Надежда Киценко - Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ
Мужчины также писали о своих духовных исканиях и внутреннем смятении, однако почти никогда не упоминали родителей. В отличие от описанных в житиях святых-мужчин, у которых основной конфликт, как правило, заключается во взаимоотношениях с матерью, обычные миряне часто становятся набожными в знак протеста против своего семейного положения и видят главное препятствие в жене и детях. Например, слепой молодой человек писал о. Иоанну: «Я слепой и женат вот трети год… благослови меня делать чтобы спастись серце чевото неспокойно и разум слаб, а грехи все тяготят меня где мне лучше спастись или удти от жены и детей или нет душа все чево ищет»{436}. Матери также могли считать своих детей чем-то второстепенным по отношению к своей духовной жизни, а иногда и вовсе видели в них основную преграду на пути к Богу. Для людей, ощущавших давление со стороны членов семьи, вера — и особенно благословение о. Иоанна — помогала найти выход, не отвергаемый общественной моралью. В письме от 23 июля 1899 г. Василий и Параскева Распоповы описывали бедственное положение своей неграмотной знакомой:
«Еще пишем Вам о болящей Дарье когда она ночью наругала крепко своего дитя то она заснула видит сон самаго Господа распятого на кресте и Царицы Небесную вдрух она вскочила! И силно испугалась сотворила молитву и патом легла опять уснула и приснился ей вторичный сон увидела угодника Божьево в живности и он надел на нее крест и что же! теперь образавалось с нею что она хотя идет во храм и ругает самаго Господа и Матерь Божию и всех святых и уней скверныя слова никогда нисходит с мыслей она такая была женщина Богамолиная а сичас с нею последовало очень плохо что она так горько плачет день и ночь и хотит бросить детей и уйти сама не знает где итти просит она Батюшка нова Благословения что он Благословит ли нет итти в путь дети у нея 4 адин одного меньше и она очень бедная и посылает денег 1 р. и по получению сего письма уведомите письменно»{437}.
Иными словами, коль скоро дети явились причиной ругательств, удалить их могло бегство из семьи. Даже если столь драматичный шаг и не требовался, многие корреспонденты пастыря сообщали ему о своей решимости посвятить жизнь духовному восхождению — эта решимость обычно созревала с возрастом. Многие историки отмечают такую закономерность, как цикличность женской духовности: в периоды рождения и воспитания ребенка женщины просто не могут полностью последовать духовным импульсам. Однако данная закономерность касается не только женщин{438}. Если говорить о крестьянской среде, то здесь более благочестивый образ жизни, строгое соблюдение поста, воздержание и чтение религиозной литературы (последнее, естественно, касается грамотных) уважались, а иногда и ожидались в преклонном возрасте{439}. Однако набожность в последние годы жизни — примета не только крестьянского уклада. Так, правительственный чиновник 46 лет также изъявил желание провести остаток своих дней в покаянии и читать псалмы в церкви Рождества перед иконой «Взыскание погибших»{440}.
Тема, проходящая красной нитью через письма к о. Иоанну, — духовное одиночество людей и их желание обсудить с кем-то свою внутреннюю жизнь. Огромный объем писем, особенно из провинции, демонстрирует, что существующих социальных и религиозных форм общения было недостаточно. Люди взывали к о. Иоанну, поскольку хотели не только поделиться своими духовными переживаниями, но и получить наставление от пастыря. Когда они чувствовали, что в их духовной жизни произошло нечто необычное, например их посетило видение, то обращались к о. Иоанну без тени смущения, свойственного тем, кто просил денег или молитв. Словно бы благодаря этому они входили в разряд посвященных и имели право свободно, на равных обращаться к батюшке. К примеру, полуграмотный Лукуллиан начал свое письмо о. Иоанну с фамильярного «Голубушка!» и попросил его благословения: «Земных благ мне не нужно. Голубчик мой для меня выше не было б щастья наземли еслибы Выпосетили мою убогою келью здесь мне нужно Вам сказать»{441}.
Не только духовные видения придавали людям смелость писать пастырю: само содержание видений наводило их на мысль, что на них возложена серьезная ответственность. Образы Царя и судьбы всей Российской империи занимают значительное место во всех видениях, о которых корреспонденты рассказывали пастырю. Например, старица Евдокия хотела сообщить Их Императорским Величествам, что они смогут найти много золота и старого оружия под иконой Казанской Божией Матери: «Но без вашего совета, о. Иоанн, я не посмею ничего сделать»{442}. Малограмотная женщина писала ему, что «великий старец, отец Корнилий» поручил ей оповестить всех о пророчестве, полученном от самого Господа: «Открыто от самово Господа что виликие скорби будут нашему Государю и восплачет вся Россия от старого до малого все будут страдать что такого бедствия еще и не было»{443}.
