Эрнест Ренан - Евангелия и второе поколение христианства
Итак, все придает посланию к римлянам особое место в игнатьевской литературе. Цан признает это особое положение и показывает очень ясно в разных местах, что последнее никогда не представляло одного целого с другими шестью, но он не вывел следствия из этого факта. Его желание доказать, что вся коллекция семи писем должна быть принята целиком или отвергнута. Это значило повторить в ином виде ошибку Бауэра, Гинленфелда, Фолкмара; серьезно компрометировать одну из драгоценностей первоначальной христианской литературы, соединяя ее с плохими писаниями, почти уже осужденными.
Итак, представляется наиболее вероятным, что в игнатьевской литературе подлинным оказывается только послание к римлянам. Но и это послание не избегло искажений. Длинные повторения, которые в нем замечаются, может быть, раны, нанесенные исказителем текста этому прекрасному памятнику античного христианства. При сравнении текста, сохраненного нам кольберовскими актами, с текстом коллекции тринадцати посланий, с переводами латинским и сирийским, с цитатами Евсевия оказывается значительная разница. По-видимому, автор кольберовских актов, включая в свой рассказ этот драгоценный отрывок, не постеснялся ретушировать его во многих местах, так например, Игнатий дает себе прозвание Феофорус. Но ни Иреней, ни Ориген, ни Евсевий, ни св. Иероним не знают этого характерного названия; оно впервые появляется в "актах" мученика, которые заставляют наиболее важную часть допроса Траяна вращаться около этого эпитета. Идея применить его к Игнатию могла явиться из некоторых предполагаемых мест посланий, как например параграф 9 послания к эфесянам. Автор актов, встречая это имя в преданиях, взял его и прибавил к имени в послании, написав в своем рассказе: Игнатий Богоносец. Я думаю, что в первоначальной редакции шести апокрифических посланий слово Феофорус не составляло части имени. Постскриптум послания Поликарпа к филиппийцам, где упоминается Игнатий, и который составлен той же рукой, как и шесть посланий, - что мы увидим далее, - не имеет этого эпитета.
В праве ли мы абсолютно утверждать, что в шести сомнительных посланиях нет ни одного места, заимствованного из подлинных писаний Игнатия? Конечно, нет, и если автор шести апокрифических писем не знал, по-видимому, послания к римлянам, то маловероятно, чтобы он имел другие подлинные писания мученика. Единственное место в послании (параграф 19) к эфесянам как бы разрывает тусклое и смутное основание сомнительных посланий. То, что касается tria mustiria hraigis, это вполне соответствует туманному, необычайному, таинственному стилю, напоминающему четвертое Евангелие, то же, что мы заметили в послании к римлянам. Вышеуказанное место, как и блестящие черты послания к римлянам, часто цитируются, но это слишком одинокий изолированный факт, чтобы можно было настаивать на нем.
Существует вопрос, имеющий тесную связь с посланиями, приписываемыми св. Игнатию, это вопрос о послании, приписываемом Поликарпу. В двух отдельных местах Поликарп (параграфы 9 и 13) или тот, кто оставил это письмо, упоминает по имени Игнатия. В третьем месте он, по-видимому, тоже на него намекает (параграф 1). В одном месте мы читаем (параграф 13 и последний): "Вы мне писали, вы и Игнатий, для того, чтобы если кто-нибудь едет отсюда в Сирию, то пусть отвезет туда ваши письма. Я возьму заботу об этом на себя, если найду подходящую минуту, и исполню вашу просьбу сам, или поручу ее посланному, которого я пошлю для себя и для вас. Что же касается посланий Игнатия, обращенных к нам и другим, которые у нас имеются, мы их вам посылаем, как вы о том просили; они прилагаются к этому письму. Вы получите от них много пользы, так как они дышат верой, терпением и возвеличением нашего Господа Бога".
Старый латинский перевод имеет еще следующее дополнение: "Сообщите, что знаете об Игнатии и тех, кто с ним". Эти строки ясно соответствуют тому месту в письме Игнатия к Поликарпу (параграф 8), в котором первый просит последнего послать гонцов в разные места. Все это подозрительно, так как послание Поликарпа вполне заканчивается 12 параграфом, и если признать подлинность послания, невольно является предположение, что постскриптум прибавлен к посланию Поликарпа автором шести апокрифических посланий Игнатия. Ни в одном из греческих манускриптов послания Поликарпа нет этого постскриптума. Он известен только по цитате Евсевия и по латинскому переводу. В послании Поликарпа опровергаются те же заблуждения, как и в шести посланиях Игнатия; ход мыслей тот же самый. Во многих манускриптах послание Поликарпа присоединено к собранию посланий Игнатия а виде предисловия или эпилога. По-видимому, послание Поликарпа и послания Игнатия написаны тем же лицом, или автор посланий Игнатия, желая найти опору в послании Поликарпа, прибавил к нему постскриптум и тем создал подтверждение своей работе. Это прибавление хорошо согласовалось с упоминанием Игнатия в середине письма Поликарпа (параграф 9). Оно еще лучше согласовалось, по крайней мере по внешности, с первым параграфом этого письма, котором Поликарп хвалит филлипийцев за то, что они приняли, как следует, закованных цепи исповедников, которые проходили через их город.
