Василий Сергеев - Янычары
Но в сторону это! Разве ты готовишься в улемы? Ты – кузнец, вот о кузнечных делах мы и будем говорить. И прежде всего – об оружии. Смотри: у зверей есть рога и клыки, бивни и копыта, клювы и когти; у человека ничего этого нет. Но он создал себе мечи и алебарды, сабли и топоры. То же с защитой: чешуя рыб и змей, панцири раков и черепах – все постарался воспроизвести человек, придумав щиты и кольчуги, латы и панцири. Не только вооружение: колесо и рычаг, светильник и кувшин – все было когда-то изобретено человеком. Любой из этих вещей когда-то не существовало – а потом она возникла, но важно, чтоб ты понял: возникла она не сама собой. Создал ее человек, которому это «пришло в голову» – а на самом деле вложил ему в голову Аллах, высокий, великий. Создавал он эту вещь иногда в течение всего нескольких минут – а, как результат, его племя сразу же и надолго возвысилось над всеми окружающими племенами, стало брать с них дань.
Возьми, например, стремена. У скифов были кожаные петли на ремешках по сторонам седла: их делали, в основном, для удобства женщин. Использовать такие «стремена» в бою, «привстать» на них для мощного удара нельзя: веревочка эта врезается в подошву, не защищенную от нее мягкой подметкой скифского сапога. Поэтому скифы если и рубились с коня, то было это весьма неэффективно. Скифский акинак (меч) невелик, он никогда не длиннее локтя с четвертью , а чаще заметно короче. Он весьма удобен для пехотинца в ближнем бою, но почти бесполезен для конника. Лук, стрелы, короткие метательные дротики, – вот вооружение скифских конников.
Сарматы же, выдумав жесткие, металлические стремена, смогли упереться в них обеими ногами, – и заменили акинак длинным и тяжелым обоюдоострым мечом, которым с коня рубиться можно. Тацит пишет о «...длиннейших мечах, которые сарматы держат обеими руками» . Разумеется, совсем другой стала выездка лошади: в бою она должна слушаться всадника, бросившего поводья. Одновременно у сарматов появляется длинное копье с тяжелым железным наконечником: Валерий Флакк говорит об «управляющем огромной пикой сармате»; это копье позволяло сарматам наносить удар всей массой – и всадника, и коня. Стремена же дали возможность коннику надевать кольчугу – появились катафрактарии.
Это тяжелое вооружение конницы в считанные годы изменило и тактику, и стратегию сарматов и на несколько столетий сделало их непобедимыми. Их владычество в степях продержалось до появления у алан технологии закаливания стали и легкой изогнутой сабли, разрубавшей, несмотря на свою легкость, сарматские прямые мечи и прорезавшей стальные кольчуги. Понимаешь, что такое «изобретение»? Такой, на первый взгляд, пустяк – металлическое стремя – но это сотни лет процветания твоего народа!
А стремена потащили за собой букет других изобретений. Седло стали более надежно закреплять подпругами, чтобы можно было работать мечом, свесившись с коня, опираясь на одно стремя, что прежде было невозможно. Подметка у сапог стала жесткой. Возник каблук, нужный не пешеходу для увеличения роста, а коннику, чтобы привстать не стременах, не рискуя выскользнуть из них...
Но меня – собственно, нас, творцов – интересует внутреннее состояние того человека, который делает изобретение. Вот стремян еще нет – вот человек смотрит на кожаные ремешки по сторонам седла, на свои затекшие, болящие от пользования этими ремешками ноги – и вот он придумывает заменить кожаное – бронзовым, мягкое – жестким. Как это произошло? И, главное, как сделать, чтобы это происходило снова и снова? Как научить человека делать изобретения? Как научить этому тебя?
Но чему – этому? Стремена уже изобретены. Я сам не знаю, что ты должен создать, воззвать из небытия, сотворить, – да будет на то воля Аллаха! Принеси то – не знаю, что? Я знаю одно: это должно болеть, и у тебя, и у тех, кто тебя окружает, подобно распухшим ногам от неудачных стремян, – а потом ты что-то такое сделаешь, и боль пройдет, и у тебя, и у твоего народа. Это и будет открытием. И мы, суфии, придумали, как научить тебя этому. Загадками! Мы будем воспроизводить, искусственно создавать для тебя ситуацию, выйти из которой можно только при помощи изобретения, открытия. Эти открытия уже сделаны, но ведь ты об этом не знаешь. Так вот, будь добр, повтори их, заранее зная, что решение есть.
– А будут такие, у которых решения нет? – спросил Абдаллах.
