Сельма Лагерлеф - Чудесная сказка
– Это пламя всё-таки будет во Флоренции! И если никто не хочет отвезти его, я сделаю это сам.
– Подумай, прежде чем давать такой обет! – остерёг его один из рыцарей. – Ты упустишь из рук княжество!
– Клянусь вам, я доставлю это пламя во Флоренцию! – воскликнул Раньеро. – Я сделаю то, что никто из вас не хочет взять на себя!
Старый оруженосец стал оправдываться:
– Господин, для тебя – это совсем другое дело. Ты можешь взять с собой большую свиту, меня же ты хотел послать одного.
Раньеро окончательно вышел из себя.
– Я тоже поеду один, – не долго думая, проговорил он.
Раньеро добился своего: все перестали смеяться и сидели, объятые страхом, с изумлением глядя на него.
– Почему вы больше не смеётесь? – язвительно спросил Раньеро. – Ведь для храброго человека весь этот путь до Флоренции – просто детская игра.
На следующее утро солнце ещё не успело взойти, а Раньеро уже сел на коня. Он был в полном рыцарском одеянии. Поверх его он накинул грубый плащ пилигрима, чтобы железная броня не слишком раскалялась от солнечных лучей. Вооружённый мечом и секирой, он медленно ехал между длинными рядами шатров. В руке он держал горящую свечу, а к седлу были привязаны два пучка больших восковых свечей, чтобы постоянно поддерживать пламя.
Туман, поднявшийся из глубоких долин вокруг Иерусалима, ещё не успел рассеяться, и Раньеро ехал будто в белой мгле.
Весь лагерь спал, и Раньеро легко миновал сторожевые посты. Никто его не окликнул, ибо в густом тумане ничего нельзя было разглядеть, дорога же была покрыта толстым слоем пыли, заглушавшим стук конских копыт.
Скоро Раньеро оставил позади себя лагерь крестоносцев и свернул в сторону Яффы. Теперь дорога стала лучше, но он всё равно двигался медленно, боясь как бы ни погасла свеча. Среди густого тумана та горела слабо, каким-то красноватым трепещущим пламенем. То и дело большие насекомые налетали на свечу и задевали пламя своими крыльями. Раньеро всё время приходилось оберегать свечу, но он был в прекрасном расположении духа и по-прежнему думал, что задача, которую он на себя взял, так легка, что её мог бы выполнить и ребёнок.
Между тем конь устал от медленного шага и припустил рысью. Пламя начало колебаться от ветра. Раньеро пытался укрыть его рукой и плащом, но тщетно. Он видел, что оно вот-вот погаснет.
Однако Раньеро не собирался сдаваться. Он остановил коня и некоторое время сидел неподвижно, о чём-то размышляя. Наконец соскочил с седла и сел на коня задом, чтоб своим телом защищать свечу от ветра. Так ему удалось сохранить её горящей, но теперь он убедился: его путешествие будет гораздо труднее, чем он предполагал.
Когда Раньеро спустился с гор, окружающих Иерусалим, туман растаял. Он ехал теперь по совершенно пустынной местности. Ни людей, ни построек, ни зелёных деревьев, ни какой-либо растительности – одни лишь голые холмы.
И тут на Раньеро напали разбойники. Это были бродяги, следовавшие за войском и жившие разбоем и грабежом. Они прятались в засаде за холмом, и Раньеро, ехавший задом, заметил их лишь тогда, когда они, размахивая мечами, окружили его.
Их было двенадцать. Вид у них был жалкий, лошади под ними – плохие.
Раньеро не составило бы никакого труда пробиться сквозь эту ватагу и умчаться прочь. Но тогда пришлось бы бросить свечу. А после гордых слов, произнесённых им прошлой ночью, ему не так-то легко было отказаться от своего замысла. Оставалось одно – вступить в переговоры с разбойниками. Раньеро сказал: так как он хорошо вооружён и едет на хорошем коне, им трудно было бы одолеть его, если бы он стал защищаться. Но он связан обетом и отдаст им без боя всё, что они хотят, если только они обещают не гасить его свечу.
Разбойники готовились к жестокой схватке и очень обрадовались неожиданному предложению. Они забрали у Раньеро и доспехи, и коня, и оружие, и деньги, оставив ему лишь грубый плащ и оба пучка свечей. При этом они честно сдержали своё обещание и не погасили зажжённой свечи.
Один из разбойников вскочил на коня Раньеро. Поняв, какой это славный конь, он как будто почувствовал некоторое сострадание к рыцарю и крикнул ему:
– Послушай, мы не будем слишком уж жестоки к христианину! Можешь взять себе мою старую лошадь.
Это была несчастная кляча, она двигалась так вяло и медленно, словно все суставы её давным-давно одеревенели от старости.
