Етаку Банкэй - Нерожденный. Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя
«Комната размером 10 на 10 футов более походила на тюремную камеру. В ней было всего одно отверстие, достаточное лишь для того, чтобы просунуть сквозь него руку. Через это отверстие ему дважды в день передавали пищу. Закончив есть, он выставлял чашу наружу. Уборная была устроена прямо под стеной, так что он мог облегчиться, не выходя из комнаты».[11]
Однако долгие годы борьбы ослабили его физически, и он заболел туберкулезом. Сам он так говорит об этом в одной из своих проповедей:
«Мое полное пренебрежение своим здоровьем… и годы самоистязаний в конце концов взяли свое и завершились тяжелой болезнью… Состояние мое постепенно ухудшалось, день за днем я становился все слабее… Болезнь достигла критической стадии, я харкал кровью и уже в течение целой недели не мог проглотить ничего, кроме небольшого количества рисового отвара».
Врач, осмотревший его, сказал, что Банкэй находится уже за той чертой, до которой его средства могли помочь. Он был обречен на смерть. Но в этих тяжелейших условиях Банкэй внезапно достиг просветления:
«Я почувствовал какое-то странное ощущение в горле. Я плюнул на стену… Внезапно, именно в этот момент… я постиг то, что до сих пор от меня скрывалось: абсолютно все противоречия разрешены в Нерожденном».
После четырнадцати лет невероятно тяжелых и изнуряющих трудов он наконец-то достиг просветления и все его сомнения и неуверенность развеялись как дым. Он сразу же почувствовал, что к нему возвращаются его силы. Его аппетит, а вместе с ним и его здоровье чудесным образом вернулись к нему.
Вскоре после этого Банкэй испытал еще одно сатори, когда утренний ветер донес до него запах цветов сливы, в то время как он умывался у ручья.[12]
Когда Банкэй несколько окреп, он отправился в Дзуйодзи и рассказал Умпо о том, что с ним произошло. Умпо неимоверно обрадовался. «Это и есть "суть учения Бодхидхармы".[13] Отныне и впредь никто не сможет сбить тебя с Пути», — сказал он, признав понимание Банкэя. Но он добавил также, что ему следует получить подтверждение своего опыта и от других мастеров. Для этого Умпо порекомендовал Банкэю обратиться к Гудо Тосёку, который в то время считался самым авторитетным мастером Риндзай-дзэн.[14]
Банкэй, которому к тому времени исполнилось уже двадцать шесть лет, направился в провинцию Мино (современная префектура Гифу), где, примерно на полпути между Хамада и Эдо, располагался храм мастера Гудо — Дайсэндзи. Однако Банкэй не смог встретиться с Гудо, так как мастер отбыл в Эдо, поскольку в его обязанности входило регулярное посещение храмов, находившихся под его присмотром. Поэтому Банкэй, преодолев столь долгий путь, решил посетить других учителей дзэн из тех храмов, что были неподалеку. Но, к своему разочарованию, он обнаружил, что никто из них не мог дать ему то подтверждение, за которым он пришел. В одной своей проповеди Банкэй приводит слова кого-то из этих наставников, который сказал, что то, чему он учит людей, не основывается на его собственном опыте (поскольку сам он в действительности не достиг просветления) — он просто повторял то, что узнал от своего учителя, и то, что смог понять из чтения дзэнских текстов.
Весь следующий год или около того Банкэй провел в отшельничестве среди покрытых лесами холмов провинции Мино, занимаясь осмыслением своего опыта. В 1650 году он вернулся в Харима, где и провел весь год, уделяя немало внимания определению приоритетов предстоящего ему служения в качестве учителя. Он размышлял «о естественных способностях простых людей и тех способах, с помощью которых можно наставлять их в Пути», пытаясь определить, как наилучшим образом передать другим достигнутое им понимание.
Осенью 1651 года, когда Банкэй был все еще погружен в размышления об этом, он получил известие о некоем китайском наставнике по имени Дося Тёгэн, который прибыл недавно из Китая и остановился в городе Нагасаки на острове Кюсю. Умпо предложил Банкэю отправиться в Нагасаки и разузнать, что представляет собой этот китайский наставник, а поскольку Банкэй по-прежнему стремился найти кого-то, кто мог бы подтвердить его просветление, то вряд ли пришлось его долго упрашивать.