Из подделанного таким образом послания Игнатия образовался псевдо-игнатьевский сборник, вполне однородный по стилю и окраске, настоящий защитник правоверия и епископата. Рядом с этим сборником сохранилось более или менее подлинное послание Игнатия в римлянам. Один признак дает повод думать, что подделыватель знал это писание, но, по-видимому, не находил удобным присоединять его к своей коллекции, так как оно нарушало единство и указывало ее неподлинность.
Иреней около 180 года знал Игнатия только по энергическим выражениям его послания к римлянам: "Я - пшеница Христа и т. д." Несомненно, он читал это послание, хотя то, что он говорит, хорошо объясняется и устным преданием. Судя по всем видимостям, Иреней не имел шести апокрифических посланий и, по всей вероятности, читал настоящее или предполагаемое послание своего учителя Поликарпа к филлипийцам без постскриптума: Egrafate moi... Ориген признавал послание к римлянам и апокрифические письма. Он цитирует первое в прологе своих комментариев "Песни Песней" и предполагаемое послание к эфесянам в своем поучении IV о св. Луке. Евсевий был знаком с игнатьевским сборником в том же виде, в каком его знаем и мы, т. е. состоящим из семи посланий. Он не пользуется Актами мученика; он не делает различия между посланием к римлянам и шестью другими. Он читал послание Поликарпа с постскриптумом. По-видимому, судьба предназначила имя Игнатия особому вниманию производителей апокрифов. Во второй половине четвертого столетия около 375 года появилась новая коллекция игнатьевских посланий, коллекция из тринадцати писаний, которым сборник из семи писем послужил как бы ядром. Но так как в этих семи посланиях было много темных мест, то новый подделыватель интерполировал их. Много пояснительных мест, внесенных в текст, бесполезно обременили его. Шесть новых писем было сфабриковано с начала до конца, несмотря на их явную неправдоподобность, они были повсеместно приняты. Дальнейшие переделки были только сокращениями первых двух коллекций. Сирийцы удовольствовались выпуском маленького сборника из трех сокращенных писем, при составлении которых не руководствовались чувством справедливости для отделения подлинного от подложного. Еще несколько произведений, не заслуживающих какого бы то ни было разбора, появились позже, увеличив собой игнатьевскую литературу. Они имеются только по-латински.
"Акты" мученичества св. Игнатия представляют разнообразия не меньше, чем и самые тексты, приписываемых ему посланий. Насчитывается до восьми-девяти редакций. Не нужно придавать большого значения этим повествованиям; ни одно из них не имеет ценности оригинала. Все они появились после Евсевия и составлены по данным, сообщенным Евсевием, данным, которые сами не имеют другого основания кроме сборника посланий, особенно послания к римлянам. В самой древней своей форме "акты" появились не ранее конца IV века. Их нельзя сравнить с "актами" мученичества Поликарпа и мученичества в Лионе, повествованиями действительно подлинными и современными описываемых в них событиям. Они полны невероятностей, исторических погрешностей и ошибок по поводу положения империи в эпоху Траяна.
В этом томе, как и в предыдущих, мы постараемся держаться середины между критикой, старающейся всеми способами защитить тексты, уже с давних пор дискредитированные, и преувеличенным скептицизмом, отбрасывающим a priori все, что рассказывает христианство о своем происхождении. Особенно будет заметен наш промежуточный метод в том, что касается вопрос о Климентах и христианских Флавиях. Именно относительно Климента заключения так называемой тюбингенской школы были из наихудших. Недостаток этой школы, иногда плодотворной, состоит в отвергании традиционных систем, правда, часто созданных из хрупкого материала, и замене их теориями, основанных на еще более хрупких авторитетах. Так в вопросе об Игнатии не хотели ли исправить предание конца II века при посредстве Иоанна Малалы? В вопросе о волшебнике Симоне теологи, к тому же прозорливые, не сопротивлялись ли до самого последнего времени необходимости признать действительности существования этого лица? В вопросе о Климентах в глазах некоторых критиков вы могли бы получить репутацию недалекого человека, если бы признавали, что Климент Римский существовал, и если вы не объясняли все, до него относящееся, недоразумением и смешением с Флавием Клименсом, тогда, как, напротив, данные о Флавии Клеменсе неопределенны и противоречивы. Мы не отрицаем света христианства, по-видимому, исходящего из мрачных развалин флавианской фамилии; но для того, чтобы извлечь оттуда крупный исторический факт, посредством которого можно исправить сомнительные предания, нужна была большая предвзятость или отсутствие меры в выводах, что весьма часто вредит в Германии редким свойствам прилежания и усердия. Отбрасывают солидные гипотезы и заменяют их слабыми; отвергают удовлетворительные тексты и принимают почти без расследования рискованные комбинации услужливой археологии. Нового, вот чего хотят во что бы то ни стало и получают новое посредством преувеличения идей, часто правильных и проницательных. По слабому течению, точно определенному в уединенном заливе заключают о великом океанском течении. Наблюдения были правильные, следствия же были выведены ложные. Я далек от мысли отрицать или уменьшать услуги, которые немецкая наука оказала в деле нашего трудного исследования, но чтобы воспользоваться ими настоящим образом, надо относиться к ним с большой разборчивостью. Особенно важно принять решение не считаться с высокомерной критикой людей системы, которые называют вас невеждой и отсталым за то, что вы не принимаете сразу последнюю новинку, порождение ума какого-нибудь молодого доктора, которое может быть полезно только, как побуждение к расследованиям среди ученых кругов.