Когда разбойники скрылись из виду и Раньеро сел на этого жалкого коня, у него мелькнула мысль: «Меня, должно быть, околдовало это пламя. Из-за него я выгляжу теперь, как какой-то оборванец».
Он понимал, что было бы разумней повернуть назад, так как его замысел действительно неосуществим. Но им овладело такое страстное желание выполнить обет, что противостоять ему он был не в силах.
Раньеро двинулся дальше. Его окружали всё те же голые, лишённые растительности жёлтые высоты.
Спустя некоторое время ему встретился молодой пастух, пасший нескольких овец. Раньеро увидел, что они пасутся на голой земле, и он подумал с удивлением: «Неужели они едят песок?»
Вероятно, у пастуха было прежде большое стадо, отнятое у него крестоносцами. Когда он увидел едущего верхом одинокого христианина, ему захотелось выместить на нём свою злость и отчаяние.
Размахивая посохом, он бросился на Раньеро, пытаясь выбить свечу у него из рук. Что оставалось делать Раньеро? Обороняться от пастуха он не мог и лишь крепче прижал к себе свечу, чтобы защитить её. Пастух снова взмахнул посохом и… застыл в изумлении. Он увидел, что плащ на Раньеро загорелся, но тот даже не пытается тушить огонь, боясь, что удар посохом собьёт трепещущее пламя свечи. Пастуху стало совестно. Он долго шёл следом за этим странным всадником, а когда дорога вдруг превратилась в узкую ленту, петляющую между двумя пропастями, он приблизился к нему и помог миновать опасное место.
Наверное, пастух принял его за святого, исполняющего свой обет, подумал Раньеро и улыбнулся.
Под вечер Раньеро начали встречаться люди. Ещё ночью весть о падении Иерусалима разлетелась по всему побережью, и тотчас же множество народа направилось в святой город. Тут были и пилигримы, долгие годы мечтавшие попасть в Иерусалим, и вновь прибывшие войска крестоносцев, и главным образом – купцы, спешившие туда с обозами съестных припасов.
При виде Раньеро, сидевшего на лошади задом наперёд, с зажжённой свечой в руке, послышались крики:
– Сумасшедший, сумасшедший!
Большей частью то были итальянцы, и, видимо, потому, что крики эти звучали на его родном языке, они показались ему ещё более оскорбительными.
Раньеро, так хорошо владевший собой в течение всего этого дня, внезапно соскочил с лошади и своими могучими кулаками стал наносить удары направо и налево. Его обидчики быстро убедились, как тяжелы эти удары, и обратились в бегство. Раньеро остался один на дороге.
Теперь он снова пришёл в себя.
– Поистине правы были те, что звали тебя безумным, – сказал он, ища глазами свечу, так как на мгновение забыл о ней. Наконец он увидел, что она скатилась с дороги в яму и погасла. Но совсем рядом с ней, на кочке, покрытой сухой травой, Раньеро заметил огонь и понял, что счастье не оставило его: прежде чем погаснуть, свеча зажгла траву.
«Плачевно могли бы кончиться мои труды», – подумал он, зажигая свечу и снова садясь в седло. Он чувствовал себя совершенно подавленным. Не слишком-то вероятным представлялся ему теперь успех его дела.
К вечеру Раньеро прибыл в Рамле и подъехал к тому месту, где обыкновенно останавливались на ночлег караваны. Собственно, это был большой двор, вокруг которого были устроены стойла. Здесь путешественники на ночь привязывали лошадей, да и сами укладывались рядом, потому что комнат тут не было.
Народу набралось много, но хозяин всё-таки нашёл место для Раньеро и его лошади. Вдобавок он дал корму коню и угостил ужином всадника.
Увидев, как хорошо к нему относятся, Раньеро подумал: «Возможно, разбойники оказали мне услугу, отняв у меня моего коня и мои доспехи. Мне, наверное, легче будет путешествовать со своей ношей по этой стране, если меня будут принимать за сумасшедшего».
Поставив лошадь в стойло, Раньеро со свечой в руках присел на связку соломы. Он решил бодрствовать всю ночь. Но стоило ему сесть, как он тут же задремал. Страшно усталый, он растянулся во сне во весь свой рост и проспал до самого утра.
Проснувшись, Раньеро не увидел возле себя ни пламени, ни свечи. Он стал искать свечу в соломе, но не находил её.
«Кто-нибудь взял у меня свечу и погасил», – решил он, стараясь уверить себя, будто он даже рад этому: не нужно теперь выполнять невыполнимое – его путешествие закончилось.
Но вместе с тем он почувствовал какую-то тоскливую пустоту. Никогда ещё он так страстно не желал исполнить задуманное, как теперь.
