то подразумевает ограничение, и бог, порожденный умом, — поверхностный бог, как бы высоко ум его ни возносил. Без поглощенности ум не существует, и страх не быть делает ум беспокойным и деятельным. Эта беспокойная деятельность принимает обличие жизни, но это не жизнь, она всегда ведет к смерти, к той смерти, которая является той же самой деятельностью в другой форме.
Мечта — это другое занятие ума, символ его неугомонности. Мечтание — это продолжение сознательного состояния, продление того, что нереально в течение часов повседневной занятости. Деятельность и поверхностного, и глубинного мышления основана на увлечении чем-то. Такое мышление может осознать конец только как продолженное начало, оно никогда не сможет осознать окончание, а только результат, но результат вечно имеет продолжение. Поиск результата — это поиск продолжения. Ум или поглощенность не имеет никакого окончания, но только к тому, что имеет конец, может прийти новое, только к тому, что умирает, может прийти жизнь. Смерть поглощенности, ума является началом молчания, полного молчания. Между этим непостижимым молчанием и деятельностью ума нет никаких взаимоотношений. Чтобы возникли взаимоотношения, должен быть контакт, общность, но между молчанием и мышлением нет никакого контакта. Ум не может общаться с молчанием, он может контактировать только с его собственным придуманным им состоянием, которое он называет молчанием. Но такое молчание — это не молчание на самом деле, это просто другая форма поглощенности. Поглощенность — это не молчание. Молчание возникает только после смерти мысленной поглощенности молчанием.
Молчание — это вне пределов мечтания, вне пределов деятельности глубинного мышления. Глубинное мышление — это осадок, осадок прошлого, доступного или скрытого. Это остаточное прошлое не может переживать молчание. Оно может мечтать об этом, как оно это часто и делает, но мечта нереальна. Мечту часто принимают за реальность, но мечта и мечтатель — это поглощение мышлением. Мышление — это целостный процесс, а не отдельная часть. Полный процесс деятельности, накопленной и приобретенной, не может находиться в общности с той тишиной, которая является неистощимой.
Прекращение мысли
Он был ученым, хорошо сведущим в древней литературе, и он взял за практику цитировать древних, чтобы приукрашать свои собственные мысли. Можно было задаться вопросом, имел ли он по-настоящему какие-нибудь мысли, не взятые из книг. Конечно, не существует независимой мысли, любая мысль зависима, обусловлена. Мысль — это оформление в слова стимулов. Думать — означает быть зависимым, мысль никогда не может быть свободой. Но он был заинтересован изучением, он был нагружен знаниями и превозносил их высоко. Он начал сразу же говорить на санскрите и был очень удивлен и даже несколько потрясен, обнаружив, что санскрит совершенно не понимали. Он едва смог поверить в это. «То, что вы рассказываете на разных встречах, показывает, что вы либо много читали на санскрите, либо изучили переводы некоторых из великих учителей», — сказал он. Когда он обнаружил, что это было не так, и что не было никакого чтения религиозных, философских или психологических книг, он стал открыто недоверчив.
Удивительно, какую важность мы придаем напечатанному слову, так называемым священным писаниям. Ученые, как и дилетанты, являются граммофонами, они постоянно повторяются, как бы часто ни менялись пластинки. Они заинтересованы в знаниях, а не в переживании. Знание — это препятствие для переживания. Но знание — это зона безопасности, убежище для немногих. И как неосведомленный впечатлен знанием, так знающий уважаем и почитаем. Знание — это дурная привычка, как выпивка, знание не приносит понимания. Знанию можно научить, но не мудрости, для возникновения мудрости должна быть свобода от знания. Знание — это не монета для того, чтобы купить мудрость. Но человек, укрывшись в убежище знания, не решается выйти, поскольку слово кормит его мысль, и он удовлетворяется размышлением. Размышление — это препятствие для переживания, а мудрости без переживания нет. Знание, идея, вера стоят на пути к мудрости.
Поглощенный ум несвободен, неспонтанен, а только в естественности может возникнуть открытие. Поглощенный ум замкнут в себе, он недоступен, неуязвим, и в этом его безопасность. Мысль по своей природе самоизолируется, ее нельзя сделать чувствительной. Мысль не может быть спонтанной, она никогда не сможет быть свободной. Мысль — это продолжение прошлого, а то, что продолжается, не может быть свободным. Свобода есть только в окончании.
Поглощенный ум создает то, над чем он трудится. Это может оказаться телега или реактивный самолет. Мы можем думать, что мы глупы, и тогда мы глупы. Мы можем думать, что мы бог, и тогда мы — это наше собственное представление: «я — это то-то».
«Но, конечно, лучше быть поглощенным божественными вещами, чем светскими, разве не так?»
Мы являемся тем, что мы думаем. Но важно именно понимание процесса мысли, а не то, о чем мы думаем. Думаем ли мы о боге или о выпивке, неважно. Каждый имеет свой собственный результат, но в обоих случаях мысль занята своей собственной самопроекцией. Идеи, идеалы, цели и тому подобное — это все проекции или распространения мысли. Быть поглощенным своими собственными проекциями на любом уровне означает поклоняться своему эго. Эго с заглавной буквы «Э» — это все еще проекция мысли. Чем мысль поглощена, она тем и является, а то, чем она является, и есть нечто иное, как мысль. Поэтому важно понять процесс мысли.
Мысль — это отклик на вызов жизни, не так ли? Без этого вызова нет мысли. Процесс получения вызова и отклика на него — это опыт. А опыт, оформленный в слова, — это мысль. Опыт принадлежит не только прошлому, но также прошлому в соединении с настоящим, он есть сознательное, так же как и скрытое. Осадок опыта — это память, влияние, а отклик памяти, прошлого — это мысль.
«И что, это все, чем является мысль? Неужели нет ничего глубинного в мысли, кроме просто лишь отклика памяти?»
Мысль может действительно занимать место на различных уровнях, глупых и значительных, благородных и важных, но это все еще мысль, не так ли? Бог мысли принадлежит все-таки уму, слову. Мысль о боге — это не бог, это просто отклик памяти. Память длительна, и поэтому может казаться глубокой, но из-за самой ее структуры она никогда не сможет быть глубокой. Память может быть скрытой, не проявляться немедленно, но это не делает ее глубокой. Мысль никогда не может стать значимой или чем-нибудь большим, чем она есть. Мысль может придать себе большую ценность, но она остается мыслью. Когда ум поглощен своими собственным проекциями, он не покидает пределы мысли, он только принял новую роль, новое положение. Под этим прикрытием все еще находится мысль.
«Но как можно выйти за пределы мысли?»
Она же не точка, верно? Личность не может выйти за пределы мысли, поскольку личность или прилагающий усилия, является результатом мысли. При раскрытии мыслительного процесса, что является самопознанием, истина того, что есть, кладет конец процессу мысли. Суть того, что есть, нельзя найти ни в какой книге, древней или современной. То, что найдено, является словом, но не истиной.