Дося прибыл в Японию в шестом месяце 1651 года. К осени весть о его приезде дошла до Банкэя, а вскоре Банкэй уже был в Нагасаки.[15] Его первая встреча с этим китайским мастером состоялась в Софукудзи, большом храме в китайском стиле, который был построен в начале XVII века и стоял на склоне холма с видом на гавань.[16]
Во время их первой же встречи Дося подтвердил просветление Банкэя, сказав: «Ты проник в самую суть себя». Но после того как он сказал это, он добавил: «Однако тебе еще предстоит постичь то, что превыше этого, то, что является основой нашей школы».[17]
Для Банкэя это было неприемлемо, поскольку он твердо верил в то, что он уже достиг великого просветления, полного и совершенного.[18] Поэтому сперва он отказался от предложения Дося и так ему об этом и сказал. В соответствии с одним отрывком из записей изречений Дося, Банкэй глянул на него, громко рассмеялся, а затем грубо, даже не поклонившись, вышел из комнаты. Но все же он не ушел из храма и в течение нескольких дней внимательно наблюдал за Дося и за тем, как он наставлял монахов, находившихся под его руководством. Банкэй быстро оценил истинные достоинства Дося как учителя и принял решение продолжить свою практику в храме Софукудзи.
В течение следующих месяцев он часто приходил в покои Дося и наверняка провел там не один духовный поединок со своим новым учителем. Так как Дося не владел японским, а Банкэй не говорил по-китайски, хотя мог читать и писать на этом языке, общаться им приходилось посредством хицудан, обмениваясь записками, написанными на китайском языке, — «кисти вместо ртов и глаза вместо ушей». Банкэй присоединился к общине и жил вместе с другими монахами. Но при этом он не желал следовать некоторым обычаям, принятым в храме Софукудзи, монастырский устав которого в точности копировал устав китайских монастырей эпохи Мин (1368–1644). Так, например, он был настроен против рецитации сутр на китайском языке. Когда Дося попытался укорить его за это, Банкэй ответил, что у японцев есть свои монастырские традиции, в том числе и те, что регламентируют правила рецитации сутр, и он не видит причин, по которым ему следовало бы принять другие правила.[19] «Единственная причина, по которой я вообще пришел сюда, — сказал он, — заключается в том, что я стремлюсь постичь великое дело.[20] Как же я могу позволить себе тратить драгоценное время на то, чтобы обучиться еще одному способу воспроизведения сутр?» Впоследствии Дося не упоминал об этом инциденте. Та терпимость, которую он проявлял по отношению к Банкэю, и в этом случае, и вообще на всем протяжении их краткого сотрудничества, делает ему честь и говорит о нем как об отличном учителе.
В следующем году, двадцать первого дня третьего месяца, сидя в дзадзэн в полутьме зала дзэндо вместе с другими монахами, Банкэй испытал еще одно просветление — сатори. Он вышел из зала, прибежал в покои Дося, взял кисть и написал вопрос: «В чем основная суть дзэн?» «Чья суть?» — написал Дося в ответ. Банкэй развел руками. Дося поднял кисть, но прежде чем он успел что-либо написать, Банкэй выхватил ее из его руки и бросил на пол. Затем он «тряхнул рукавами и вышел».[21]
На следующее утро Дося сказал дежурному монаху, что «Банкэй завершил великое дело», и дал ему наказ перевести Банкэя в ранг старшего монаха. Однако Банкэй отклонил эту честь. Он предпочел обязанностям старшего монаха свое старое место при кухне и продолжал трудиться как и прежде, разнося монахам пищу и поддерживая на кухне огонь.
С самого начала некоторые члены общины Дося отнюдь не приветствовали присутствие среди них Банкэя. Биографические записи, которыми мы обладаем, не вдаются на этот счет в подробности, но мы можем предположить, что его независимость, которую другие монахи восприняли как проявление неуважения к их учителю, была напрямую связана с их недовольством. Когда они узнали, что учитель признал просветление Банкэя, их охватило чувство сильной зависти. Как только Дося узнал об этом, он в тайне вызвал к себе Банкэя и попросил его на некоторое время покинуть храм, дабы избежать возникновения раздора в общине.[22]
Итак, пробыв под руководством Дося немногим более года, Банкэй оставил Софукудзи и вернулся в родную провинцию Харима. Оттуда он проследовал в Ёсино, практически незаселенную часть провинции Ямато (современная префектура Нара); из-за своей недоступности эта область была издавна известна как излюбленное место сюгэндзя, «горных аскетов» эзотерического буддизма. Поселившись там в уединенной хижине, Банкэй осуществлял Путь среди гор и долин Есино. Во время своего пребывания там Банкэй сочинил цикл незатейливых буддийских песен для наставления крестьян, с которыми он время от времени общался.