Однако было бы опрометчиво утверждать, что видения и пророчества — прерогатива крестьян, неграмотных или бедняков. Даже столь образованный человек, как князь В. Барятинский, чувствовал «своим священным долгом» сообщить о. Иоанну в телеграмме из Царского Села от апреля 1905 г. о знамении свыше, полученном американкой, вдовой Мейсснера, бывшего чиновника Министерства внутренних дел. Молясь на могиле сына в Тифлисе о том, чтобы Господь помог русским во время русско-японской войны, она услышала глас свыше: «Пока Россия не обратится к Господу с молитвою и не возложит на себя поста в течение одной недели, она не будет в состоянии одолеть врага!» Г-жа Мейсснер спросила, а нужно ли и войскам поститься вслед за всей остальной страной, и получила ответ: «Конечно нет, т. к. им необходимо беречь все свои силы для работы, которая на них возложена!» Когда она спросила, каким образом должна передать эту весть русскому народу, ей было велено рассказать все князю Барятинскому и его жене, которые должны оповестить о. Иоанна, а он, в свою очередь, — весь народ. Голос не вызвал у г-жи Мейсснер ни толики сомнения — это была воля Отца Небесного. Он предупредил, что если русские нарушат требование и не обратятся в течение недели к Богу с молитвою и постом, то они никогда не оправятся от последствий этой войны{444}.
Подобные знамения во все времена носили апокалиптический характер, новым здесь было то, что они нередко предвещали гибель царя и Российской империи. Убийство Александра II в 1881 г., нарастание межнациональных противоречий, разгул террора, революция 1905 г. — все эти события повлияли на содержание и общий настрой знамений, которые в России, как и во Франции того времени, отражали общественно-политическую реальность{445}. Фигура о. Иоанна, русского священника конца XIX — начала XX в., наиболее тесно связана с мрачными предсказаниями неотвратимого для страны будущего. Влияли ли эти видения, посещавшие самых разнообразных людей, на его собственные видения? Или же люди просто хотели, чтобы он при помощи своего дара прозорливости подтвердил их пророчества? В любом случае сходство пророческих видений о. Иоанна и его корреспондентов — еще одна причина его популярности. Его эсхатологическая религиозность была максимально созвучна умонастроениям его паствы и разительно отличалась от господствовавших в тогдашнем академическом богословии «прогрессивных тенденций»{446}. Здесь четко проявляется различие между паствой и духовенством. Миряне, если их видения не были дурными, радостно спешили поделиться с о. Иоанном посланиями из мира иного. Монахи и монахини, напротив, желали удостовериться, что даже явно благие видения не от лукавого. Письма от духовенства заслуживают особого упоминания и по другим причинам. Будучи образцом для подражания в глазах многих мирян, о. Иоанн играл еще более важную роль в жизни духовенства. Приходские священники обращались к нему как за профессиональным, так и за духовным советом, что отражало социальную ориентацию пореформенного приходского духовенства и свидетельствовало о высокой степени коллегиальности. Л. Манчестер указывала, что сплоченность приходского духовенства была выше славы, счастья и даже святости{447}.
Если принять во внимание взаимную подозрительность, зачастую существовавшую между «черным» (монашествующим) и «белым» (семейным) духовенством, то становится еще более удивительным, до какой степени о. Иоанна любили монахи и монахини. Ведь, несмотря на определенные контакты с внешним миром, монашеская община все же была достаточно замкнутой средой с жесткой дисциплиной и подчинением. Жизнь большинства монахов и монахинь почти всецело была ограничена монастырем{448}.
Однако близость о. Иоанна к монахиням и женским монастырям более объяснима, чем это кажется на первый взгляд. Их пути неоднократно пересекались. Как священники (в том числе и о. Иоанн), так и монахини занимались благотворительностью и просвещением; при этом монахини были более глубоко вовлечены в служение близлежащим мирским общинам, чем монахи. И священники, и монахини были далеки от коридоров церковной власти и погони за престижными должностями (вдовствующий священник мог стать епископом, как это произошло с преосв. Саввой Тихомировым, но вообще это было редкостью). Именно из-за ощущения сходства целей и судеб о. Георгий Шавельский, протопресвитер армии и флота, с воодушевлением писал об известных ему женских монастырях и подвергал острейшей критике монахов и мужские монастыри{449}. Кроме того, в непосредственном служении бедным, нуждающимся и сиротам значительно большую активность проявляли монахини, а не монахи — еще и поэтому о. Иоанн гораздо больше помогал женским монастырям, чем мужским. Он основал три женских обители, не говоря уже о бесчисленных пожертвованиях в другие монастыри{450}.