– Такие будет тебе задавать сама жизнь, и искать эти решения ты будешь на тех тропках, по которым еще никто не проходил. Но ты с этой минуты никогда не будешь знать, есть у задачи решение или нет... Например, пригласит тебя султан и потребует создать новое оружие с такими-то тактико-техническими данными... а ты будешь думать, что это мы тебе задачку подбрасываем... Если ты будешь заранее знать, что решения нет, ты его можешь не найти именно поэтому. Видишь ли, человек легко сможет пройти, не упав, по узкой доске. Но положи эту же доску над пропастью (так, чтобы она не гнулась), – и человек, скорее всего, не решится даже стать на нее: его душа будет парализована страхом падения. Если он не профессиональный канатоходец. Но завяжи ему глаза и не говори, что доска проложена над пропастью – и он, скорее всего, пройдет по ней, нащупывая край ногой и ничего не боясь! Вот почему иногда не нужно говорить человеку всего...
Как то ни будь, но вот тебе первая задача: бочка. Ее нужно трижды наполнить доверху, ни разу не опорожняя. Тут решение есть! Думай! Я даю тебе на это три дня...
Уроки
...Бочку Абдаллах сумел «заполнить» без подсказок и указаний – словно осенило его что-то свыше, и он увидел в голове призрачную картинку: булыжники на дне, песок, между ними рыбы... Он тряхнул головой, чтобы отогнать глупое видение, – и вдруг понял, что в бочку, заполненную булыжниками, можно насыпать сколько влезет песку, а в этот последний – влить не одно ведро воды...
После этого он дорожил видениями – но ни чаще, ни понятнее они не стали...
Али был весьма удовлетворен успехами нового подопечного, но уже на второй вопрос Абдаллах ответить не смог. Нужно было найти быстрый и эффективный, такой, чтоб им можно было постоянно пользоваться в кузнице, способ отделить частички окалины, содержащие железо, от любой другой грязи и мусора.
– Ну, ну! – ободрил его Али, когда срок прошел, а ответ готов не был. – Была бы душа, а печали найдутся! Страшно не упасть, страшно не подняться. Я и не рассчитывал, что ты разгадаешь эту загадку. Ведь ты не знаком с камнем из Магнесии?
Абдаллах отрицательно закрутил головой.
– Ну, вот видишь! А мне его только что привезли, и это была вовсе не загадка, а реальное новшество: я не хочу терять тот металл, который каждый день искрами разлетается по всей кузнице! Ты уже мел пол?
– Я вывожу его раз в неделю, – указал Абдаллах на гору мусора за дверью кузницы.
– А ну, попробуем! – он завернул в чистое полотно большой угловатый красно-черный камень и поднес его к куче мусора...
Никогда, ни прежде, ни потом, не испытывал Абдаллах такого изумления, переходящего в трепет, как в тот день, увидев, как кусочки окалины и металла сами стали выползать из мусора и налипать на полотняный сверток...
– Это – лишь первое из чудес, связанных с этим камнем. Он незримыми нитями связан с Полярной звездой, и если свободно подвесить его, всегда поворачивается к ней одной и той же стороной. За триста лет до хиджры китаец Ма Цзюнь установил на повозке человеческую фигурку, вделав в нее такой камень, и она всегда, в дождь и вьюгу, указывала рукой на север. Позже на морских кораблях стали ставить такой прибор: плавающая в масле в круглой коробочке черепаха не отводила мордочки от севера...
Второй «развивающий» вопрос отнял у воспитуемого и воспитателя не более пяти минут. «Как пропустить нить сквозь все витки улитки» – спросил Али, и Абдаллах тут же выпалил: «Привязать нить к муравью, а в вершине улитки пробить дырочку и помазать ее медом». Он просто заранее знал ответ... Но зато как долго они тогда говорили о способах сверления жемчуга и драгоценных камней, о морских моллюсках-камнеточцах, прогрызающих в мраморе и известняке берегов сложные извилистые каналы, о том, как можно тесать камень, и о том, как его ломают в каменоломнях с помощью разбухающих бревен... Сколько самых разных вещей легко и непринужденно были нанизаны на единую нить длинной беседы...
Почти тогда же Али отвел Абдаллаха в медресе (хоть заметно ближе было два мектеба ). Он буквально за руку ввел его в дарсхане , побеседовал с мюдеррисом (который одновременно был и муллой мечети, при которой работало медресе), заверил его, что мутевелли не будет возражать против нового ученика, и с того дня Абдаллах, заведя себе калам и чернильницу, через день, не считая пятницы, ходил учиться арабскому чтению – огласовкам фатха и дамма, – и письму – куфическому начертанию, почеркам несхи, магрит, талик... Аристотель и Гомер, доставшиеся от старика, у Абдаллаха были на греческом, и мюдеррис, знавший этот язык, заодно учил его и ему... Тюркскому языку учиться было не нужно: булгарин, Живко-Абдаллах знал его, здесь говорили на одном из вполне понятных диалектов ...
